– Тебе не нужно просить, если ты хочешь… – негромко, но твердо говорит он. – Но мы, кажется, решили не торопиться… И тебе нужно… привыкнуть.

– Я привык. И решал – ты, – быстро говорит Холмс, но все-таки признает правоту Джона. – Хотя и не скажу, что это неправильно, но слишком медленно.

Ватсон разворачивается к нему, а Шерлок перехватывает его ладонь и тащит к своей спальне, избегая взгляда.

– Хочешь сказать, что только я – влюбленная школьница? – Джон смеется, чувствуя, как сердце сбивается с ритма и тут же наращивает темп.

– Именно, – усмехается Холмс, переплетая их пальцы.

– Раз так, то подарок я точно куплю, – обещает Джон, а потом его втягивают в поцелуй и на следующие несколько часов он забывает об этом обещании.

Но вспоминает позже – снова разглядывая чужие стены. На этот раз – в густых фиолетовых сумерках и отблесках фонарей с улицы. Джон действительно хочет сделать ему подарок. Хочет любить его, заботиться и узнать еще лучше. Как не знает никто. Узнать его с другой стороны. Расспросить его обо всех этих огоньках, тьме и полтергейстах, выяснить, откуда они берутся, опасны или нет. Он должен знать, что это за тени блуждают в слабых цветных отблесках по стенам. Чьи это силуэты, чего они хотят, как забрались за окно на второй этаж…

Джону немного боязно по привычке и любопытно – тени бродят неспешно, заглядывают в стекло, колеблются, как будто хотят привлечь внимание. Как будто сердятся, или радуются, или пытаются что-то сказать. Да, без подсказки Шерлока Джон не разберется, поэтому он решает расспросить его об этом утром. За чашкой кофе и стопкой блинчиков с медом, пожертвованных добродушной миссис Хадсон.

– Не забивай себе голову, – Холмс отмахивается от вопроса, как от назойливой мухи, а вот Джон считает это важным. – Их – толпы в этом мире, просто ты теперь можешь их видеть потому что находишься рядом со мной.

– Это я уже понял, Шерлок, – Ватсон качает головой. – Я спрашиваю о том, могут ли они быть опасными?

– Никто тебя не тронет, – Холмс пренебрежительно фыркает, а Джон слышит в словах обещание и улыбается.

– Чудно. А то я уж было подумал, что мне придется снова навестить тату-мастера…

Он едва успевает договорить, как Шерлока поднимает со стула – он хватает Джона за плечи, выдергивая из-за стола, и силой прижимает к раковине.

– Никогда! Слышишь? Никогда не смей больше от меня прятаться!

Его глаза полыхают красным на миг, лицо перекашивает, кудри шевелятся, как будто под ветром, а пальцы, Джон чувствует сквозь футболку, ледяные. Ватсона ото всего этого тут же бросает в дрожь.

– Хорошо. Хорошо, Шерлок, успокойся, – медленно проговаривает он, не пытаясь вырваться. – Я пообещаю тебе это, если ты перестанешь оставлять на мне синяки.

Холмса как будто выключают – как будто только сейчас он осознает, что делает и говорит. Как будто на миг его сверхъестественная сторона взяла верх над человеческой. Он удивленно моргает, открывает рот, чтобы что-то сказать, но осекается и опускает руки.

– Шерлок? – зовет Джон, а тот возвращается на свое место и утыкается взглядом в столешницу.

– Извини, – с трудом сглотнув, бурчит тот, и Ватсон торопливо приближается и запускает руку в чужие волосы.

– Если мне нечего бояться, то и прятаться будет не нужно, ведь так? – он помогает им обоим справиться с этой вспышкой. – Ты ведь понимаешь, что все это от того, что я могу чего-то не знать?

– Естественно, – Шерлок быстро возвращается к привычному сарказму, уходит от прикосновения, мотнув головой, и кажется, предпочитает обидеться. – Просто кое-кто вообще не думает, прежде чем действовать.

