— Мы разобьем войска Абей-батши, — уверял он привечавших его людей. — А чтобы ускорить час нашего избавления, мы должны поднять не только башкортов, но и татар, мишарей, типтярей, сирмешей[74] и чувашей — тех, что в нашем Башкортостане проживают. Плохо только, пока что не все за нас. Кое-кто из казацких старшин против народа на стороне Абей-батши воюет. Да и из простых казаков половина с ними заодно. Из шести десятков тысяч работных шестидесяти четырех заводов лишь шесть тысяч в восстании участвуют. На других заводах многие тоже против бунта. К тому же не все наши башкирские баи нас поддерживают. А сколько тех, кто туда-сюда мечется, не знает, к кому примкнуть! Так что придется нам с вами пока что на свои силы рассчитывать и вести себя очень осторожно.

— Истину говоришь, Салауат-батыр!

— Жизни свои положим, чтобы народ наш и страну нашу от бед-напастей спасти! — с горячностью поддержали зажженные его пламенными речами смельчаки.

Отправив на подмогу Пугачеву очередную партию своих сторонников, вооруженных луками со стрелами, копьями, вилами, косами и дубинами, Салават спешил дальше — поднимать на борьбу жителей других волостей.

В одном из аулов Ногайской дороги он случайно услыхал о том, что отряд походного старшины Тамьянской волости полковника Каскына Хамарова после взятия Табынска готовится к наступлению на Уфу, и тут же решил наведаться к нему. Стремясь поддержать боевой дух соратников, Салават в дороге пел. И песня его звучала, словно оран[75]:

Формирование войска под Уфой происходило в деревне Чесноковка. Добравшись до места, Салават соскочил вниз и, всучив поводья коноводу, первым делом разыскал Каскына Хамарова, руководившего уфимским повстанческим центром.

— Как живешь-здравствуешь, дускай?

— Пока терпимо! — улыбнулся Каскын, протягивая Салавату руку, и тут же спросил без обиняков: — А ты что тут делаешь? Неужто тоже захотел в наступлении на Уфу поучаствовать?

— В самую точку попал! Вот только хватит ли у нас сил?

— Силы-то немалые, — ответил Каскын. — В моей команде, кроме башкортов, мишари, татары да сирмеши есть, даже крестьяне-урысы Казанской дороги. Уфу мы уже окружили. Никого не впускаем и не выпускаем. Тех, кто пытается оттуда выбраться, отстреливаем. Простых солдат стараемся оставлять у себя.

— А кто Уфу обороняет?

— Гарнизон, воевода Борисов… — начал было перечислять Каскын и вдруг оживился: — А ты знаешь, что про нас пишут? — Сказав это, он зачитал касавшиеся башкир места из донесения, посланного из Уфимской провинциальной канцелярии в Сенат: — «…башкирцы уфимского уезду большими толпами под самым уже городом и не более как десяти верст на лошадях верхами и проезду никому не дают… И осталось ожидать их башкирского скорого нападения и на самый город Уфу».

— Жалуется… Неважные, видать, дела у защитников Уфы, — рассудил Салават.

Вскоре повстанцы начали палить из пушек, вызвав ответные залпы со стороны городского гарнизона.

Успевший во время перестрелки переправиться на правый берег Агидели Салават Юлаев взмахнул над головой кривой саблей.

— Башкорты мои! За землю нашу святую, родимую, за волю! — прокричал он что было сил и, увлекая за собой конников, первым бросился в атаку.

Выступившие за крепостные ворота, располагавшиеся в равнинной части, казаки тоже приготовились к бою.

Мчась им навстречу, Салават приказал своим людям стрелять из луков. Стрелы сразили очень многих из казаков, но те и не думали сдаваться. Сгруппировавшись у ворот, уфимские казаки противостояли наступавшим.

