Джим побывал и в городе, и в одной из таких хижин сразу же после новых переговоров с правителем Преоды. Тот нарадоваться не мог, что угроза быстро миновала и обошлась им малой кровью. Еще больше он был благодарен Звездному флоту за участие – Федерации теперь сулят новые весьма выгодные соглашения. А вот на Талан он рассчитывать больше не собирается – у него уже есть самый надежный союзник. Тор, участвовавший в этих переговорах, тоже был весьма доволен исходом, но кивал молча, а потом утащил доблестного капитана знакомиться с той самой предсказательницей.

– Смертоносный, полыхающий огнем, красный цветок однажды распустится в зеленом сердце. И только твое сможет спасти его от неминуемой гибели, – пожилая преодка с иссиня-черной кожей говорит это вкрадчиво, но весомо, когда они остаются с Кирком наедине. Ее череп лыс, без единого волоска, нос похож на пуговицу, а уши, под тяжестью больших вычурных серег, вытянуты почти до плеч. – Прими мои слова и запомни их, доблестный, небесный воин. Они – моя благодарность тебе за спасение жизни.

Кирк озадаченно кивает и церемонно поклоняется. Он ничерта не понял в этой белиберде, но чувствует, что благодарят его искренне. Смысл этих слов ему не важен – это Тор в подобные предсказания верил и мог мастерски их разгадывать, а Кирку не до этого. У него уже есть головная боль – новая смерть Лафейсона, и последствия, которые она за собой несет. Но Одинсон хлопает его по плечу, советует все-таки запомнить предсказание, а о докладах в Адмиралтейство подумать завтра. После экскурсии по городу и пира в честь победителей.

А Джиму кусок не лезет в горло – голова болит и пухнет, внимание то рассеивается, то сосредотачивается, по телу то и дело пробегает нервная дрожь, а голос от жары и влаги садится и ломается. Он бы очень хотел забыть обо всем случившемся, но это невозможно сделать – ответственность за все это только на нем. И теперь ему придется либо снова договариваться с собственной совестью, либо пойти под трибунал. Ни один из этих выходов для него не предпочтительнее, и все, что он может сделать – это терзаться и изводить себя, блуждая по ухоженным улицам Нового Асгарда, поднимая изящные кубки с вином в честь павших товарищей и во славу живых, мучаясь бессонницей на широком балконе своих апартаментов. Он готов выть на все три местные луны, даже если это ни капли не поможет найти устраивающий его ответ. Да и Тор, пришедший проведать перед сном, наверняка не поможет тоже.

– Он жив, – Тор сдвигает край ворота свободной туники и показывает оставшуюся на месте метку. – Не знаю, каким чудом ему удалось сбежать, но верю, что однажды мы снова встретимся. Не думай об этом слишком много, капитан.

– Я вступил в сговор с преступником, а потом поддался на его манипуляции, дав шанс сбежать – вот о чем я думаю. А еще о том, что скажет на это Адмиралтейство, – Кирк кисло улыбается и не смотрит на Одинсона, прокручивая все это в голове.

– У тебя какие-то двойные стандарты, – Тор подходит ближе и заглядывает ему в лицо. – При этом и ты, и он помогли спасти две планеты от порабощения. Вот о чем стоит думать.

– Для этого у меня будет время в федеральной тюрьме, – Джим продолжает гнуть свое – Тор просто не понимает.

– Тогда не ставь свое начальство в известность, как и задумывалось с самого начала. Если я правильно помню, твой экипаж тоже отчасти в курсе произошедшего, так что взяв всю вину на себя, их ты можешь еще и не спасти, – Тор, хоть и прикидывается простачком, но прекрасно знает, в какие рамки ставит Кирка официальная служба. – Не хочешь врать – уходи из Флота – здесь тебе всегда будут рады. А соврешь, так это же во благо.

– Во благо? – Кирк не хочет понимать, как Одинсон при всех его достоинствах, может быть еще и беспринципным.

– Ты не очень похож на моралиста. Начнешь посыпать голову пеплом, и Локи в тебе разочаруется.

– Мне и не нужно его одобрение, – тут же отнекивается Джим, и Тор усмехается.

– Так я и не об этом. Соври ему назло – как я уже сказал, однажды мы снова встретимся, и у тебя появится шанс поквитаться с ним.

– Меня эта перспектива не прельщает, – Кирк складывает руки на груди, поворачивается к Одинсону всем корпусом, и асгардец становится серьезным.

