– Определенно, – кивает Холмс, задумывается на минуту, а потом вдруг усмехается. – Джон, ты сделал то, что даже мне очень редко удавалось – досадил ему весьма сильно.
– А он – мне, – Ватсон вспоминает Афганистан и болезненно морщится. – Спроси его как-нибудь, куда делся наш старый журнальный столик.
Теперь Шерлок смотрит заинтригованно, а Джон отмахивается – с его дедукцией тут и объяснять ничего не надо – вот если бы Шерлок мог это почувствовать…
Но он, кажется, понимает отношение Ватсона. Наконец – и теперь, когда обладает всей информацией. Теперь, когда Холмс знает, что абсолютно все было сделано только ради него. Ради него проливалась кровь, ради него был кошмар, боль, слезы, любовь и ненависть. Шерлок, возможно, думает, что такое внимание должно было Джону польстить, но тот только сожалеет – все было бы по-другому, будь он в курсе дел с самого начала. А теперь он точно не собирается давать ни одному из Холмсов никаких поблажек. Особенно старшему и тогда, когда тот опять пытается на него давить.
«Может, хватит? Вы приняли Шерлока, так прекратите третировать меня в глазах Грега», – пишет Майкрофт в смс, а Ватсон в ответ может только задаться закономерным вопросом:
«Отчего я опять в чем-то виноват?» и «Продолжая третировать меня, свои ошибки вы признавать отказываетесь?»
И Холмс снова угрожает так, что Джон не верит ни слову:
«Уверены, что если наладилась одна сторона вашей жизни, то остальные наладятся тоже?»
Он и правда не собирается принимать его слова всерьез – Холмс просто не понимает, что одна из сторон – основополагающая, «несущая стена», и если она в руинах, то до второй, третьей, пятой или десятой Ватсону дела нет. Тоже самое и в обратной ситуации. Без неприятностей никак – что-то остается неизменным в этом мире, и когда в начале зимы звонит Гарри и рассказывает, еле ворочая языком, о новом расставании, Джон только тяжело вздыхает. Майкрофт Холмс в его жизни – та сторона, что всегда вымазана дерьмом. Он с самого начала подозревал, что эта «Гертруда» была подослана Холмсом и оставалась рядом с Гарриет ровно столько, сколько тот того хотел. Джон не знает, чего Майкрофт добивался, даже тогда, когда он его предупреждал о тщетности давления на сестру. Зато знает, что та справится и переживет новый разрыв – напьется, проспится, напьется снова, а потом найдет себе новую подружку. Джон и сам был таким, пока не встретил Шерлока. А Гарри… ей просто нужно найти кого-то, настолько же важного, какой была Клара, и тогда ее «загул в Синей яме» кончится. Ватсон предрекает ей это, а та только глумливо, зло смеется над ним – уж не тому бы говорить, чья «любовь всей жизни» то умирает, то воскресает. Джон согласен с ней только отчасти, но и тогда успевает перехватить пьяную сестру, кинувшуюся на Шерлока с кулаками. Она пришла на Бейкер-стрит в один из вечеров и много ругалась, не слушая ни Джона, ни Шерлока, а когда замахнулась, Холмс просто провел рукой по ее голове, и она обмякла в руках подскочившего Ватсона. Шерлок предлагает дать ей поспать, а Ватсон Шерлоку – навестить Грега. Очевидно же, что родственные чувства и привязанности для детектива – тоже не самое изученное поприще. Холмс покладисто соглашается, но тащит Джона с собой – у Лестрейда для них обоих что-нибудь найдется.
Вот так они и сходятся. Заново учатся принимать, доверять и отдавать себя друг другу. Постепенно, понемногу, но неустанно. Джон готовит две чашки кофе по утрам – Шерлок шлет смс, Джон обновляет блог – Шерлок извлекает из скрипки вполне приятные звуки и строго не позже полуночи, Джон ворчит на отрубленные руки в холодильнике – Шерлок открыто улыбается и выкидывает трость. Их жизнь снова набирает обороты, и Ватсону остается только уповать на то, чтобы запал Холмса не иссяк. Чтобы все это оказалось правдой. Потому что Джон отодвигает все сомнения, обиды и горечь в сторону и просто хочет поверить. Хочет научиться любить Шерлока Холмса заново.
У него это даже, кажется, получается, но однажды как будто что-то щелкает у него в голове, и он оборачивается, вглядывается в темные углы гостиной и вдруг понимает, что больше не видит, не слышит и не ощущает никаких полтергейстов в их квартире. С самого возвращения Холмса. Почему же они пропали? Или почему он перестал их видеть? В чем причина? Джон ведь уже почти сроднился с ними и, пожалуй, не хочет терять. Естественно, он тут же пристает к Шерлоку с вопросом, а тот смотрит странно, отчего-то мнется, а потом загадочно отвечает:
– Ты поймешь. Скоро. Обещаю.
