Шерлок умолкает, по всей видимости, не в состоянии подобрать более точное сравнение, но Джону это и не нужно – «единственный» – он знает, что это такое.

– Хорошо, – Джон кивает и продолжает спрашивать. – Почему сразу не сказал, что сделка для вас так важна?

– Тогда… это было несущественно, – Шерлок кривится, а Ватсон тут же сжимает кулаки.

– Ну да, влюбленный в тебя идиот и не додумался бы спросить – он и так был готов на все безвозмездно!

– Да, – Холмс прерывает его строго – голос крепнет и звенит. – Ты подтвердил нашу сделку – тогда, после ранения, на операционном столе. А потом влюбился и был готов отдавать себя, не прося ничего взамен. Постфактум ничего не изменить.

– Ты ведь знаешь, что так не бывает, – Джон качает головой и отставляет кружку, когда пальцы начинают снова дрожать. Он чувствует горечь на корне языка, отголоски подступающей боли и озноб – и тянет на колени плед. – Особенно в отношениях. Даже без взаимности – «глупые людишки» продолжают мечтать и надеяться. Ты поэтому… ушел?

Он кривится, вспоминая события двухлетней давности, Холмса-старшего и занозы на своей спине, а Шерлок подскакивает с дивана и оказывается у его ног – присаживается на корточки, смотрит снизу-вверх и, похоже, действительно собирается говорить только правду и ни о чем не умалчивать.

– Я не мог иначе! Я захотел дать тебе это – все то, на что ты надеялся и о чем мечтал! Но если я нарушаю условия сделки, она начинает работать против меня – ты сам видел, что со мной творилось! – Шерлок захлебывается воздухом и нахлынувшими чувствами. Он берет ладони Джона в свои, сжимает и смотрит с болью. – Разорвать ее могла только моя смерть…

– Твоя смерть… – эхом откликается Ватсон и горько усмехается. – Ты знаешь, что Майкрофт меня в ней обвинил? Ведь это я посмел что-то требовать от тебя в ответ…

– Майкрофт – ублюдок! – рычит Холмс, но Джон не позволит ему сейчас оставить виноватым только брата – в первую очередь это всегда был только Шерлок.

– Дело не в нем. Шерлок, наркотики?

– А ты бы предпочел другой вид самоубийства? Или мне нужно было просто исчезнуть? – Холмс фыркает почти возмущенно, и Джон с болью качает головой.

– Тебе нужно было сказать мне… А так… ты просто умер, Шерлок. Понимаешь? Ты – умер…

Холмс поднимается на ноги, нависает над ним и хмурится.

– О, несомненно, «погоди, Джон, мне нужно совершить самоубийство, чтобы перезаключить с тобой сделку» – звучало бы лучше! – а Ватсон опускает голову и тяжело неглубоко дышит, пытаясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями – Шерлок, наверное, никогда не осознает, каково это.

Холмс все еще негодует, а Ватсон опускает голову в подставленные ладони, чувствуя, как боль оккупирует черепную коробку.

– Тебе не стоило заставлять меня проходить через это… – тихо говорит он, и Шерлок возвращается к его коленям. Отнимает руки ото лба и снова их сжимает.

– Это у Майкрофта «запасы» по всем углам, а мне едва хватало сил на один единственный визит в году. Я не мог больше унижаться и снова его просить.

– «Унижаться»? – переспрашивает Джон и холодеет внутри. – Ради меня… нас – это значит, унижаться?

– О, Джон, ну… я не так выразился, – Холмс даже умудряется стушеваться – такого за ним Ватсон никогда не замечал, но это еще больше подтверждает искренность его слов сейчас. Правда от этого все еще ничуть не лучше.

Джон, покачиваясь, поднимается на ноги, но Шерлок и не думает его отпускать – обхватывает за плечи, прижимает к себе и теперь звучит еще настойчивее.

– Я просто не мог, Джон. Это – наша природа. Условия сделки – это основа нашего существования – или выполнять их, или возвращаться в мир теней и мрака. Но теперь я сделал все правильно: ты – мой не потому, что хочешь этого сам, а потому, что и я этого хочу. Забрать тебя и отдать себя взамен. Теперь мы равны, Джон, и это – главное.

