Ватсон не пытается поставить себя на место инспектора – тут все предельно ясно, но Лестрейд, кажется, все еще любит Холмса, а тот всегда относился к нему несколько иначе, чем к Джону. Есть ли в их случае шанс принять какое-то другое решение? Это будет знать только Грегори, а Джону стоит еще раз оглянуться и тоже взглянуть на все произошедшее под немного другим ракурсом – сможет ли он?..

Над этими вопросами они молчаливо рассуждают остаток вечера. Заказывают китайскую еду, пропускают еще несколько бокалов и невидящим взглядом смотрят в телевизор с каким-то юмористическим шоу. Им обоим сейчас не до смеха, и Джон не сомневается, что сегодня Грег, как и он сам, навряд ли сможет уснуть.

***

Осень не застает его врасплох – с визита Грега Джон постоянно в растрепанных чувствах: нервничает без причины, не может найти себе места и не может привести мысли в порядок. Сумбур в его чувствах не прекращается ни в участившиеся дожди, ни в первые заморозки, ни в утренний час-пик в метро, ни по вечерам у камина. Ватсон снова и снова пытается разобраться в себе, но понимает только одно – его уверенность пошатнулась. С каждым днем в его внутренней броне все больше и больше трещин – червь сомнений прогрызает в ней тысячу дыр, сквозь которые Джон видит свое обнаженное раненное сердце. Ну зачем Грегори рассказал ему про предложение Майкрофта? Ни Ватсон, ни Лестрейд – не наивные подростки, и не поверят в то, что хоть какое-нибудь действие Холмса может быть искренним и идти от души. Может не содержать в себе уловку, капкан или коварный замысел. Вот только по задумчивому лицу Грега хорошо видно, что даже со всем этим знанием, он хочет дать Холмсу шанс. Хочет дать шанс им обоим. И если Майкрофт так и не отступится, то Лестрейду впору научиться манипулировать и начать вить из него веревки – поставить свои условия и добиться их выполнения.

Джон снова предлагает это Грегу, но что же делать ему самому? Тоже поставить условия? И что из этого получится? Кукловод и марионетка в одном флаконе? Или взаимность везде и во всем? Джон сомневается. Если бы только Шерлок чувствовал к нему хоть какую-то привязанность… симпатию, нужду, тягу – Ватсон, может быть, нашел бы другой ответ. Но… А что, если?.. Джон выпрямляется в кресле и начинает растирать виски. Если подумать, Шерлок преследовал его с маниакальной озабоченностью – раз за разом, из года в год, Хэллоуин за Хэллоуином он приходил именно к нему, а не к кому-то другому – это же что-то значит? Эта «фиксация» происходила по каким-то мистическим законам или она может быть… чувством самого детектива? Его желанием, его необходимостью, его страстью? Ватсону страшно об этом думать и страшно в это верить. Если предположить на мгновение, тогда тот «фокус» со смертью совершенно не логичен – раз Шерлок всегда приходил к Джону, то оставлять его причина была только одна – он ему надоел. А одна ли? Потратить шесть лет, чтобы потом все бросить? Убедиться, что попытки того не стоили? Но зачем, ради всего святого, Холмс явился к нему опять?

Вот что Джон никогда не поймет без Шерлока. Вот что будет терзать его до самой смерти – невозможные в своей сумбурности цепочки чужих умозаключений. Как после этого не начать сомневаться? Он и сомневается – изводит себя до изнеможения, игнорирует Грега, чтобы и того не «заразить» этой слабостью, а накануне Хэллоуина додумывается только до одного – убрать из квартиры все обереги, амулеты, специи, распятия и прочую мистическую атрибутику – если Шерлок придет, то Джон сможет просто спросить… Вот тут он понимает, что почти сдался, а весь тот натиск эмоций сдерживать он почти не в силах. Чувства поднимаются волной и успешно топят его в себе, заставляя задыхаться в поисках нового ответа. Да, Джон хочет задать только один вопрос – большего ему не надо. И возможно, ему не обязательно ждать Хэллоуина?

Вспоминая все те сказки, предания и байки, которыми он однажды себя напичкал, Ватсон хочет попробовать найти способ связи с потусторонним миром. Например, через спиритические сеансы, доски Уиджи, хрустальные шары и прочие ритуалы, – а потом хлопает себя по лбу – Майкрофт! Вот кого он может спросить! И тот ему ответит – он же хочет вернуть Грега? Пусть старается.

