– Здесь приличная кухня.
– Я даже не сомневался, – Сириус фыркает себе под нос и заказывает первую попавшуюся мясную запеканку – этот сноб поужинает в любом случае, а вот у Блэка кусок в горло не полезет. Последняя трапеза смертника.
Малфой, кажется, легко понимает его настроение. Отпивает из бокала, дожидается блюд, а потом достает папку с пергаментами. Легкое белое свечение над ней достаточно красноречиво говорит о том, насколько важен для слизеринца этот фарс.
Сириус тоже пьет, но почти не чувствует вкуса, не обращает на него внимания, стараясь усмирить поднимающуюся в груди дрожь. Как только папка ложится в его руки, они начинают «торги».
– Если я соглашусь, то в случае развода, половина всего твоего имущества отойдет мне. И плевать, что не нажито вместе.
– Согласен. Взамен для общественности наш брак будет основан на романтической «подоплеке», – если Люциус и осторожничал, ожидая хода Сириуса, то теперь к легкой усмешке на губах присоединяется жесткий пытливый взгляд.
Блэк успевает только вскинуть брови, удивляясь прозорливости наглеца, как тот тут же поясняет:
– Ты весьма предсказуем, Блэк. Хотя меньшего я от тебя и не ожидал. Вторая страница, третий пункт в «Условиях» договора и пятая страница с «Расторжением». Можешь взять его домой почитать, внести коррективы или предложения.
Малфой продолжает оставаться внешне спокойным, но внутри сжимает зубы от злости. Конечно же, Блэк – не дурак, и так просто не купится на его увещевания. Этот вариант договора – с самыми жесткими условиями, какие Люциус только мог себе позволить. Но он не торопится обольщаться – Блэк наверняка запросит еще больше.
– Нет уж. Я рассмотрю каждый пункт здесь и в лицо выскажу тебе все, что о них думаю, – Сириус ехидничает и приступает к бумагам.
Если Малфой и в правду думал, что он так легко согласится, то он ошибся. Сириус успел взбеситься, перегореть, накрутить себя до бессознательного состояния, но никак не сдаться. В конце концов, он еще не согласился на эту сделку, но должен знать насколько высоки будут ставки в предстоящей игре. И судя по тому, что Малфой идею с разделом имущества не только не отмел, но и предусмотрел, то он определенно не собирается блефовать. По крайней мере, не сейчас. Или не так явно.
Сириусу было очень тяжело решиться на эту встречу. Предыдущая была подобна грому среди ясного неба, шквалу, ливню и урагану, который пронесся по его сознанию. Весь этот месяц он задыхался от мятущихся чувств, бессвязных мыслей и зашкаливающих ударов сердца. Предложение было… унизительным, оскорбительным, неприемлемым, но интригующим. Сириус вспоминает слова матери о Шагающем борщевике и себя пятилетнего, все равно ущипнувшего, пока Вальбурга отвернулась, выступающий над землей корень. А потом – только тяжелые широкие листья, отхлеставшие его по щекам, полыхающую огнем боль и гневный окрик матери. «И хочется, и колется» – вот самое точное определение, к которому он пришел, переступая порог помпезного ресторана. Ремус был прав: все дело в цене, которую они должны будут заплатить. И если Малфой будет расплачиваться, по большей части, в денежном эквиваленте, то Сириусу придется вывернуться наизнанку и морально, и физически. Он не хочет быть средством для достижения цели и уж тем более не позволит сделать из себя игрушку. Но ему интересна «цена», которую Люциус заплатит за него. Да, он только прочитает этот чертов договор и узнает. О большем речь пока не идет.
