Мэжлес кончился, страсти поутихли. И только тогда Петр Иванович Рычков нехотя поднялся со своего места.
— Однако пробил и час расставанья. Пора в путь-дорогу.
— В самом деле, пора, — вздохнул Лепехин, кивая головой. — Благодарствуем за самый радушный прием. Спасибо всем!
Тепло распрощавшись с башкирами, гости, отягощенные обильным угощением, взгромоздились на своих лошадей и не спеша тронулись в путь.
XI
В условленный час Салават вышел к реке и стал поджидать Гюльбазир. Когда девушка показалась, выпорхнув, словно птичка, из прибрежных лесных зарослей, он едва не задохнулся от волнения, чувствуя, как сердце выскакивает из груди.
— Гюльбазир!.. — сдавленно произнес Салават.
Спешившая на свидание юная красавица, увидев его, тоже оробела и резко сбавила шаг. Не посмев приблизиться к молодому человеку, она остановилась в шаге от него. Так и простояли они, не сводя друг с друга глаз, безмолвно и словно не дыша. Их соединяли только руки.
Первым нарушил молчание Салават. Обжигая девушку страстным взглядом, он пропел:
Даже ястреба ловчего в птицу
Не запустишь боле трех раз.
Трижды кланялся твоему отцу я,
Не к лицу мне просить много раз.
Гюльбазир, ответив ему в тон, напомнила, что у него уже есть одна жена:
Нежность девушки, батыр, —
как цветок, ранимая;
От дыхания кюндаш
Увянет, как от инея.
— Гюльбазир, любимая, не бойся! От кюндаш Зюлейхи вреда тебе не будет, — стал успокаивать девушку Салават. — С ней я уже поговорил. Она дала свое согласие! Я вас не обижу — ни тебя, ни ее. Только вот твои отец с матерью почему-то против… Скажи, как нам быть.
— Одного разговора с моими родителями мало. Если ты и впрямь меня так сильно любишь, пошли к ним такого свата, чтобы сумел их уговорить, — недолго думая, ответила девушка и тут же убежала.
— Гюльбаз-и-ир!.. — крикнул ей вдогонку Салават, но она так и не обернулась. Он стоял и смотрел ей вслед до тех пор, пока та совсем не скрылась из виду.
«Она права, — вздохнув, сказал вслух джигит. — Я найду такого свата, перед красноречием которого они не смогут устоять». С этой мыслью он, не мешкая, отправился к отцу и матери, чтобы сообщить им о своем намерении взять вторую жену.
Внимательно выслушав сына, Азнабикэ осторожно спросила:
— А сама-то она согласна за тебя замуж пойти? Это я про Гюльбазир…
— Она-то согласна… Да только родители ее не поддаются, — чуть не плача пожаловался Салават. — Я и сам к ним ходил, просил, и Гюльбазир пробовала уговорить…
— А вот этого не надо было делать, улым. Не положено самому к родителям девушки ходить, — недовольно заметила Азнабикэ и махнула рукой. — Ну да ладно, чего уж там. Дело сделано. Остается теперь на счастливый исход надеяться.
Юлай сидел молча. Обдумав все, как следует, он не спеша начал:
— Вот что я скажу тебе, улым. Хагынбая, отца той девушки, я хорошо знаю. Суровый он человек, упрямый да к тому же крохобор. С ним нелегко будет сладить… Но ты не вешай носа. Пошлем к нему человека, посулим через него богатый выкуп-мэхэр, и Хагынбай, думаю, согласится.
— А когда пошлем, атай? — спросил, оживляясь, Салават.
— Не надо горячиться, улым. Сперва вернемся на кышлау[45], а там видно будет. Все в руках Аллаха!
— А мы скоро отсюда уедем?
— Послезавтра, Алла бойорха…
Отец сдержал свое слово: в один из последующих дней семья Азналиных вернулась домой, а к концу первой недели Юлай отправил к Хагынбаю свата-яусы с целью добиться разрешения на свадьбу Салавата с его дочерью.
На роль свата отрядили человека по имени Султанмурат. Когда он появился, Гюльбазир пришла в смятение. Сердце отчаянно заколотилось, щеки запылали. Не в силах скрывать своего состояния и не зная, каким будет исход, она забилась подальше. Однако ушки держала на макушке, стараясь не пропустить ни слова.
Голос у яусы был не очень громкий, а говорил он вкрадчиво и еле слышно. Расспросив вначале хозяина о семье, о житье-бытье, о родичах, о хозяйстве, посланец, в соответствии с заведенным с древности порядком, приступил к изложению цели своего визита. Говорил он цветисто, с прибаутками:
У тебя есть пташка на шелковом шнурке,
У меня есть ястребок на ремешке.
Просить красотку к тебе пришел я,
Коня-скакуна одолжил у суная[46] я Со звенящей сбруей и с бухарском седлом.
С открытым лицом вступил я в твой дом.
Если будешь железом, я стану огнем,
Чтоб расплавить его, я явился.
Притаившаяся в своем углу Гюльбазир с напряжением ждала, что ответит на такое обращение ее строптивый отец.
Прокашлявшись, тот начал так:
Ковыляешь и хромаешь,
палку ты не выпускаешь
и штанину опустил…
Кто тебя сюда впустил?
Где ты взял такую клячу?
Плешь под драной шапкой пряча,
задрал рыло до небес.
Ты откуда, молодец?
Что вынюхивает здесь
твой кривой, помятый нос?
Ищешь падали, паршивый пес?
Вздумал грязное лицо слезой умыть
или глотку конским салом набить?
А может тумаков отведать
да по башке получить?
Сказывай, какого надо рожна,
Молодого сватаешь иль старика?[47] Султанмурату надоело выслушивать его оскорбления:
— Постой-ка, кордаш[48], давай с тобой по-человечески потолкуем! Ежели будем продолжать в том же духе, так ни о чем и не договоримся.
— Что хотел, то и получил! Сам ведь с прибауток начал, — огрызнулся Хагынбай. — Давай, выкладывай. Я тебя слушаю. Зачем пожаловал?
— Вот и ладно. А слово мое таково, кордаш: соблюдая наш обычай, пришел я сватать твою Гюльбазир за одного егета.
— За кого именно?
— За сына старшины Шайтан-Кудейской волости Юлая.
— За Салауата, что ли?
— Точно, за него самого!
Хагынбай даже думать не стал, тут же отрезав:
— Вот еще! Чтоб единственную дочь да второй женой кому-то отдавать?! Не бывать такому!
— Эх, кордаш, да такого толкового зятя, как Салават, тебе днем с огнем не сыскать!
— Я и сам знаю, что он достойный егет. Из хорошего рода… — сказал Хагынбай, немного смягчившись.
— А коль знаешь, за чем же дело стало, кордаш? Почему упорствуешь?
Однако хозяин ни на какие уговоры не поддавался.
— Хоть и разудалый у вас жених, а второй женой свою дочь я за него ни за что не отдам, и все тут! — твердо заявил Хагынбай.
Услыхав такой ответ, Гюльбазир едва не лишилась чувств. У нее закружилась голова. Где ж найдет ей отец жениха, который был бы лучше, пригожее Салавата? Он ведь знает, как ей этот парень люб. За что же ей такое наказание?! Хоть бы эсэй вступилась!.. Впрочем, о чем это она? Когда такое бывало, чтобы отец к мнению матери прислушивался…