Ватсон смотрит с подозрением и только вздыхает – опять секреты. Но пока Холмс не выходит за рамки, он может подождать и попробовать догадаться сам – ответ ведь наверняка на поверхности.
Рождество они проводят в погоне за очередным преступником. В прямом смысле – несутся по кривым переулкам где-то на окраине по тонкому слою подтаявшего снега, а душегуб не хочет так просто сдаваться. Они разделяются под вой сирены полицейской машины, а на очередном повороте беглец сбивает Джона с ног. Доктор валится в груду кирпича, припорошенную грязным снежным крошевом, и почти сразу же рядом с ним появляется Шерлок. Ватсон с трудом садится, осторожно ощупывает кровоточащую ссадину и шишку на затылке и сквозь шум в ушах не слышит, что говорит Холмс.
– Догони его, – Джон машет рукой, но Шерлок остается на месте, прикасается к его голове, смотрит встревоженно, и пальцы дрожат.
– …патрульные возьмут. Ты цел? Джон? – его голос пробивается сквозь шум звонкой тревогой, и Ватсон даже удивляется – все не настолько плохо.
Но Холмс не собирается слушать возражений – притягивает к себе, гладит по щекам, а потом не выдерживает – впивается горячими губами в рот Джона и дарит рваный выдох, очевидно, перенервничав. А Джон коротко отвечает на поцелуй, опирается на чужую руку и усмехается – Шерлок никогда не был мнительным, не стоит и начинать. Но он определенно заведен, в раздрае и на нервах, пытаясь построить новые отношения, как будто карточный домик на тонком льду. И Джон усмехается снова – Холмс уже однажды учился его любить – неужели после смерти навык «обнулился»?
После того, как преступника все-таки задержали, после ужина у Анджело с неизменными свечами на столе, после обработанной и заклеенной пластырем ссадины, они снова оказываются в одной постели. И Шерлок снова горит. Стискивает в медвежьих объятиях, упирается стояком в чужое бедро, зацеловывает шею и плечи, и Джон сдается окончательно – «пища», да, он в курсе. Что ж, если это – часть сделки, то она приятная. Он помнит. Он хочет ее несмотря и вопреки. Он хочет Шерлока, и вот тут все его обиды испаряются окончательно. Он разворачивается в кольце чужих рук, целует страстно, кусаясь и зализывая ранки на губах, а Холмс понимает его и тут же принимает – наваливается всем телом. Гладит, ласкает, мнет и привычно, и знакомо, и с новым чувством, новой страстью и новым желанием. У него снова дрожат руки, а Джон снова улыбается, сжимая чужие пальцы своими – он по-прежнему идиот, но он хочет этого. До боли, до смерти, до ран, что никогда не заживут полностью. Шерлок Холмс – его судьба, его рок, его проклятие, фатум и самое невероятное счастье на этом и, пожалуй, на том свете. И он ничего не может с собой поделать – он хочет это счастье себе. Навсегда. Безраздельно. Не один день в году, а каждый до скончания веков – вот и вся прихоть. И Шерлок отдает – целует, двигается, в нем, стонет и шепчет – он хочет того же и с такой же силой, и говорит об этом теперь более чем красноречиво.
Утром Джон привычно чувствует себя развалиной, но теперь эта усталость – приятная. Он словно перекачанный гелием шарик – еще немного и готов взлететь. От счастливой пустоты внутри – но она правильная. Впервые все в его жизни так, как надо. Как будто он сбросил неподъемный груз со своей шеи, смог выпрямиться и вдохнуть полной грудью. Как будто с него снято неизвестное проклятие, и теперь в его жизни больше не будет никаких ограничений. Шерлок смотрит на него с тревогой и грустью – на синяки под глазами, бледный цвет кожи, на которой любые отметины резко контрастируют, и на похудевшее, истончившееся тело. А Джон улыбается в ответ ярко и до невозможности счастливо, порывисто целует своего «инфернального» консультирующего детектива и впервые чувствует, что он на своем месте. На единственно возможном в этом мире. Все оказалось до безумия просто: «сверхъестественная» жизнь Джона – это нормально. Стоило признать это и все сразу встало на свои места. Стоило еще раз поцеловать Шерлока и старые знакомые – тени за окном – появились вновь. Стоило разделить свою жизнь с Шерлоком, и она тут же заиграла яркими потусторонними красками…
