По тому, как вулканец еле заметно вздрагивает, а его взгляд становится отстраненным, очень хорошо видно, что он уже в красках все это себе представил.

– Ты прекрасно помнишь, что было после Нибиру, – Маккой утверждает, не спрашивает. – Сейчас он так просто не отделается.

– Я понимаю, – кивает Спок.

– Понимаешь… – Леонард горько усмехается, нервно сжимает кулаки и прячет их в карманы форменных брюк. – Понимаешь, что в таком случае мы все станет соучастниками преступления?

– Это логичный вывод, – Спок почти оскорбляется. Даже тогда, когда действительно понимает, о чем и кого просит Маккой.

– Но это еще полбеды. Дальше будет хуже, – а Леонард ведет не к тому – он знает Джима, его человеческую логику и весь тот вихрь эмоций, что курсирует в друге с самого начала миссии на Карот-3 – ему будет очень сложно справиться и утихомирить этот свой «ураган». – Он все еще в глубоком… шоке от произошедшего. Все мы, но ему достанутся «сливки» – депрессия, переоценка ценностей, эмоциональные срывы, экзистенциальный кризис. Прогнозирую как врач. И не исключаю, что в конечном итоге он сам может подать рапорт об отставке. Не сейчас, конечно, но в ближайшем будущем.

Спок молчит в ответ. Анализирует, считает вероятности, прикидывает и так, и эдак, но все равно приходит почти к тому же набору, что и доктор. Да, он не знаток человеческой эмоциональности, паттернов поведения или моральных принципов, но он успел достаточно хорошо изучить Джима, чтобы предполагать, как тот поступит. И что почувствует. Даже с учетом весьма немаленькой погрешности в собственных вычислениях. Но старпома сейчас интересует еще кое-что – один из самых важных аспектов – почему он?

– Доктор, почему вы решили, что я… – он не договаривает. Маккой не дает ему выбора – он диктует ему свое решение и заставляет принять его. Тогда, когда СМО имеет право голоса в строго определенных случаях. Пусть этот – отчасти таковым и является, но идти через голову первых двух офицеров корабля Маккой может только в исключительных, экстремальных случаях. И именно это он сейчас и делает.

– Потому что друзей он сейчас слушать не будет.

У вулканца уголки губ ползут вниз, и Боунс тут же мысленно закатывает глаза – да считает он его своим другом, Господи! Речь сейчас не о том! Нашел время строить из себя обиженную невинность!

– Сейчас ему будет нужен «голос разума», фигурально выражаясь. Тот, кто отнесется ко всему этому максимально беспристрастно и четко скажет, правильно он поступает или нет. А ты у нас один такой, если помнишь, беспристрастный.

Спок хочет возразить и уже даже открывает рот, но Маккой продолжает как ни в чем не бывало, не отрывая от него внимательного сосредоточенного взгляда.

– Даже если это на самом деле не так. Но он-то считает тебя именно таким, поэтому и будет слушать.

Спок снова молчит в ответ, осмысливая чужие интерпретации, предположения и выводы. Несомненно, доктор Маккой знает капитана лучше, поэтому и считает, что может требовать. Скрепя сердце, Спок соглашается, что может.

– Вы толкаете меня не только на соучастие во лжи Адмиралтейству, доктор, но и заставляете врать Джиму. Мое отношение к данной ситуации отличается от вашего, – Леонард же должен это понимать? Должен понимать, что такой груз для такого высокоморального и этичного существа, как вулканец, почти неподъемный?

– Сейчас на кону не твоя «тонкая душевная организация», а его, – Маккой говорит грубо, жестко, не сомневаясь ни в едином слове. – Сейчас ты должен его спасти. Нас. Миссию. А вот уже потом, много погодя, будешь стенать и плакать о том, что наглые, вероломные людишки заставили невинного гоблина пойти против Устава.

– Доктор, я более чем уверен, что вы осведомлены о том, что заставить меня не так-то просто, – на автомате комментирует Спок, собираясь с духом и принимая решение.

– На пенсии, – Леонард заканчивает с почти угрозами и ждет ответа вулканца. Он почти уверен, что тот согласится, но если откажется… можно паковать чемодан трикодеров и высаживаться в Асгарде – Одинсон говорил, что у них тут плохо с докторами.

