– Джим… – Спок неверяще и ошеломленно смотрит на него, но не пытается вырваться.

– О, наконец-то, я снова «Джим», – Кирк фыркает, напоминая о любви вулканца к официозу, а потом скалится еще шире, вспомнив о тех традициях, нормах и поведениях вулканцев, о которых знало большинство – он указывает на их переплетенные пальцы. – Это ведь вулканский эквивалент поцелуя, правильно? Но ты ведь не будешь против еще и обычных, человеческих?

– И всего остального, – Спок кивает, не сводя с него глаз. Неосознанно тянется к Кирку, и тот считывает его движение и двигается сам – тут же прижимается к чужому рту, сухому и прохладному, на несколько секунд, а потом медленно отстраняется.

– Хорошее начало, – удовлетворенно кивает он, чувствуя, как ладонь в его руке теплеет и перестает дрожать.

– Капитан… – Спок звучит и с облегчением, и осуждающе, и с радостью. В нем сейчас столько всего, что Кирк улыбается до боли в мышцах – у них впереди еще столько всего неизведанного, того, что они еще никогда не пробовали, не видели, не ощущали. Но теперь все это они будут делить вместе, и вполне могут не только получать удовольствие в процессе, но и никогда не устать от этого.

Этого – любви или чего-то большего друг к другу.

– И опять – «капитан». Ты никогда не изменишься, правда?

***

Тор больше не собирается ждать и часа. На «Энтерпрайзе» он то злился, то был расстроен его словами. А еще – молчалив и задумчив, по всей видимости, решая, что все-таки сказать брату и как. Высадившись на Йорк-тауне и попрощавшись с Джимом, он ведет Локи в первое же относительно уединенное место – вот теперь он готов говорить.

– Локи, послушай, – они останавливаются у скамьи в небольшом парке – искусственное освещение блекнет, напоминая о наступающем вечере, и прохожих здесь не так много. – Я больше не буду за тобой гнаться.

Лафейсон вскидывает бровь, совсем не наигранно удивляясь, но Тор не дает сбить себя с толку.

– Мы всю жизнь соперничали друг с другом, ненавидели, презирали, но теперь я понимаю, насколько мы оба заблуждались. Я больше не хочу и не буду требовать от тебя какого-либо ответа – я уже знаю о твоих чувствах. И хочу их разделить. Но если ты продолжишь во мне сомневаться, я не буду настаивать на чем-либо. И не буду больше тебя искать. Я останусь в Асгарде, и если ты когда-нибудь что-нибудь решишь, я буду ждать тебя там.

Лафейсон складывает руки на груди и по привычке язвит, обдумывая услышанное:

– То есть, перекладываешь ответственность на меня?

Одинсон никогда не был покладистым. Он всегда шел напролом к тому, чего желал. К победе, в неизведанные дали, к тем, кто был ему дорог. Бесстрашно, по велению сердца и изо всех сил. Что же сейчас? Струсил?

– Нет. Просто хочу сделать так, как хочешь ты. Если не хочешь быть со мной, я держать не стану.

Локи сейчас прекрасно слышит его боль и душевные метания. Сердце, что хочет подчинить и навсегда оставить себе. Но Тор сопротивляется и ему, и метке, действительно намереваясь дать Лафейсону решать.

– Ты же сказал, что знаешь мои чувства – так трудно догадаться, чего я хочу? – Локи хмыкает, а Тор улыбается, легко распознав и смятение брата.

– Убить меня, – усмехается он и тут же вскидывает руки, останавливая возражения. – Но, наверное, уже не так сильно. Раз уж ты обзавелся ребенком «от меня».

– Мечтай! – фыркает тот в ответ и отворачивается, но Одинсон хватает его руку и дергает обратно.

– Я люблю тебя, брат. И все равно буду ждать, – тихо говорит Тор, а потом отпускает его и медленно уходит из парка. А Локи и хотел бы сказать, что тот сам себе противоречит и все-таки давит на него, но признание выбивает воздух из легких, заставляя замереть на месте и просто подышать десяток секунд.

– Чтоб тебя! – он догоняет Одинсона, толкает его плечо собственным и пристраивается в шаг, демонстративно не замечая ухмыляющуюся физиономию сбоку.

– Ты пожалеешь об этом, – предупреждает Локи, и Тор кивает.