Но кто бы мог подумать, что все однажды обернется именно так? Отойдя от первого шока, Сириус вспоминает Малфоя в школьные годы и чувства, что испытывал к нему тогда. Это перед своими друзьями Сириус мог пренебрегать привитыми нормами поведения и общения, мог быть свободным в мыслях, чувствах и поступках, но все равно понимал, что они с Малфоем – «одного поля ягоды». У того был ровно тот же багаж норм, правил и условностей, вот только для Люциуса он был оружием, которым тот успешно пользовался, а Сириус от такого отмахивался, как от назойливой мухи, предпочитая другие проверенные средства. Где Гриффиндор нападал в открытую, там Слизерин отвечал «в темную». И дело было лишь в способах использования своей силы. Признаться, порой Сириус восхищался этим способам. Запоминал и кое-что брал на вооружение, не переставая при этом «радовать» оппонента собственными оригинальными решениями. Конечно же, он не мог не реагировать на старшекурсника, как будто слепленного из мрамора – такого же холодного и благородного. И особенно, когда тот точно так же обратил внимание на сопливого полукровку, с первого же курса пропадавшего в кабинетах зельеварения. Снейп стал бельмом в глазу, которое мешало Сириусу рассмотреть другого слизеринца. Наверное, поэтому он и не увидел, когда тот свернул на кривую дорожку «пожирательства». А чуть позже переманил и его брата – вот когда его ненависть превзошла все свои пределы. Лунатик мог что угодно придумывать по поводу его интереса к одному конкретному слизеринцу, но эти его чувства были слишком далеки от романтики. Сириус абсолютно не мог понять, что их всех, таких благородных, амбициозных, умных и далеко не искушенных ни деньгами, ни властью, ни магической силой, привлекает в этом… отребье, что назвало себя «Лордом». Только лишь «доморощенный гений» и фашистские замашки? Он готов был смеяться над подобной глупостью, но совсем скоро стало не до смеха…
Предательство, чужая смерть, заключение, свобода, смерть собственная и новая жизнь. В которой он оказался нужен крестнику да парочке старых друзей. А еще, как оказывается, тому самому, «высокому и благородному». Сириус покривил бы душой, если бы сказал, что не хочет помочь, но никогда не признал бы, что может простить Малфою все, что тот натворил. И Ремус, и Гарри говорили об «искуплении», и вот с этим он, пожалуй, согласен. Но он сделает так, что Люциус познает это слово в самом полном его смысле. Даже несмотря на то, что чувства Сириуса к нему до сих пор остались неоднозначными.
Блэк снова вспоминает встречу на Гриммаулд-плейс и сравнивает то, что видит перед собой сейчас, с тем, что было в бою перед Завесой. Сегодняшний образ все еще проигрывает тогдашнему, и Сириус понимает, насколько Малфой «отчаялся», раз решил предложить ему брак. Хотя он все еще не так плох, как после выхода из Азкабана – и вот тут он перестает сравнивать – свою осанку чертов Вуивр сохранит и в загробной жизни, а Сириусу пришлось два месяца еженедельно посещать Мунго, чтобы хоть немного реабилитировать организм. Мужчина напротив него по-прежнему статен, весьма привлекателен и хорош той же холодной красотой, что и в былые годы. Правда теперь с налетом кладбищенского озноба.
Сириус обрывает себя на этих красочных сравнениях – не ему гнушаться и брезговать, только-только прекратив напоминать того самого ожившего мертвеца, как выразился Гарри. Он вздыхает про себя, сосредотачивается и вступает в бой.
– Третий пункт в «Условиях», Малфой. Я не собираюсь сопровождать тебя на каждом мероприятии. У меня есть и свои дела. Дополни оговоркой: «на усмотрение супруга». И я потребую ответной «любезности».
– О, Блэк, так ты настроен на конструктивный разговор? – усмешку Люциус прячет за салфеткой, которой промакивает губы. Еще глубже он прячет удивление от того, что Блэк все-таки будет обсуждать с ним это. – И ты согласен, раз всерьез собираешься рассматривать пункты?
– Посмотрим, согласишься ли ты, после того, как мы их «рассмотрим», – а Сириус усмешку не прячет. Как и количество яда, содержащегося в ней.
– Что ж, давай попробуем, – Люциус запирает кабинет небрежным взмахом руки, накладывает еще одно противоподслушивающее заклинание и призывает самопишущее перо из кейса под столом.
– Изменения к пункту три, «Условия», – Малфой надиктовывает текст и тут же вносит свои поправки. – Пункт пять, Блэк, «супружеская верность». Раз ты хочешь выбирать, куда ходишь, то «я потребую ответной любезности» – ты будешь мне верен.
Малфой следит за его реакцией слишком внимательно, но Блэк не ведется на подначку – отмахивается, как будто считает ее не самой важной.
