5. Расставание пять
Катастрофа начинается с самого утра: Пи – сонный, молчаливый, а когда их пальцы соприкасаются на стакане с соевым молоком, то и вовсе тушуется и сбегает. Конгфоб рассеянно слушает слова матери, а сам пытается понять, что нашло на Пи‘Артита. Тот ведь даже учебники и конспекты забыл в его морозилке. Конг пожимает плечами и отбрасывает дурные предчувствия. Пи просто не выспался на новом месте. Он никак не мог слышать ночное признание, чтобы так реагировать. Нет.
Но подозрения начинают крепнуть с новой учебной неделей – наставник как будто игнорирует его. Не отвечает на звонки, на смс и сообщения в мессенджере. Он ведь всего лишь хочет вернуть ему его забытые вещи! А не накинуться на него с поцелуями. Что за бред… Но когда о встрече приходится договариваться через Пи‘Нота, Конгфоб пугается по-настоящему. И уже неважно, понял ли Пи‘Артит смысл шестеренки или услышал ли его слова ночью – он определенно знает о чувствах Конга. Но на что он злится? Злится так, что кажется, как будто горячие деньки с начала курса вернулись. Он зол на то, что Конг не сказал ему правду? На то, что не ответил на вопрос прямо? Или, что хуже всего, догадался сам, и ему неприятны его чувства? За что он его ненавидит?
Липкий страх окутывает Конгфоба, давит невыносимой тяжестью на грудную клетку, и он не может его игнорировать. Адреналин гуляет по всему телу, и его начинает мелко потряхивать от перспективы, что наставник действительно не захочет больше иметь с ним дело. Что больше не захочет вообще знать его… Случайно он натыкается на старшего с его подругой Намтан и спешит скрыться, пока его не заметили. Подозрения и страх одолевают с новой силой – что это? Он действительно не хочет его признавать? Отрицает эти чувства настолько яро, что все-таки решил признаться подруге? Нет… Нет, нет, нет. Конгфоб не хочет в это верить. Он не может в это верить. Пи‘Артит не такой, он никогда бы так не поступил. Он сказал бы прямо. Он не оттолкнул бы его только потому, что хочет начать отношения с девушкой.
Конгфоб гонит от себя мрачные мысли, старается успокоиться, но все равно не может не нервничать. В такие моменты его тянет закурить и хоть немного расслабиться, навести порядок в мыслях, но в ту ночь, когда Пи‘Артит ночевал здесь, Конг обещал ему бросить вредную привычку, и он не может не выполнить это обещание. Вот только как теперь держаться? Сколько еще продлится эта «опала»? Сколько Конгфобу придется ждать?
Недолго, по всей видимости – звонит телефон, и вся тревога Конга устремляется к горлу. Наставник говорит о книгах, тон спокойный и совершенно безэмоциональный, а когда собирается уже положить трубку, Конг его останавливает. Останавливает паника – если он прямо сейчас, сию же секунду не скажет ему, насколько больно, пугающе и невыносимо это недопонимание, то он окончательно его потеряет.
И он говорит. Говорит о том, что не мог сразу ответить на такой простой и одновременно сложный вопрос, о том, что он осознает, что эти чувства неправильны по отношению к мужчине, но он не может, не может его не…
Наставник сбрасывает вызов, недослушав. И вместе с гудками в груди Конга все обрывается. Он потерял его. Потерял последний шанс быть услышанным. Больше Пи не подпустит его к себе и не позволит чувствам первокурсника влиять на него. Он его даже слышать больше не хочет, обрывая тем самым все связи между ними. И Конгфоб задыхается от боли и слез, понимая все это. Человек, ставший самым дорогим, самым невероятным в его жизни, самым ценным, только что отрекся от него. И он не может этого вынести.
Сколько он так стоит на балконе, глотая соленые капли и терпкую духоту ночи с привкусом отчаяния, он не знает. Но когда слезы заканчиваются, в мышцах поселяется противная слабость, а воздух наконец начинает проскальзывать в легкие, Конгфоб понимает, что первый шок прошел. Первый приступ боли он пережил. А что он будет не единственным, он даже не сомневается.
С садистским удовольствием он развязывает на левом запястье нить, что когда-то завязал Пи‘Артит, и чувствует новую волну безысходности. Прости, Пи, теперь я не смогу исполнить ни одного обещания, данного тебе, ни одного наставления, данного тобой. Я больше не смогу жить так, как раньше, и быть тем, кем являлся. Без тебя мне все это не нужно. Без тебя мне все это не важно.