– Непременно. Но жалеть я всегда буду чуть меньше, чем наслаждаться.

Лафейсон знает, что так и будет. И у него будет точно так же – он скорбел по нему две сотни лет, и очень быстро привыкнет к нему обратно. Очень быстро поддастся этим чувствам, даст слабину и позволит себе любить в ответ. И они действительно больше не будут ни искать, ни догонять друг друга – они уже – одно целое. И очень скоро даже станут им буквально. Тор ведет его в неприметную гостиницу в конце улицы. Абсолютно легально снимает номер на двоих, а как только закроет за ними дверь, так сразу и прижмет к ней собственного брата. И подарит ласку. И тепло, и наслаждение, и боль, и покой.

Их связь станет чем-то большим, чем витиеватый рисунок на груди – она раскроется, наполнится и будет шириться, пока не заполнит их тела до основания. Она покажет им самые сокровенные желания друг друга, и они тут же их исполнят. Она свяжет их крепче всяких цепей, принуждая почти врасти друг в друга. Позволяя чувствовать самих себя – вкус, запах, цвет. Позволяя воссоединиться и больше никогда не расставаться. Ну, почти.

Возможно, после томной ночи, наполненной сладким шепотом, протяжными стонами и новыми признаниями, обещаниями и просьбами, она вновь натянется до предела, пытаясь удержать их подле друг друга, но уже никогда не порвется. Даже если расстояние будет в сотню галактик. Она останется в их поцелуях, в движениях тел, изнутри и снаружи, в прикосновениях, что вызывают фейерверк перед глазами, и станет их новой общей памятью. Связи больше не нужно будет бояться отторжения – она уже подтверждена, и останется одной из самых сильных вещей во Вселенной. Связью родственных душ.

И когда Тор проснется наутро один в смятой постели, он ничуть не удивится и не расстроится. Локи такой позер, на самом деле. Никуда он от него не денется. Не теперь, когда знает, что Одинсон однозначно жив. Когда чувствует биение его сердца следом за своим. Когда почти буквально слышит его разум из каждого уголка галактики. Надо только подождать, и однажды он сможет усмирить свою гордыню и снова быть с тем, с кем хочет быть. Тор уверен, что ждать ему придется очень недолго.

***

Ленивое утро – это когда Спок осторожно будит капитана за полтора часа до начала их смены. Легкими, нежными прикосновениями к щекам, пальцам или сознанию. Когда осторожно встает с общей кровати и возвращается через несколько минут с чашкой реплицированного кофе. О которую греет руки, пока жидкость не станет приемлемой для употребления температуры. Пока ему самому не надоест ждать первый утренний поцелуй и довольную улыбку – рядом с ним капитан всегда спит хорошо, без кошмаров.

После новой встречи с Одинсоном и Лафейсоном Кирк снова долго не может о них говорить, но и тут вулканец терпеливо ждет – доктор Маккой пересказал ему разговор в карантинном отсеке весьма подробно. И теперь Спок хочет знать не только реакцию Джима на эти слова, но и все те подробности жизни капитана, о которых упоминал Локи. Он хочет знать о нем абсолютно все. Больше, чем уже знает и больше, чем мог бы знать кто-то еще.

Он хочет разделить с ним каждый день их жизни, хочет оберегать его и заботиться о нем как о самом ценном существе во Вселенной – совершенно логичное желание для тхайла. И знает, что Джим хочет этого с не меньшей силой. Теперь – уже точно. Несмотря на все страхи и сомнения вулканца, их попытка не стала разовым увлечением – для него и не смогла бы, но и для Кирка оказалась самой важной вещью в жизни. Он и здесь проявил себя уверенным, надежным, искренним и находчивым человеком. Он стал его партнером, и Спок никогда не смог бы представить то счастье, что с ним приобрел. Для этого счастья нет категории, сравнительной таблицы и даже четкого определения. Это что-то большое, как «Энтерпрайз», умещенный в сердце, и что-то непостижимо прекрасное, как улыбка ребенка, теплый закат или запах родного дома. Это что-то непостижимое, как сама Вселенная, и что-то близкое – ближе, чем костный мозг. Это что-то всеобъемлющее, невыносимо необходимое и редкое, как рациональные мысли в голове Джеймса Тиберия Кирка.