И вот теперь его «светлый образ», заключенный отнюдь не в камне, завершен настолько, насколько это вообще возможно. Дальше дело только за Кирком. А он любуется им напоследок, метафорически отряхивает руки и уходит из Мидгарда. Он сделал все, что мог и хотел – теперь осталось дождаться «плодов» от своего возросшего «семени». И он дожидается – о новом инциденте с «Нарадой» не слышал разве что только глухой. Он усмехается этому каламбуру и выверту судьбы и снова не может не возгордиться – легко, как по нотам, потерять один мир и спасти другой. И выйти при этом победителем, капитаном и героем. А еще через несколько лет повторить этот подвиг – раскрыть заговор в собственных рядах, дать достойный отпор, обманув и сманипулировав, генномодифицированному отребью, превосходящему по всем параметрам, уронить крейсер на город, убив тысячу людей, умереть и восстать из мертвых. Это ли не награда за все его мучения в этом плебейском Мидгарде? Это ли не бальзам на истерзанную душу? Это ли не достоинство, соизмеримое с его собственным эго? Он почти в эйфории.

Ну а теперь это – новая встреча, Фуордос, Тор и новая угроза новому миру. Круг замкнулся. Они снова встретились. И не просто встретились, а открылись друг другу. Но он ни в коем случае не ждет от него ни признания, ни восхищения проделанной работой, ни одобрения выбранного когда-то пути. Один Всемогущий, это домашний питомец любит за каплю заботы и ласки, а творец, художник, деятель никогда не будет ждать каких-либо чувств от собственного произведения – картины, скульптуры или музыкального пассажа. Они же не живые! Они не способны на это! Вот он и не ждет. Зато, как оказывается, «творение» снова вспоминает про свои мидгардские корни и принижает себя до той самой домашней зверушки – требуя чего-то. Ответов, чувств, действий. Хочется закатить глаза и снова скрипнуть зубами от досады – они это уже проходили. Это совершенно другое. И Тору совершенно бесполезно на него давить – взывать к совести, стыдить или пытаться взрастить в нем «отцовские чувства». Быть наравне – это еще не значит соответствовать раз и навсегда. С этого «пьедестала» легко грохнуться и расшибить себе лоб. Поэтому Кирку стоит просто делать свое дело без капли жалости или каких-либо других чувств, и ни в коем случае не просить у Локи ничего – он ему ничего дать не сможет. Он, вообще, все, что когда-либо делал, делал исключительно ради себя.

***

Джим в тихом, контролируемом бешенстве. Как только у них появился хоть какой-то более-менее удобоваримый план действий, так его ярость сразу же улеглась, вернулась в тихое русло, сделав голову холодной и ясной. Именно это позволило ему относиться к Лафейсону как к абсолютно стороннему наблюдателю, актеру второго плана, чья роль важна, но незаметна. Он просто приказал себе забыть о том, что его что-то связывает с этим йотуном. Это не так – и думать не стоит. Но вот когда от действий этой «декорации» стали зависеть чуть ли не все их жизни, вот тогда в нем и проснулась паника. И злость на себя, и шок от ситуации в целом, и обида до кома величиной с кулак в горле. От Лафейсона зависит слишком многое, но, к счастью, не все – и он тут же душит страх на корню. Сейчас ему нужно снова собраться и действовать. Спасать, защищать, убивать. Дать Лафейсону еще немного времени и молиться, чтобы их собственные щиты продержались достаточно долго.

Небольшая группа Тора работает быстро и слаженно: до установки «стены» они здорово потрепали корабли Цехла, после – держат оборону вокруг «Энтерпрайза» и сами стрелять не забывают. Одинсон говорил, что лучше всего сражается на земле, но и в космосе у него неплохо получается. Вот за него, Джим может себе признаться, он почти волнуется. Даже несмотря на его связь с Локи. Но за все то время, что Тор был на корабле, он, пожалуй, ни разу ему не соврал, был максимально открыт и искренен. Опять-таки, в сложившейся ситуации, это дорогого стоит. Но похоже, Одинсон именно такой – храбрый, волевой, честный. Отзывчивый, принципиальный и справедливый. Джим привык слушать свою интуицию, и та довольно уверенно заявляет ему, что вот этому родственнику можно верить.

