Он не мог не обратить внимания на то, что все мужчины пришли на праздник в опрятных светлых одеждах. Те, что побогаче, надели поверх нарядные стеганые камзолы. И никого, кто был бы без головного убора. На одних — войлочные колпаки, на других — богато украшенные тюбетейки-каляпуши да кэпэсы.

Еще наряднее приоделись женщины. Их яркие костюмы были расцвечены кораллами и украшены монистами из множества серебряных монеток. На всех — разноцветные украшения. Такая красота, что глаз не отвести. Будто цветы на лужайке. У молодых женщин, снох да невестушек, в ушах — сережки, а волосы заплетены в две длинные косы с подвесками-сулпы на концах.

У кого-то сзади — чехлы-накосники в виде широких лент с монетками. На некоторых — головные уборы, называемые кашмау, украшенные, как и все остальное, серебряными монетами и кораллами. Молодой академик взял себе на заметку, что лаптей ни башкирки, ни башкиры не носят. Они предпочитают кожаную обувь или суконную, но тоже с кожаным низом.

Лепехин с нескрываемым интересом разглядывал и старался запомнить детали непривычных его глазу башкирских праздничных нарядов.

Наблюдая за поведением башкир, он все больше убеждался в том, насколько вольнолюбив этот народ.

Ничто не ускользало от его пристального внимания. Вон там, возле реки готовится угощение для участников состязаний. В казанах на таганах варится мясо, рядом пыхтят медные самовары.

Лепехин не стоял на одном месте. Он переходил от одного кружка к другому и, вытягивая шею, разглядывал из-за спин зрителей артистов, демонстрировавших свои таланты. В одном кругу исполнялись частушки-такмаки с приплясом, в другом играли на курае, в третьем соревновались сэсэны-сказители. А вот и кюрэш — борьба силачей…

Тем временем к Рычкову пробрался сквозь толпу его сын. Петр Иванович поинтересовался, где Салават.

— Он там, чуть подальше — махнул рукой Николай. — Готовит еще один заезд — состязание среди победивших.

У тех, кто это слышал, загорелись глаза от воодушевления.

— Какая замечательная идея — выявить лучшего из лучших, — заметил кто-то из гостей.

— Постой-ка, а почему повторные скачки в другом месте проводить надумали? — спохватился Рычков.

— Говорят, здесь места маловато. Развернуться будет негде.

— А почему нас о переносе не предупредили?

— Вот как раз мне и велено было вас пригласить, — сказал, усмехаясь, Николай.

— Ну так пойдемте же скорее!..

Предвкушая настоящие профессиональные бега, собравшаяся толпа зрителей возбужденно гудела.

Завидев приближающихся гостей, восседающий на саврасом скакуне Салават отделился от группы наездников и поехал им навстречу.

— Ну как, можно начинать? — спросил он.

— Иншалла, в добрый час! — ответил Юлай.

Дотошный Лепехин успел заметить, что на спинах скакунов нет ничего кроме тонкого войлока.

— Странно, а почему лошади без седел?

— Так нужно. Седла, как бы крепко их ни закрепляли при помощи подхвостника и подпруги, все равно во время скачки назад сдвигаются и очень сильно лошадям мешают… — объяснили ему через толмача.

— Так ведь у джигитов, наверное, как бы получше выразиться… при этом заднее место отбивается.

— Чтобы не отбивалось, сзади к штанам мягкий войлок пришивается. За счет такой нашивки да потника джигиту уже не так больно.

— Должен признаться, для меня это открытие, — сказал Лепехин, помечая что-то в записной книжке.

И тут раздался звон колокольчика, возвещая о начале нового заезда.

Когда Салават подъехал на своем скакуне к остальным наездникам, Юлай, провожавший сына пристальным взглядом, не смог утаить от гостей своей тревоги:

— Хоть бы без всяких козней обошлось.

— Да какие могут быть козни по отношению к Салавату? — изумился Николай.

— Всякое бывает. На удачливого всегда завистник найдется. Такой может, как будто невзначай, разогнавшегося коня по спине плеткой огреть. Тот от неожиданности скорость сбавит, и все…

— Неужто на нечестных у вас управы не найдется?