Он утыкается носом в его макушку, сжимает чуть крепче, а Ватсон чувствует, что боль уменьшилась. Совсем немного и, похоже, пройдет немало времени, прежде чем она исчезнет совсем. И Шерлок должен понимать, что только от его действий будет зависеть этот процесс.

– Я подумаю над твоим предложением, – бурчит он ему в плечо и собирается выбраться из объятий, но Шерлок не пускает – берет за подбородок, невинно касается губ и пытается улыбнуться.

– Ты уже согласился…

– Это не значит, что я не злюсь. Что не ненавижу и не готов проклясть, – осаживает его Ватсон. – Ты не рассказал и половины: что ты такое, какие еще есть законы в вашем мире, чего ждать и к чему готовиться.

Шерлок открывает было рот, а Джон отстраняется. Его мутит, и он, кажется, поторопился с вопросами – он еще слишком слаб.

– Все, то тебе нужно знать, Джон, это то, что я никогда не намеревался тебя отпускать, – произносит Холмс ему в спину, а через секунду догоняет – поддерживает за талию, ведет в свою спальню и укладывает на кровать. – Что бы ты ни сделал. До конца твоих дней. До конца моих дней.

– Да уж, – Ватсон с грустью прикрывает глаза, чувствуя, что вырубится уже через пару секунд. – «В чужих ботинках» ты далеко не уйдешь…

Шерлок сжимает в кулаке одеяло, ложится рядом и шепчет в самое ухо на грани слышимости:

– Единственный ты далеко не поэтому…

***

Они заново налаживают быт; привыкают друг к другу, вспоминают и снова учатся сосуществовать настолько близко, насколько могут. Постепенно они возвращаются к тому, с чего начинали: с робких искренних улыбок, с резких комментариев без боязни обидеть, с нескрываемых глупых привычек и более плотного физического контакта. Речь о сексе пока не идет – даже дальше пары поцелуев Джон не позволил Шерлоку зайти. Но он охотно спит в его постели – очнувшись от очередного кошмара, он лучше всего успокоится в чужих объятиях. И Шерлок обнимает – притирается к спине, утыкается губами в шею, сдавливает руками до боли и тихо шепчет на ухо что-то на незнакомом языке. Джон после этого поразительно быстро засыпает опять, но кошмары не кончаются. Ватсон знает, что со всеми его проснувшимися надеждами, вернулись и страхи, и стресс будет закономерен. И также он знает, что ему понадобится время справиться с ним. Время, чтобы поверить Шерлоку, простить его и полюбить снова. Снова – через пережитые боль, гнев, отчаяние и обиду.

Холмс старается быть предупредительнее, внимательнее и мягче – Джону и во сне бы такое не приснилось, так что он почти сразу же просит: все что угодно, но не притворство. Не стоит переигрывать и пытаться угодить – если Шерлок хочет любить, пусть делает в присущей ему манере. Джон поймет – он знает, когда тот искренен. И Шерлок начинает заново: прикасается, капризничает, ставит опыты на кухне, улыбается и неизменно требует колени Джона в качестве подушки, когда валяется на любимом диване. А еще он даже почти извиняется перед Грегом. Тот приходит через пару дней после Хэллоуина, смотрит исподлобья на них обоих, а потом со вздохом протягивает Холмсу папку.

– Скука, – выносит вердикт Шерлок, едва просмотрев первые страницы, и Лестрейд тут же цедит сквозь зубы.

– А других дел ты и не получишь. Уж точно не прямо сейчас. Будешь привередничать? – Грегори говорит сурово – он-то прекрасно знает, каково пришлось Джону все это время, и вполне справедливо обижен за друга. И Ватсон полностью с ним согласен – Грега тоже обманули – и он давит нечитаемым взглядом, когда Холмс собирается возмутиться.

Тот молчит, понимая тщетность своих притязаний, а после решения дела, ужина и ухода инспектора только ворчит в пространство:

– Вот уж Грэму-то не стоит упираться – преступники на свободе…

– Его зовут Грег. Грегори. Потрудись запомнить, он мой друг. И мог бы быть и твоим, – одергивает его Джон. Лестрейд все еще мучается. Все еще не может совладать с Майкрофтом и собственными чувствами.

Шерлок кидает вопросительный взгляд и тут же понимает:

– Ты ему рассказал…

– От и до. И Майкрофту придется потрудиться, чтобы ему снова поверили.