Как только обе стороны столкнулись, завязалась битва. Салават отчаянно сражался в самых горячих точках. Воодушевляя своим примером остальных, он безжалостно громил врагов. Пронзив копьем замахнувшегося на него саблей офицера, Салават принялся крушить окруживших его казаков тяжелой дубиной. В результате боя значительная часть защитников была перебита, уцелевшие поспешили укрыться в крепости.

Преследовавшие их башкиры оказались перед закрытыми воротами. Преодолеть без лестницы высокие дубовые стены они не могли и поэтому вынуждены были прекратить столь удачно начатый штурм. Главные силы Каскына Хамарова, помогавшие конникам Салавата, попав под сильный огонь, вынуждены были отступить.

На рассвете следующего дня по приказу уфимского воеводы Борисова лагерь повстанцев был обстрелян из пушек, после чего казаки сами начали наступление. Однако их подвели лошади, отощавшие из-за большого недостатка в сене и овсе. Не в состоянии двигаться вперед, они валились наземь одна за другой. Защитникам крепости пришлось отказаться от своей затеи.

— Пока не прибудет подкрепление, о вылазках нечего и думать. Будем отсиживаться внутри, — решил воевода Борисов. — Ежели и другие крепости в таком же положении, считайте, что мы пропали. Надобно как-то связаться с ними, гонцов разослать.

Коменданту Уфы Мясоедову такое предложение пришлось не по нраву.

— Какой от этого прок?! Тут не то что гонцы, целое войско сквозь такое кольцо не пробилось бы.

— А как же нам быть в таком случае?

— Ждать. Может, как-нибудь уладится, — сказал Мясоедов.

Однако расчет его не оправдался. Не в состоянии прорвать блокаду, уфимский гарнизон держался из последних сил. Конфискованные у населения припасы распределялись между солдатами. Но доля каждого оказывалась смехотворно малой. Некоторые не брезговали уже конскими трупами. Отведавшие обжаренных кусков мертвечины люди заболевали. Начинался мор.

Ждать подмоги было пока неоткуда. Посланные с просьбой о помощи гонцы перехватывались башкирскими дозорами.

В середине декабря 1773 года в Чесноковку прибыл «его высокографское сиятельство» Зарубин-Чика. Обойдя старшин, он с каждым из них тепло поздоровался, а Салавату Юлаеву передал особое распоряжение Пугачева.

— Царь-батюшка Петр Федорович повелел тебе на Осинскую и Сибирскую дорогу перебираться, чтобы тамошнее население подымать да уральские заводы громить.

— Сперва Уфу взять надо бы, — попробовал возразить ему Салават.

— Дельце сие царь-батюшка мне поручил, — сообщил тот.

Салават и сам не любил простаивать на одном месте и, получив новый приказ Бугасая-Пугача, не мешкая, отправился в путь.

Отослав Салавата Юлаева, Зарубин-Чика созвал башкирских старшин на сход. Он доложил им, какую задачу возложил на него государь, направив к Уфе. Ивану Зарубину надлежало возглавить повстанческое движение Башкортостана и превратить Уфу во второй центр мятежников.

— Ежели мы Оренбург да Уфу оттяпаем, за нами весь народ валом повалит. Тады уж Катерине точно несдобровать, — бодро сказал пугачевский атаман и с ходу приступил к раздаче распоряжений.

Полковник Каскын Хамаров был назначен его заместителем. Главного полковника, походного старшину Караная Муратова Зарубин отрядил в западную часть Башкортостана, а повстанческих полковников и старшин Канбулата Юлдашева, Ибрагима Мрясова, Абдулсаляма Мемеделина оставил под Уфой. Многонациональный отряд Ивана Губанова разместился к северу от Уфы.

После совещания Зарубин-Чика направил в Уфимский гарнизон своего представителя с требованием сдать город. Не получив ответа, он, после нескольких неудачных атак, стал готовить большой штурм, в котором должны были принять участие все десять тысяч находившихся под его началом человек.