— А вот я делить тебя с другими бабами не собираюсь, — твердо заявила Наталья и, закрыв руками лицо, неожиданно заплакала.

С трудом ее успокоив, Салават сказал напоследок:

— Подумай, любимая, хорошенько подумай. Мой совет тебе: послушайся меня, не пожалеешь.

— Да я уж свое слово сказала: третьей женой я к тебе ни за что не пойду, — упиралась она.

— А ну как родишь, да без мужа? Как же ты тогда?

— Не знай… — пожала плечами Наталья и вздохнула. — Э-эх, кабы время другое! А то вон ведь как все с ног на голову перевернулось.

— И не говори. Тяжелые времена… А жизнь-то все равно идет. — Салават немного помолчал и несмело добавил: — Есть у меня до тебя одна просьба, Наташка.

— Какая ишо просьба?

— Давай с тобой так уговоримся: родишь девочку, она — твоя, а сын пускай мой будет.

— Ладно уж. Так тому и быть, — легко согласилась Наташа.

Салават страстно прижал ее к себе и, покрыв жаркими поцелуями лицо девушки, впился в ее пухлые губы. Очнувшись, он резко оторвался от нее, резво вскочил в седло и помахал рукой.

— Прощай, милая!

— Будь здоров, Салаватка!

Простившись с подругой, батыр поскакал к месту сбора. Объехав свой отряд, он двинулся на соединение с башкирским старшиной Батыркаем Иткининым, осаждавшим Кунгур.

В пути Салават не мог обойтись без песни.

Пение Салавата придало бодрости приунывшим было конникам, кое-как сносившим лютую январскую стужу. Они с большим трудом пробирались сквозь глубокие сугробы. Преодолев небольшой холм с редкими деревьями, войско выехало на бескрайнюю белую равнину. Солнце до боли слепило глаза.

Стянув толстую рукавицу, Салават приложил правую руку к глазам и, жмурясь от яркого полуденного света и слепящей белизны снега, огляделся по сторонам. Всмотревшись в даль, он увидел небольшое селение, через которое им предстояло проехать.

— Сдается мне, что у Туганака толпа собралась, — сказал он.

— Верно, я тоже вижу каких-то людей на краю аула, — подтвердил толмач Адил Бигишев.

— Значит, кто-то задумал встать у нас на пути, — предположил Салават и, велев на всякий случай приготовиться к бою, сказал: — Пускай только попробуют, не будет им пощады!

Вопреки ожиданиям, Салавата с войском радушно встречали их сторонники-башкиры.

После этой песни взору Салавата предстал выступивший из толпы башкирский старшина Галиакбер Ганиев.

— Хай, Салауат-батыр! Прослышали мы, что ты в наши края направляешься, вот и вышли всем народом тебя встречать. Рахим, рахим, кунаки дорогие, пожалуйте в наш Туганак. Попотчуем вас, чем можем.

— А как вы узнали, что мы через ваш аул проезжать будем? — поинтересовался Салават.

— От хужи азбизного завода. Он ведь тут недалече находится.

— А где сам хужа?

— Удрал. Вас испугался. А все его добро крестьяне-урысы разобрали, — сообщил старшина. После этого он расквартировал воинов, а Салавата с помощниками увел к себе.

Пополнив свое войско за счет проживавших в окрестных аулах башкир и тех самых русских крестьян, что расхитили имущество владельца асбестового завода, Салават Юлаев приказал собираться в путь.

Овладев благодаря поддержке местного населения Юговским заводом, башкирский старшина Батыркай Иткинин держал в осаде городок Кунгур. Прибывшего на помощь Салавата он встретил с распростертыми объятиями.

— В самый раз поспел, браток. А то дела у нас тут были неважные, — сказал Иткинин и попросил его допросить нескольких горожан, которых он содержал под стражей в русской деревне Усть-Тюрне.

— А сам почему не допросил?

— Так ведь у нас тут нет никого, кто по-русски умеет, — признался Батыркай и велел вывести пленных из подвала.

Один из захваченных в плен русских парней бросился к Салавату в ноги, умоляя:

— Не убивайте меня, бога ради. Я жить хочу!..

— Ответишь на наши вопросы, никто тебя не тронет, — пообещал Салават, покусывая верхнюю губу.

— Все что хотите расскажу, токмо не губите…

— Вот и отвечай. Как думаешь, жители Кунгура и их начальники без боя сдадутся?

— Навряд ли.

— А почему?

— Потому как в городе полно пушек да и пороха тоже. А вот начальников там мало осталось. Многие разом все побросали и тайком бежали.

— И воевода бежал?

— Он тоже…

— А кто ж заместо него остался?

— Купчина один, по фамилии Хлебников.

Салават передал то, что только что услышал, Иткинину и сказал:

— Ну как, все понял? Теперь надо обмозговать, что нам делать. То ли штурмовать, то ли дожидаться, пока они сами не сдадутся.

Сдвинув шапку на лоб, тот в растерянности почесал затылок.

— Уж и не знаю, что тебе сказать… Если штурм начать, многие из нас погибнут. Может, пошлем этих ребят в город и потребуем через них сдачи?

— Пожалуй, стоит попробовать, вдруг согласятся, — сказал Салават и, написав на имя кунгурского воеводы ультиматум, вручил его посыльным с тем, чтобы они доставили бумагу воеводе и принесли его ответ. Те с радостью согласились.

Однако президент магистрата Иван Хлебников, принявший на себя руководство обороной городка, отвечать на послание не стал. И Салават Юлаев предложил начать наступление.

Батыркай Иткинин не поддержал его, сославшись на неудачный опыт Емельяна Пугачева и Зарубина, которым так и не удалось до сих пор, несмотря на все усилия, взять приступом ни Оренбург, ни Уфу.

— Не хочу понапрасну людьми рисковать. Это грех! Наши воины, ай-хай, как еще нам пригодятся! — пытался отговорить он Салавата.

Но тот заартачился:

— Мы что, так и будем на одном месте топтаться?! Вон люди из окрестных аулов сено нам таскают, последними припасами делятся, лишь бы мы город поскорее взяли, а тут… Зачем срамиться перед ними!

— Кто за горячее хватается, тот обжигается, — спокойно возразил ему Иткинин. — Все равно они, рано или поздно, сдадутся. А пока предлагаю вот что: нужно направить в Кунгур еще кого-нибудь и потребовать от воеводы отпустить из тюрьмы наших сторонников — работных людей и крестьян.

— Неужто ты думаешь, что он нас послушается?

— Кто его знает, может, и послушается…

— И кого же мы пошлем в этот раз?

— Одного священника с Юговского завода с парой крестьян-урысов. Они согласны идти.

— Ну что ж. Будь по-твоему. Давай попробуем. Посмотрим, что из этого выйдет, — нехотя уступил Салават, беря в руки бумагу и карандаш. — Я сейчас еще один ультиматум начеркаю.