Грег появляется к моменту, когда от содержимого бутылки остается только треть – вздыхает, болезненно морщится и сочувствует – все так, как он и говорил. А Джон, может быть, и согласен с ним больше чем наполовину, но не может понять, откуда взялась эта агрессия. Да, он хотел от Шерлока большего, но они, пожалуй, смогли бы вернуться к тому, что было в самом начале их сожительства. Ватсону скорее всего понадобилось бы несколько недель пожить у Гарри или у Грега, чтобы смириться и пережить разрыв, но он хочет верить, что смог бы вернуться на Бейкер-стрит и снова стать просто другом. Он ведь все еще любит, все еще хочет быть рядом, хочет видеть и чувствовать этого не совсем человека. Грегори в ответ только горько усмехается – вот о чем он его предупреждал – если Джон хочет быть рядом несмотря ни на что, ему придется смириться с тем, что о каждой малости он будет просто мечтать, а каждую кроху – вымаливать. Только так – от тех, кто в этом заинтересован гораздо меньше тебя. Лестрейд влюблен точно так же, и это единственный выход из ситуации, который он нашел. У него не хватило гордости и самолюбия, чтобы бросить все это раз и навсегда и постараться забыть, поэтому пришлось научиться терпеть. А Джон не уверен, что сможет так же.

Похмельным утром он стыдливо рад, что Шерлока нет дома, и еще раз искренне сочувствует Грегу – если Холмс отправился докучать ему. А еще сочувствует себе – похоже, ему действительно пора смириться и начать паковать вещи. Но сначала, конечно же, стоит успокоиться и попробовать еще раз поговорить с Холмсом. Предельно откровенно и предельно сдержанно. И Джон пытается, но Шерлок закрыт наглухо. Демонстративно отворачивается, запирается в своей комнате или прерывает любые слова Ватсона игрой на скрипке. Джон терпит: сжимает пальцами переносицу, занимает себя приготовлением чая или пораньше уходит на работу, и теперь неистово боится – они оба уже на пределе, и теперь все это может закончиться только очень плохо.

«Потустороннее», что обитало в их квартире, очень чутко реагирует на изменения в Шерлоке. Как будто он – магнит, с постоянно меняющимися мощностью и полярностью – искры в камине то исчезают, то вызывают скачек напряжения во всей квартире, «полтергейсты» озлоблены – прячут носки, рвут корешки книг, разбили несколько чашек, а все стерильные упаковки бинтов в их домашней аптечке оказались вскрыты. Тени – теперь на стенах спальни Джона – мечутся, сгущаются и дрожат то ли от холода, то ли от гнева. Джон тоже дрожит – озноб не покидает его целыми вечерами, и сколько бы он ни кутался в свитера и пледы, а все равно не может согреться. И чем ближе Хэллоуин, тем ситуация ухудшается. Ватсон боится представлять, чем тот опять его «порадует», и поражается – прошел уже целый год, а он так и не избавился от своего «проклятия»… Он так и не понял, почему именно он.

Боится он не зря: последним октябрьским утром Шерлок исчезает из квартиры, не отвечает на звонки, а Лестрейд говорит, что у него не было для них дел уже пару недель… Джон обмирает, захваченный плохим предчувствием врасплох, и пытается дозвониться снова. Он не может усидеть на месте – заглядывает в Бартс, проходит по нескольким местам, где собираются обожаемые Шерлоком бродяги, и даже заглядывает в кафе к Анджело – Холмса нигде нет. Зная того, он может быть где угодно, а Ватсон не может остановить панику – предчувствие скребется внутри уже почти не метафорически. К полуночи он возвращается на Бейкер-стрит, но квартира по-прежнему пуста. Череп на каминной полке отвернулся к стене, тьма в углах комнат тяжелая, сырая и зловонная – Джону отчетливо чудится запах засохшей крови. В пространстве нет больше ни одной искры, а электрический свет снова становится мертвенно-бледным… Джон уже не находит себе места – меряет комнату монотонными шагами, игнорируя боль в ноге и сжимая в руках телефон. Но с первым ударом часов он слышит, как внизу открывается входная дверь, и оборачивается, готовый встретить Холмса. Готовый накричать на него за пренебрежение, готовый стиснуть в объятиях до хруста и готовый согласиться со всем, что он скажет… Он не сможет так просто его отпустить. Больше нет.

