— Идите, идите сюда! — зазывали бойкие молодухи и девицы. — Полюбуйтесь, какая жирная конина, сало с ладонь толщиной!

Джигиты отлично знали, что за игра сейчас начнется, подходили осторожно, береглись, но миг! — и, размахивая нечищеными кишками, озорницы кинулись в атаку. Натиск был стремительным, и молодцы пустились бежать, но некоторые отчаянные парни бросились к нападающим, вырвали у них кишки и начали лупцевать красоток по плечам, по спине и пониже спины, валились с ними на песок, барахтались; все это сопровождалось неистовым визгом и смехом.

Наконец благоразумные молодухи, решив, что делу время, а потехе час, предложили мировую:

— Ой, хватит, удальцы, хватит!

— А выкуп?

— Говорите, чего желаете?

— Горячих поцелуев!

С кокетливым испугом девушки попятились к самой воде:

— Ах, среди бела дня, при народе!..

— Ну отложим платежи на вечер!

На том и порешили!

Вскоре в казанах забурлило, закипело, заклокотало и потянуло соблазнительным вкусным наваром, — до чего же нежна, сочна, благоуханна молодая конина! И началось веселое пиршество.

Через неделю Ильмурза пригласил ответно свата, сватью и всех родичей и домочадцев Бурангула к себе в гости. У околицы их встретили, гарцуя, джигиты старшины юрта, а у ворот дома — Асфандияр-мулла.

— С благополучным прибытием! В добрый час! С благословения Аллаха, — поклонился он.

Мулле и начальник кантона, и его добродетельная жена Гания-абей отвесили самые низкие поклоны, попросили помолиться за них.

Гания, будущая теща Кахыма, велела кучерам снять с телеги, замыкавшей обоз, сундук, обитый железными полосами, внести на женскую половину дома. Ильмурза и старшая жена Сажида встретили гостей на крыльце, обнялись, выразили благодарность за столь лестное посещение. Бурангул проследовал в самую парадную горницу, где раскинули скатерть исключительно для мужчин. Сажида пригласила Ганию в женские покои, за ними прошли туда женщины, и приехавшие и местные.

Застолье на обеих половинах дома началось одновременно и продолжалось долго.

После пиршества Бурангул, Ильмурза, мулла и самые почетные гости были допущены в женскую горницу.

Гания-абей, завтрашняя теща, восседала важно на взбитых подушках в пестрых наволочках, спросила властно:

— Что привело вас сюда, отцы?

— Наслыханы, что ты, сватья, привезла подарки, вот и захотелось посмотреть, — ответил за всех мулла.

Гания благосклонно наклонила голову и попросила Танзилю, стоявшую у самых дверей:

— Кодаса[23], открой-ка сундук!

Крышка белого от сияющей жести сундука поднялась, Гания, кряхтя, сползла с подушек, вынула шелковый, в алых цветах по синему полю платок и накинула, распахнув, на голову вспыхнувшей от удовольствия Танзили:

— За верную службу дому свата и сватьи!

— Спасибо, кодагый[24], за доброту! — Танзиля поклонилась.

Многие родственницы получили от оренбургской сватьи хараус — налобные повязки, украшенные бисером и серебряными монетами.

Старшей жене и молодой жене свата Ильмурзы ценные подарки были вручены тайно, наедине, без свидетелей.

А будущая теща Кахыма продолжала оказывать благодеяния — старушкам мотки черных и цветных ниток, мужчинам рубахи, полотенца.

Свату Ильмурзе она протянула бархатный кафтан.

— Спасибо, кодагый, и я в долгу не останусь, дарю тебе породистую телку! — нарочито громко, чтобы и в коридоре слышали, заявил с умильной улыбкой Ильмурза.

Богатые приглашенные ответно благодарили за подарки деньгами, а старушки-богомолки читали нараспев молитвы во здравие Бурангула и всего рода его.

— Не взыщите за скромные дары! — напоследок смиренно произнесла сватья, окидывая новых родственников оценивающим взглядом.

— Спасибо, кодагый, за щедрые твои дары! — ответствовал за всех Ильмурза и еще раз поклонился.

На этом церемония окончилась, и мужчин пригласили к праздничной скатерти, раскинутой тем временем в приготовленной для них горнице.