— А кто в такой куче да спешке разберет, чей был кнут? Некоторые норовят пнуть соседнего скакуна в бок, и это плохо кончается. Он тут же сил лишается и скакать дальше уже не может…

Колокольчик зазвонил во второй раз. И в тот же миг стоявшие ровным рядом лошади рванули с места, взметнув копытами клубы пыли. Не успели зрители опомниться, как ретивые скакуны в мгновение ока скрылись среди растущих за холмом деревьев.

Пока их не было, гостей обнесли свежим, прохладным кумысом. Ждать наездников пришлось недолго. Проскакав положенные двадцать верст, они повернули обратно.

И вот вдалеке снова показался столб пыли, который с бешеной скоростью приближался к толпе зрителей.

Завидев скачущего впереди всех Салавата, они дружно захлопали в ладоши. Раздались восторженные возгласы:

— Конь Салауата пришел первым!

— Салауату — главный приз!

Юлай, испугавшись, что его сына сглазят, поморщился.

— Еще не известно, кто победит. В самом конце его может кто-нибудь обскакать.

Но люди, не придав его словам никакого значения, продолжали славить Салавата.

— Точно, он первый!

— Другим его уже не догнать! Они вон как отстали…

Да, Салават никому не уступил своего первенства. Не останавливая своего разгоряченного коня, он на всем скаку выхватил платок из руки одной из встречавших его, как победителя, девушек. Проехав после этого еще немного, джигит постепенно замедлил ход. Развернув доставшийся ему в подарок белый, вышитый по краю шелковыми нитками платок, Салават поворотил коня и подъехал к той девушке.

— Как твое имя, хылыукай? — ласково спросил он, склоняясь к ней.

— Гюльбазир, — ответила та, смущенно улыбаясь.

— Из какого ты рода? Чья дочь?

Ее тихий ответ потонул в общем гвалте. Салават переспросил и узнал, как зовут отца Гюльбазир. Однако поговорить с ней ему так и не удалось. Вынужденный сопровождать гостей, батыр отъехал, а сам тем временем продолжал думать о приглянувшейся ему девушке. Из-за этого он прослушал, о чем те говорили. Находясь под впечатлением этой мимолетной встречи, он даже не ощущал всей радости от своего блистательного успеха.

Не дожидаясь, пока народ угомонится, Салават, отпросившись у отца, решительно направился к стайке девушек, среди которых стояла красавица Гюльбазир. Но и на этот раз им помешали пообщаться друг с другом. Едва они начали разговаривать, как явился Николай.

— Салават, пошли, тебя зовут! — сказал он, и тот, наскоро кивнув девушке на прощанье, нехотя удалился.

Даже вернувшись в свою юрту, юноша все никак не мог успокоиться. Подойдя к Зюлейхе, только что уложившей в сэнгэльдэк их маленького сына, родившегося всего несколько месяцев тому назад, он притянул ее к себе и, приобняв за плечи, нерешительно произнес:

— Бисэкэй, ты не станешь сердиться, если я тебе кое-что сейчас скажу?

— А что ты мне хочешь сказать? — насторожилась жена.

— Даже не знаю, как быть. Боюсь, рассердишься, — продолжал сомневаться Салават.

Милое лицо Зюлейхи омрачилось.

— Говори — не говори, а я все равно чую, что ты на кого-то глаз положил… — упавшим голосом произнесла она.

— Да, — признался, краснея, Салават, — мне одна девушка понравилась. — Если ты не будешь против, я возьму ее второй женой.

— Значит, ты меня разлюбил? — жалобно спросила Зюлейха и, закрыв руками лицо, зарыдала.

Тот в отчаянии заметался по юрте.

— Я тебя очень прошу, не плачь, вытри слезы! Если ты не дашь своего согласия, я ни на ком не женюсь. Я тебя как любил, так и буду любить.

Зюлейха продолжала всхлипывать.

— Ладно, все, я не женюсь! — отказался было от своей затеи Салават, но, немного подумав, снова принялся уговаривать жену. — Ты ведь и сама понимаешь, все равно мне когда-нибудь придется второй женой обзаводиться. Такой уж у нас обычай. Говори, бисэкэй, что будем делать. Может, как-нибудь договоримся по-хорошему, а?

Наплакавшись, Зюлейха на какое-то время затихла, потом, тяжело вздохнув, грустно покачала головой.