А еще, вместе с тем, ему больно – это лицо он знает наизусть с самого детства – голограммы с его изображением всегда были при матери. И уже к пяти годам Джим был готов проклясть собственного отца за то, что мама все реже смотрела на него самого, отчим пил все чаще, знакомые намекали на сходство, а незнакомые – сравнивали их, не стесняясь, в открытую. Но с годами голограммы исчезали одна за одной, мама вернулась в космос, Фрэнк ушел, а сам Джим научился игнорировать чужие слова, отсеивать их или отвечать на них так, как они того заслуживали. Но вот сейчас он может воочию наблюдать это сходство – и соглашаться со всеми бессердечными россказнями. Господи, а что сказала бы мама? Джиму страшно это представить. Если правда когда-нибудь до нее дойдет, то она может не выдержать – она уже пережила смерть любимого человека, но как пережить обман и предательство от него же? Нет, он ни в коем случае не должен этого допустить. Лафейсон будет сидеть за решеткой до конца своих дней, а Одинсон останется в Асгарде. Кирк должен развести их по разным концам галактики и не дать им встретиться.

Он не хочет думать о том, что вот такой, как Тор, гораздо больше походит и на тот образ отца, который у него сложился по словам матери и всех их общих друзей и знакомых, и на родителя как такового – он бы не бросил собственного ребенка ни при каких обстоятельствах.

В сравнении с ним, Лафейсон проигрывает по всем статьям. Даже рядом не стоит. Даже тогда, когда поразительно быстро выполняет, пожалуй, большую часть своей работы – проходит каких-то 15 минут, а он уже связывается с «Энтерпрайзом» с флагманского мостика Цехла.

– У меня для вас две новости, – подпространственная связь сквозь щит очень сильно искажается, идет помехами и шипит. Кирк не видит на изображении трупов, но замечает, что у Лафейсона рассечена бровь и сильно кровит губа – без столкновения не обошлось.

– Начинайте с хорошей, – Джим впивается пальцами в подлокотники кресла и отмахивается от воплей интуиции – у них и так все плохо, а с участием Лафейсона все будет еще хуже.

– Кто сказал, что есть хорошая? – даже сплевывая кровью, Локи умудряется язвить. Но быстро переходит к делу. – Генератор поля не на флагмане – он где-то в цепи. На каком корабле – не смогу вычислить, но могу попытаться разорвать цепь отсюда. Это вызовет детонацию на всех кораблях.

– Неприемлемо, – тут же откликается Кирк. – А вторая – это та, в которой подмена не удалась?

– Вторая – это та, в которой разорвать цепь можно только вручную, – Локи фыркает, коротко оглядывается за спину, а потом расплывается в яростной оскаленной улыбке. – Только такой наивный идиот, как ты или Тор, мог подумать, что взять их живьем – проще. Не один узурпатор, так обязательно найдется другой, но пока об уничтожении Цехла будут помнить, в Асгард не посмеют сунуться просто так.

– Не смей… – Джим реагирует моментально – понимает, что Локи собирается сделать, и тут же срывается. – Скотти! Вытаскивай его немедленно!!

– Пытаюсь! – откликается тот, но почти сразу же связь обрывается, а на обзорных экранах «Энтерпрайза» расцветает ослепительно белое марево взрыва.

Крейсер качает ударной волной, несколько преодских катеров попадают в цепную реакцию и теряют управление, а Джимов мозг точно так же сотрясает увиденное. Озаряет белым светом, выжигает подкорку дотла и оставляет совершенно пустым и растерянным. Только не опять. Только не снова…

***

Асгардская колония похожа на рай на земле. Их планетоид находится чуть дальше от местного светила, и, в отличие от жаркого и пустынного климата Преоды, на нем тоже тепло, но почти невыносимо влажно. Почти земные субтропики – с частыми ливнями, цветущей круглый год сельвой и бескрайними плодородными почвами. Только один вид преодцев мог комфортно существовать в таких условиях – весьма малочисленный, да и к тому же ведущий отшельнический образ жизни. Их одинокие хижины были хаотично разбросаны по всему планетоиду, и не было ни одной вблизи асгардского города, разросшегося за столетие из небольшого поселения в мегаполис.