– Он уже испортил тебе жизнь, так не дай ему сделать это снова.

А потом, почти без перехода, он вдруг улыбается и хлопает Джима по плечу.

– Не грузись, племяш! В следующий раз мы стрясем с него за все!

И вот на этой наигранно-позитивной ноте они прощаются. Одинсон останется в Асгарде – защищать свой народ, а Кирку предстоит еще много разговоров со своими подчиненными, много той самой лжи во благо, отговорки перед Адмиралтейством и душевные муки в бесчисленных количествах. Его жизнь всегда изобиловала неприятностями разных размеров, и мерзавцев на своем пути он повидал достаточно – те же Кодос или Хан, к примеру – но Локи Лафейсон оказался самым подлым из них. И именно из-за него, Тор прав, большая часть жизни Джеймса Тиберия Кирка походила на кровавый аттракцион. Он в этом виноват, и Джим не будет брать на себя его вину. Он так решил и непременно последует этому решению.

***

Он бежит от этих чувств под стать вулканцу. Оттого, что знает, что в отличие от зеленокровных, сорвется обязательно. И не в определенный промежуток времени – спонтанно, стоит лишь чуть-чуть надавить. Стоит лишь еще раз увидеть Тора, и покинуть его он будет уже не в силах. Поэтому он и бежит – как в мыслях, так и в реальности – с планеты на планету, с корабля на корабль.

Естественно, фокус на флагмане Цехла Тор быстро раскусит, но ему больше хотелось позлить капитана. Хотелось, чтобы тот увидел его не только с другой стороны, но и понял, кто он и какими способностями обладает. Увидел их вживую. И понял, что такой, как он, не стал бы поступать иначе. Он не может не признать, что почти рисуется перед Джимом, но также признает, что не ждет от него какой-либо другой реакции, помимо примитивной мидгардской. Но он надеется, что однажды тот поймет – включит свои совсем не заурядные мозги и сложит два и два вместе – он дал ему все подсказки. Но если капитан продолжит злиться и пестовать свою уязвленную гордость, то тогда и с него взятки гладки – ничего, кроме равноценной жестокости, он не получит в ответ.

Череда чужих лиц, космопортов, захудалых баров и роскошных апартаментов на ночь расплывается перед глазами. Точно так же расплывается перед ним реальность, когда он намеренно лишает себя сна – он снова заводит дружбу с кошмарами. В которых теперь только метка на чужой груди и яростные голубые глаза то одного, то другого. Ничего. Забудется. К этому он тоже привыкнет. Ведь собственная свобода стоит отнюдь недешево, и за нее он готов платить непомерно высокую цену. Лучше так – в бегах, но с попутным ветром в рукаве, чем в оковах чужой обиды, боли и ненависти. Тор от него тоже в который раз не в восторге.

На Арисанте он меняет федеративный челнок на круизный лайнер, следующий туристическим курсом по живописным местам у Водолея. Почти неделю он проводит в постели с орионскими проститутками и не отрываясь от бутылки вина, которое уже давно не пьянит. Примерно с тех же самых пор, как «жрицы любви» не могут удовлетворить его страсть.

На M-143-ZQ он делает ставки на самом большом заезде в системе, его гонщик приходит третьим, и он получает, даже по собственным меркам, большой выигрыш золотом и вольфрамом. В тот же вечер пятеро неудачников пытаются его обокрасть, и он убивает их быстро, тихо и почти безболезненно. Он не собирается привлекать к себе внимание и уж точно не хочет, чтобы на него снова вешали какие-либо ярлыки. Особенно, брат и сын. Он более чем уверен, что его репутация в их глазах непоколебима, но и рисковать не стоит. Оба они слишком непредсказуемы.

Недалеко от Ориона, вместе со старыми знакомцами с «Эвридики», он попадает в ионный шторм, а потом чуть не гибнет, наткнувшись на нейтронную звезду. Ему приходится вспоминать то, чему его учили в Академии и весь свой опыт службы на Флоте, чтобы успешно рассчитать хитрый курс на удаление и снова всех спасти. Обиднее всего то, что оба его родственника посчитали бы этот поступок откровенно двуличным – спасать пиратов и разбойников. А вот он никогда не был и не будет «избирательным» – для него все они едины – не стоят и грязи на подошве ботинок. Так какая разница, плохие или хорошие, если и те, и другие имеют равные права на жизнь? Двуличием тут веет совсем с другой стороны.