Джон набирает чужой номер, а вместо приветствия сразу идет в бой.

– Почему именно я?

В ответ молчат, а потом он слышит тяжелый усталый вздох.

– Знаете, что такое искушение, доктор Ватсон? – вопросом на вопрос откликается Майкрофт. Его голос холоден, но больше не пренебрежителен и не саркастичен. – Искушение снова быть живым. Искушение снова попробовать все радости и неудачи этого мира. Искушение узнать что-то новое… Знаете, на что можно пойти ради этого?

– Знаю, – резко отвечает Ватсон. – Вы уже продемонстрировали. Оставьте риторику, я спрашиваю не о том.

По ту сторону атмосфера стремится к нулю, а голос выцветает окончательно.

– Вы ведь знаете свой размер ноги, доктор Ватсон, и обувь всегда покупаете именно этого размера. Схожий принцип…

– Вы бьете все свои рекорды по метафорам, мистер Холмс: то мы – скот, то – ботинки, – а Джон продолжает злиться. Терпение всегда было его добродетелью, но он своего предела достиг уже как два года. – Получается: прохудившуюся пару можно просто выкинуть…

– Пару из очень узкой, лимитированной коллекции, – перебивает его Холмс. – В которой подходящих вас – раз, два, и обчелся. Я все еще понятно изъясняюсь? Можно ходить в дорогих замшевых туфлях, которые немного жмут и натирают пятку, а можно в пыльных, растоптанных кедах, любимых до последнего рубчика на подошве.

Теперь он слишком явно излучает недовольство, а Джон в неподдельном недоумении – Майкрофт действительно откровенен? Дает информацию? С чего бы это? Ах, да, Грег…

– Домашние тапочки оказались полны битого стекла? – Ватсон невесело усмехается, а Холмс позволяет проявиться своему гневу.

– Вы сами их нашпиговали и продолжаете сыпать крошки в мои…

– С удовольствием, – фыркает Джон и обрывает связь – он выяснил все, что хотел.

Оказалось, что тот, кто был более всего удобен, просто не имел права на собственное мнение – вот в чем вся загвоздка. Когда он начал «натирать мозоли», Шерлок ушел за другой «обувкой», а потом вернулся – не найдя? Вот это уже неважно. Важно то, попытается ли он снова.

Теперь Джон волнуется еще больше – он все еще не хочет его видеть, все еще хочет съехать, все еще не собирается быть чужой игрушкой, но вместе с тем его одолевают подспудные мысли: зачем снова? Почему не ищет кого-то еще? Что делать Ватсону? Как избавиться наконец от этой боли и отвадить Шерлока? Отказывать ему раз за разом и каждый год прятаться? Джон не знает. Предательское сердце сбивается с ритма и начинает биться быстрее, стоит только представить, как бы все было на самом деле. Как было бы хорошо в том иллюзорном мире, который Джон легко может им нафантазировать – как ужасно там, где все твои мечты разрушены, он уже испытал. И все эти сомнения мучают его до последней минуты. До полуночи 31 октября, а как только часы начинают бить, вся гостиная на Бейкер-стрит замирает.

Джон остается в квартире, ходит из угла в угол, падает в кресло, потом пересаживается на диван, крутит в пальцах телефон, чашку, книгу и все никак не может успокоиться. Его безудержно потряхивает, но как только время замедляет свой бег, все внутри него обрывается. Мальчишка-Шерлок появляется прямо из воздуха. Обретает свою серую гамму, плоть и рваную одежду. Смотрит на Джона все тем же мертвым взглядом и, кажется, больше ни на что не надеется. Не протягивает к нему рук, ни о чем не просит, не говорит ни слова. И Ватсон задерживает дыхание, поднимается на ноги и подходит на расстояние вытянутой руки… О чем он хотел спросить? Мысли путаются, губы немеют, пальцы по-прежнему дрожат. Он может только смотреть в эти пустые, бездонные глаза, которые постепенно наполняются слезами, а потом мелкие капли прокатываются по впалым щекам. Подросток не моргает, смотрит в ответ, не замечая своих слез, а потом его губы чуть шевелятся, и Джон читает по ним тихий безвоздушный выдох: «пожалуйста…»