Весь мир Конгфоба рассыпается на куски и собирается в обратном порядке, попутно теряя все цвета и оттенки. Все теряет смысл. Конг погружается в апатию как в омут с головой, тонет в нервной дрожи и мигрени и уходит в зал собраний, поддаваясь лавине горьких, мучительных и одновременно сладких воспоминаний. И кажется, что уже ничего не сможет встать на пути этой жестокой депрессии, как появляется Эм и напоминает про доклад для профессора. Учеба, друзья, повседневная жизнь… Он уже успел забыть обо всем этом, но оно тянет его обратно. В привычную рутину, далекую от переживаний и страстей. И Конгфобу остается только смириться, начать плыть по течению и надеяться, что когда-нибудь его раны исцелятся. Остается только фальшиво улыбаться друзьям, отвлекаться на учебу и передать злополучные учебники и тетради наставника Пи‘Ноту. Больше у него ничего не осталось. Даже шестеренку – и ту отдал. Но Конг не жалеет, ни о чем не жалеет. Все, что он пережил, дало ему бесценный опыт. Он, в конце концов, знал, на что шел. А вот то, что не был готов к последствиям – досадное упущение. Больше он такого не допустит. Теперь он всегда будет готов встретить любую боль с распростертыми объятиями, ведь самую страшную из них он уже испытал.
Как будто зная о том, что сейчас творится у него в душе, судьба снова посылает ему Эма и еще один не самый приятный разговор. Они отдыхают на лавке во внутреннем дворе университета, наблюдая, как парни гоняют мяч. Эм мнется, не зная, как начать разговор, и Конг уже почти злится на стесняющегося не к месту друга, как его неожиданный вопрос заставляет покрыться холодным потом прямо посреди жаркого душного вечера. Конгу не просто кто-то нравится – он влюблен по уши. Но Эм же не думает, что это Мей? Нет, не думает. И Конгфоб даже знает, о чем пойдет речь, но он ведь никогда и не поощрял ее. И совершенно невольно стал участником этого любовного треугольника. А потом Эм спрашивает, смог бы Конг отказать напрямую признавшейся девушке, и тот без зазрения совести отвечает, что – да, смог бы, примеряя его ситуацию на себя. А если бы отказать было сложно? Если бы твои чувства не были однозначными? Тогда Конг избегал бы признавшегося, игнорировал эти чувства – и так он понимает, в какое сложное положение поставил Пи‘Артита. Загнал в угол и вынудил обороняться. Он сам во всем виноват. Поэтому Эм и не хочет признаваться – не хочет, чтобы отношение любимого человека к нему изменилось, чтобы этот человек видел в нем кого-то другого. И Конг снова чертыхается – ты прав, Эм, он никогда этого не хотел. Но не хотел и скрывать свои чувства, не хотел, чтобы они принесли им боль. Поэтому теперь он пожинает свои плоды. Поэтому и мучается…
Но разговор, всколыхнувший только-только успокоившуюся душу, похоже и не думает заканчиваться – парни, гоняющие все это время мяч где-то на фоне их болезненной откровенности, случайно попадают в Мей, возвращающуюся из университета на велосипеде. Конгфоб поднимает упавшую девушку, отводит в медпункт, помогая справиться с болью в поврежденной лодыжке, а потом как никогда остро сочувствует Эму, выслушивая признание Мей. Он никогда бы не хотел этой боли для обоих своих друзей. Но и врать девушке он не может. У него уже есть любимый человек, и его отношение к подруге не изменится. Но теперь изменится она. Она будет так же разбита и сломлена, как и Конгфоб. Но однажды Эм найдет в себе силы, чтобы признаться, а она – сможет его принять. Вот только Конгфоб уже никогда не сможет стать прежним…
Тоска охватывает его с новой силой. Он старается сопротивляться, погружается в учебу, бродит вечерами по улицам и паркам, только бы не запирать себя в четырех стенах накатывающего отчаяния. В один из таких вечеров к нему присоединяется Вад. Просто садится на очередную парковую скамейку спиной к его спине и молчит, а Конг понимает, как много иногда значит самая простая и мизерная поддержка. Отец Вада снова болеет, и он, первокурсник, разрывается между университетом, больницей и нападками многочисленных тетушек и дядюшек, спорящих о том, кому достанется забота о сыне умирающего брата. Конг чувствует его боль и щедро делится своей. А еще, судя по тяжелым, мрачным вздохам Вада, у него тоже не все в порядке на личном фронте. Конгфоб рассказывает ему, что получил отказ, а Вад – что даже не пытался – бесполезно. Все, как и говорил Эм. Но сейчас уже бесполезно сравнивать, чья боль сильнее, и кто поступил правильнее – реальность у всех одна и далеко не утешительная.
