После событий с Ханом они и вовсе могли считаться надежными боевыми товарищами. Особенно, учитывая, что они – первые офицеры. К ним пришло понимание – с полувзгляда, с полувздоха, с каждого незаметного жеста. И это было и сильно, и полно, и захватывающе. По крайней мере, для Джима – вот такого у него, пожалуй, еще не было. Это Боунс – почти брат, но со Споком было по-другому – с ним Джим мог расслабиться и на минуту перестать быть капитаном, сколько бы старпом ни «дышал ему в спину». Он воспринимал его как равного себе – того, с кем может легко разделить ответственность и доверить и экипаж, и корабль. Джим в нем полностью уверен с тех пор – и это тоже им обоим многого стоило.
Но очень скоро Кирк понял, что даже достигнув таких высот в отношении вулканца, он может не остановиться только на доверии – оно легко трансформировалось в симпатию совсем другого толка. В привязанность, заботу, терпение и прощение, уже выходящих за рамки обычного определения дружбы. Даже тесной дружбы. И вот это Джима не удивило и не напугало – он всегда был влюбчивым, эмоциональным и непостоянным. Он просто не хотел, чтобы это его минутное «помутнение», «блажь» похерили ему все их так долго выстраиваемые отношения. Ему нужно было притормозить, остановиться и оглянуться – в конце концов, Спок встречался с Ухурой – Кирку между ними совершенно не было места. Даже если очень хотелось. И он выбрал меньшее из зол – уверенного в нем старпома, а не бывшего любовника, рядом с которым он бы чувствовал дискомфорт. Да, заниматься самообманом Джим мог, умел и даже иногда любил. Если бы не…
Если бы его жизнь, порой, не преподносила ему такие сюрпризы, от которых хотелось залезть в петлю. Но вот тут вулканец проявил себя совершенно логичным образом – концепцию дружбы он для себя уже уяснил и разобрал – поэтому и помог Джиму. Поддержал так, как даже Боунс иногда не мог. И Кирк благодарил его от всей души и от чистого сердца, отгоняя от себя желание видеть в этой заботе более глубокий смысл. Он останавливал себя от этого как только мог и почти преуспел, но вот случился у Спока пон фарр, и выдержка Кирка трещит по швам – он, что же, все-таки мог надеяться? Лучше спросить об этом самого старпома. И еще раз напомнить ему, кто здесь капитан и кто отвечает за жизнь каждого из них.
– Что ты помнишь из того, что было в карантинном отсеке? – Кирк спрашивает прямо, не собираясь ходить вокруг да около.
Еще через три дня после отбытия из Йорк-тауна Леонард наконец разрешает ему навестить вулканца с серьезными разговорами. Спок бледнее, чем обычно, но уже вполне уверенно сидит на биокровати, прислонившись к поднятому изголовью. Не харкает кровью, не падает в обморок и способен поддерживать беседу без лошадиной дозы обезболивающих.
– Вас и… Одинсона? – Спок еле заметно хмурится, и его ладони подрагивают – кажется, он пытается заставить себя не сжимать кулаки. Джим это движение видит и хмурится сам – он все равно будет гонять его в хвост и гриву – Боунс разрешил.
– Это был не я, а Лафейсон с моим обликом. Есть предположения, почему он это сделал? – старпом молчит в ответ, опускает взгляд на свои колени и нарочно расслабляет руки, а Кирк мысленно чертыхается – он не будет загонять его в угол! Все, что нужно ему прямо сейчас – лишь откровенность!
– Спок, послушай меня. Я не собираюсь на тебя давить, но в тех случаях, когда жизни и здоровью моего экипажа что-то угрожает, я обязан быть в курсе этой угрозы. Даже если это – чья-то физиология. И мне плевать на этичность – мы здесь все в первую очередь офицеры Звездного флота, а я вообще – капитан корабля, несущий ответственность за своих подчиненных. Знаешь, что в таком случае я должен сделать? – и тут же отвечает на собственный вопрос. – Подать рапорт на нас обоих – за ненадлежащее выполнение своих обязанностей.
– Я понимаю, капитан. И готов понести соответствующее наказание, – Спок все еще общается с простыней на своих ногах.