Но на пороге их квартиры не тот Холмс – Майкрофт не изменяет ни зонту, ни дорогому костюму, ни каменному выражению лица, на котором хорошо читается только снисходительная надменность и все та же любимая скука. Это у них с Шерлоком и правда семейное – хотя Ватсон даже и не задумывался до этого момента, насколько их братство кровное – «потустороннее» – однозначно. Дело не в этом. Джон видит иногда маниакальную опеку, а иногда жестокую манипуляцию, и никак бы не смог разобраться, что Холмсы на самом деле друг к другу чувствуют. Наверняка это – куда больше, чем «заклятая вражда». Но в любом случае Джон, опять-таки подспудно, подозревает, что ни за что не хочет выяснять, насколько сам Майкрофт «не от мира сего». Насколько может быть силен и насколько необычен – его и человеческая ипостась весьма могущественна и хитра.

– Ждали не того Холмса? – в его голосе отчетливо слышен кипящий гнев, даже если тембр почти не меняется, и Ватсон тут же понимает, что все его опасения не были напрасны. – Не дождетесь.

– Где он? – Джон мысленно холодеет, сжимает кулаки и вытягивается в струну – похоже, у него опять крупные неприятности.

– В… – Майкрофт запинается и на секунду его взгляд вспыхивает белым огнем – Ватсону не кажется! – В «естественной» среде обитания.

Холмс заканчивает предложение, и Джон тут же пытается удержать свой мир на ногах.

– Что? – сипит он. Еще не до конца понявший чужие слова, но уже подозревающий, что все очень плохо.

– Он там, откуда пришел, – терпеливо разъясняет Холмс и кривится еще больше. – И я предупреждал его, что вы не сможете удержать его здесь достаточно долго, доктор Ватсон. Однако, мне интересно, что между вами произошло такого, что заставило Шерлока взяться за наркотики и устроить себе передозировку пару часов назад…

Джон не дает ему договорить, широко шагает вперед и хватает этого напыщенного индюка за грудки. Что он такое говорит?!

– Что?! – он уже не просто готов применить силу – он собирается вытрясти из этих гребанных Холмсов все, до последней детали.

– Вы меня слышали, доктор, – ладони Майкрофта ложатся на запястья Джона, и тот чувствует тиски, которыми сейчас раздробят его кости. Холмс медленно убирает чужие руки от одежды и продолжает давить и взглядом, и голосом. – Выражаясь человеческим языком, Шерлок мертв.

Ватсон ему не верит. Не хочет верить. Он сегодня весь день чувствовал секиру, занесенную над своей головой, и знал, что она обязательно рухнет. И что-то обязательно произошло. Он делает несколько шагов назад, натыкается на диван и валится на него на подкосившихся ногах. Беззвучно открывает рот, пытаясь вдохнуть и осмыслить то, что услышал: Шерлок мертв… Майкрофт усаживается в кресло напротив, терпеливо ждет, пока Джон осознает, дает ему отдышаться, но как только тот слабо выдавливает: «рассказывайте», тут же морщится.

– Рассказывать придется вам, доктор, – он крутит ручку зонтика в пальцах, продолжает контролируемо злиться и смотрит на него все с той же брезгливостью. – Вы ведь пришли к… «консенсусу» – стали спать вместе, и Шерлок получил то, что ему было нужно. Но я надеюсь, вы не сглупили и ничего не потребовали у него взамен?

Теперь у него взгляд акулы, почуявшей кровь, а пальцы сжимаются на дереве ручки, как на чужом горле.

– О, только не говорите мне, что вы настолько сентиментальны, доктор… – теперь это не сарказм – Майкрофт в очередной раз поражается человеческой глупости. А потом вдруг поднимается на ноги. – В таком случае мне здесь больше делать нечего.

Он направляется к лестнице, и Джон тут же бросается за ним.

– Подождите! – он яростно рычит, изо всех сил старается удержаться и не врезать этому ублюдку. Тому, кто не дает никаких ответов, но смеет в чем-то его обвинять. – Вы не можете вот так просто вывалить это на меня и уйти! Что произошло с Шерлоком? Что вообще здесь творилось все это время?!