– Хорошо. Я… – Спок все-таки кивает. Это вопиющее нарушение десятка положений Устава, если не сотни. Это почти в буквальном смысле разрывает его разум на части. Это почти против его природы, но он пойдет на это. Ради Джима. И все равно не устанет сомневаться в собственном выборе и в собственных силах ему следовать. – Но я не уверен, что смогу сделать все правильно…

– А, с этим обращайся. Сколько угодно, – Маккой расслабляется и машет рукой – вот об этом можно волноваться в последнюю очередь. Достаточно того, чтобы вулканец просто сделал так, как ему сказали, а уж как и с какими словами он будет это делать – дело десятое. В конце концов, раз уж именно Леонард его об этом просит, ему и оказывать посильную помощь несмышленому в человеческих эмоциях гоблину.

В конце концов, если его подозрения о том, что между Джимом и Споком «проскочила искра» верны, то они оба от этого только выиграют. А Маккой совершенно не против поменять иглу трикодера на стрелу, а себе отрастить парочку белых ангельских крыльев. В конце концов, с везением Джима, со всех них может статься.

***

Как и говорил доктор, после экскурсии по Асгарду капитан собирает экипаж – всех участвовавших в инциденте. Тех, у кого могут возникнуть вопросы. В первую очередь – начальника охраны. И так же, как Маккой и предполагал, Кирк решается на ложь – Лафейсон сбежал, и дать задний ход сейчас – признаться во лжи и сложить полномочия. Поэтому для Адмиралтейства Фуордос останется погибшим при попытке к бегству, а Лафейсон, соратник Одинсона, погибшим при битве с Цехла.

Джим говорит это твердо, беспрекословно, но Спок кожей ощущает его сомнения – не в выборе лжи, а в них – в экипаже. Сомнения в том, что его поймут и поддержат. Продолжат лгать вместе с ним – Спок знает, что в глазах капитана, он – увы, самое ненадежное звено. И поэтому, опять-таки, как и просил Леонард, встает на его сторону. Тоже не без сомнений, но безоговорочно – Спок не намерен ничего терять. Ни свой корабль, ни команду, ни службу, ни Джима.

Кирк, конечно же, удивлен, и как только они оказываются наедине, тут же пытается оправдаться. Но Спок сразу же его останавливает – они – одна команда, почти одна семья, и если капитан готов рискнуть всем ради любого их них, они сделают для него тоже самое. Он не может представить себе службу без Джима.

Он больше не может представить свою жизнь без него. И вот об этом он, конечно же, умалчивает, но Кирк, похоже, чувствует это интуитивно. И точно так же интуитивно разделяет это стремление. Он ему благодарен – и Спок понимает, что наконец-то смог дотянуться до капитана и оказать ту поддержку, которой так страстно желал. Джим ему благодарен – у него навряд ли сейчас хватило бы сил переспорить кого-то, кто не менее упрям, чем он. А еще он удивлен позицией, занятой старпомом, но это уже вопрос к Маккою – кто же знал, что своим «тонким расчетом» он не только поможет другу, но и коммандера избавит от нерешенной задачи: как сделать так, чтобы самый важный для тебя человек в трудную минуту почувствовал себя хотя бы немного, но лучше.

Это же удивляет и вулканца – многоходовые манипуляции с человеческими чувствами – точно не его конек. Поэтому он целиком и полностью полагается на Маккоя и следует предложенной им тактике.

После доклада Адмиралтейству Кирк замыкается в себе. Естественно, ему нужно осознать все это, переварить, смириться, но как только его стресс дает о себе знать, вулканец тут же «включается в игру». Он отвлекает его новыми исследованиями – вблизи Преоды есть несколько неизученных туманностей. Он раз за разом настаивает то на партии в шахматы, то на совместной трапезе, то на спарринге в тренажерном зале. Он ни в коем случае не пытается вывести его на откровенный разговор, но «бдит» так упорно, что скоро по кораблю поползут слухи весьма скабрезного толка. Спок просчитывает подобную «эмпирическую» вероятность, но Маккой на его предостережения только поднимает вверх большие пальцы на руках и говорит, что вулканец все делает правильно.