– Не то ты понимаешь, Спок, – Джим силой удерживает вскипающие внутри эмоции и заставляет голос оставаться спокойным и доверительным. – Ты должен был поставить в известность Боунса с самого начала миссии – он мог бы найти решение этой проблемы. Или хотя бы отсрочить ее наступление медикаментозно, если это возможно, до прибытия к специалистам, которые бы тебе помогли.
– Капитан, все случилось слишком быстро и отчасти неожиданно для меня. Вероятность купирования приступа на достаточно время была слишком мала, – теперь Спок принимает покаянный вид, и Джим борется со злостью.
– Спок, ты понимаешь, что нам пришлось тебя убить? Ты умер. Не в бою с клингонами, не от поломок на корабле, не от флоры или фауны какой-нибудь планеты и не от действий какой-нибудь неизвестной расы, – втолковывает капитан то, как он видит эту ситуацию. – От собственной физиологии. И тогда, когда я, как оказывается, мог бы тебе помочь.
Вот на этих словах вулканец все-таки поднимает голову. Его щеки чуть темнеют от смущения, пальцы переплетаются в замок, и он медленно сглатывает, анализируя сказанное.
– Боунс передал мне то, что ты успел ему рассказать. А выбранная Лафейсоном оболочка довершила картину. И я повторяю свой вопрос: почему ты мне ничего не сказал?
Старпом молчит, а Кирк неожиданно даже для себя расслабляется – для него эта часть была, пожалуй, самой сложной для восприятия – дальше должно быть легче.
– Если… если доктор Маккой рассказал вам, тогда вы должны понимать, что партнер… для нашего вида в этот период крайне важен… – Спок говорит обреченно, будто на эшафот шагает – бесцветно, тихо, безэмоционально. – Я не мог заставить вас…
– С чего ты взял, что меня нужно было бы заставлять? – резонно вопрошает Кирк. – Ты знаешь, что для любого из вас я готов на все.
– Для любого, – выделяет Спок, и Кирк тут же его перебивает.
– Да. А для тебя – и вовсе на невозможное. Если бы ты пришел ко мне с этим раньше, думаешь, я пошел бы на связь по принуждению? Только потому, что обязан сохранить тебе жизнь любым способом?
Вулканец хмурится, силясь понять капитана и, одновременно, боясь обнадежиться.
– Спок, я пытаюсь сказать, что ты мне нравишься и мы могли бы встречаться, если ты ко мне чувствуешь тоже самое, – разъясняет Кирк. Он не краснеет и не смущается – ему все еще больно оттого, что Споку, его другу, пришлось скрывать что-то от него под страхом смерти. – И тогда никому бы не пришлось умирать…
– Капитан, это тот вид связи, что я бы не смог разорвать, а это – уже не то, за что вам необходимо брать ответственность, – голос Спока крепнет, и всем своим видом он выражает и недовольство от непонимания ситуации, и обреченность, и муку.
– А почему ты решил, что для меня это стало бы чем-то… недолговременным? – Джим фыркает и уже совсем забывает о напряжении – вот этого вулканца он знает – упертого, категоричного и самонадеянного. Его он может переспорить. – Ты сейчас пытаешься обесценить те мои чувства, о которых еще даже не знаешь.
Спок открывает и закрывает рот, принимая этот аргумент, а Джим вздыхает и смиряется – со старпомом иногда очень сложно. Иногда – невыносимо. Но, пожалуй, именно эту его неотъемлемую часть Джим предпочел бы только упреждать, а не сводить на нет. В конце концов, в их спорах тоже частенько рождалась истина, так что Кирк бы и не чувствовал всего этого, если бы вулканец был другим.
– Дай мне руку, Спок, – он принимает решение и по привычке, сразу же ему следует – больше никаких вулканских смертей. Он протягивает ему свою и истово надеется, чтобы тот сейчас все-таки уступил своей человеческой части.
Спок медлит несколько мучительно долгих секунд, но все-таки протягивает левую ладонь внутренней стороной вверх и укладывает ее в пальцы капитана.
– Обещаю, что легче от этого наверняка не станет. Возможно, станет даже хуже. Но еще я знаю, что ты – самый близкий человек, который у меня когда-либо был и будет. И я не намерен тебя терять. Ни за что.
Он легко сжимает чужие пальцы, чувствуя нарастающую дрожь Спока, и подбадривающе ему улыбается.