Сажида щегольнула баснословной трапезой, оно и понятно — у богатого старшины юрта и угощение богатое. Теснились тарелки, блюда, миски с топленым маслом, со сливочным маслом, с сыром из кислого молока — коротом, и айраном — кислым молоком, разбавленным водою, и кумысом, и оладьями, и баурхаком, и беляшами — пирогами с мясом и картошкой. Высокой стопою лежали только что испеченные, пышущие жаром лепешки из крупчатки. Сладостно благоухали соты бортевого меда, к янтарным каплям так и липли влетевшие в двери на густой запах осы и пчелы.

Знатных гостей Ильмурза потчевал китайской травкой — настоящим караванным китайским чаем, а в обычные дни посетителям попроще предлагался настой сушеных трав. Жирная пища, сладости вызывали жажду, и служки сбились с ног, поднося один за другим ведерные самовары.

Жениху, по обычаю, присутствовать на малой свадьбе запрещено, и потому трапезой руководил сам Ильмурза, — ни на миг не присел, настойчиво подсовывая кушанья, упрашивая:

— Дорогие родственники, не обессудьте за скудный табын, чем богаты, тем и рады, не обижайте хозяина и хозяйку — окажите внимание яствам, — говорил он с явным лицемерием.

А зачем гостей упрашивать? Они усердно уминали и мясное, и мучное, и жирное, и сладкое.

— То-то у меня нос эти дни чесался, — рассмеялся мулла Асфандияр, заталкивая в рот сочившийся растопленным маслом блин. — Все беспокоился, к чему бы это?

Молодые уже отвалились от скатерти, но старики, отдуваясь, пыхтя, сопя, вытирая полотенцами взмокшие шеи и лица, накачивали и накачивали в себя диковинный в эти времена китайский напиток, а пока они не поднялись, встать с нар нельзя, — на свадьбах свято чтились правила приличия.

Наконец мулла Асфандияр, изнемогая, опрокинул чашку вверх дном, прочел «Аминь», взглянул на Ильмурзу:

— Не пора ли прочесть молодым никах?

— Тебе виднее, святой отец! — покорно ответил отец жениха.

Мулла знал, что за освящение бракосочетания он получит десятую часть калыма, и потому сказал с восторгом:

— Значит, приступим!.. Но сперва возблагодарим Аллаха за обильную трапезу. Аллаху акбар!

Гости погладили лица, бороды ладонями и хором затянули:

— Аллаху акбар!

Мулла обратился к отцу невесты — начальнику кантона Бурангулу за согласием свершить никах.

— Читайте! — сухо сказал тот. То ли от высокомерия, то ли от неодобрения поспешного брака Бурангул угрюмо молчал за обедом.

Один из молодых гостей неосторожно спросил:

— Разве свершается никах без жениха и невесты?

Соседи затолкали его локтями в бок:

— И без тебя знают!

— Не суйся с советами!

Мулла грозно осадил дерзкого юношу:

— Ни стыда, ни совести! Есть, кажется, почтенные хранители благочестия. Никах — родительская клятва.

Старики молчанием одобрили это свидетельство служителя мечети.

Мулла взял Коран и внятно, отчетливо прочел суру о таинстве брака.

— Согласен ли ты взять в жены сыну своему Сафию, законную дочь начальника кантона Бурангула? — спросил он строго Ильмурзу.

— Согласен.

— А сын согласен?

— И сын согласен.

— Согласен ли ты отдать дочь свою Сафию за законного сына Ильмурзы Кахыма? — обратился мулла к Бурангулу.

— Согласен.

— А дочь согласна?

— Стану я ее спрашивать! — побагровел Бурангул. — В нашем роду судьбу дочери неизменно решал отец!

— Мы слышим голос достойного мужчины! — восхитились свидетели церемонии.

Записав в книгу имена сочетающихся браком, мулла Асфандияр прочел заключительную молитву, сказал «Аминь».

Гости рассыпались в пожеланиях:

— Да пошлет Аллах счастья новобрачным!

— И долгой жизни молодым!

Ильмурза и Бурангул поднесли собравшимся подарки: старцам — подороже, молодым — подешевле.

Мулла протянул Ильмурзе чашу с освященной водою.