– Люди – идиоты, ты уже говорил, – отвечает Ватсон и сам чувствует отчуждение – как его понимать, если он ничего толком не объясняет? Для дедуктивных способностей Ватсона этих крох слишком мало.

– Из-за тебя я потерял целых три года, – продолжает Холмс, но Джон быстро его останавливает – нет нужды вспоминать об этом сейчас.

– После этого ты понял, что люди – идиоты и что им нужно все разжевывать? – Шерлок понимает, что переборщил, но продолжает дуться дальше, и Джон уходит в гостиную.

Он располагается в кресле с ноутбуком и проверяет свой блог, где в последнее время делал заметки о расследованиях – идея оказалась весьма интересной – Джон обрел нескучное хобби, а сайт Шерлока о науке дедукции – популярность. Ватсон больше не хочет ни о чем говорить – даже если чужое раздражение слишком показательно, он не хочет подозревать Холмса в чем-либо. Например, в том, что все может быть куда более сложнее и запутаннее…

Шерлок же дуется еще с полчаса, а потом устраивается на диване напротив Джона и начинает терроризировать взглядом. Ватсон терпит, выводя детектива из себя еще больше, но не реагирует, пока не заканчивает с блогом. Только потом он запускает подушку в чужую голову и фыркает в ответ, когда Холмс снова бормочет что-то себе под нос о ребячестве, глупости и мнительности. Джон вспоминает про чужую социопатию и только вздыхает – обижаться на это нерационально, ему бы стоило попробовать поставить себя на место Шерлока – он бы тоже мог быть зол. Джон понимает и больше не злится – примирительно целует чужую макушку перед походом в магазин, а в ответ получает не тронутую экспериментами кухню – Шерлок может, когда хочет.

***

После новогодних праздников Лестрейд замечает на Холмсе новый шарф и подходит к Джону. Отчасти в недоумении, отчасти почти в шоке. А Ватсон пожимает плечами, не вдается в подробности и соглашается со всем, что предполагает Грег. А предполагает тот немало – даже тащит его в паб, а расспрашивает, потягивая не пиво, а виски.

– Джон… Это же Шерлок. Шерлок, черт возьми, ты понимаешь? – переспрашивает инспектор, и Ватсон кивает на полном серьезе.

– Я, конечно, не жду от тебя поздравлений, но тебе не кажется, что все стало немного лучше?

– Может быть, – Лестрейд сомневается – он знает Шерлока на целый год дольше, а с другой стороны – не знает его так, как знает Джон. – А может быть и нет. Для начала – как тебе удалось?

– Я не попросил ничего взамен. Просто предложил попытаться, если он захочет, – Ватсон отвечает честно, а Грегори снова распахивает глаза в удивлении.

– Это – игра в одни ворота… – тихо замечает он, когда в его голове утрясается эта информация.

– Пусть так, но меня пока все устраивает, – Джон не хочет, чтобы друг осуждал, но готов выслушать и понять чужую точку зрения.

– Вот именно, «пока»… – еще тише говорит Лестрейд, делает большой глоток и отводит взгляд, а у Ватсона просыпается нехорошее предчувствие.

– Грег?

– Погоди, мне надо еще выпить.

Лестрейд по-новой наполняет бокалы, а Джон в который раз напоминает себе, что с их похождениями по крепким алкогольным напиткам, им давно пора пропить курс противоциррозных препаратов. Или седативных – это у Джона вдруг «весна расцвела», а жизнь полицейского инспектора все в той же грязи, крови и боли. И через несколько порций, он даже узнает, насколько она в них глубоко.

Грегори рассказывает о своем браке: о Реджине, о бурной влюбленности еще в студенческие годы, о радостях брака, сожительства, сосуществования, о тоске в полуметре друг от друга… А потом – о холоде, о первых взаимных упреках, о досаде, о ругани, о «задержках на работе», о битой посуде и пощечинах. О том, что рано или поздно страсть проходит, и если в этих отношениях вам больше нечего друг другу дать, то все закончится закономерно – разводом. Все закончится тем, что вы начнете искать кого-то другого – того, кто захочет разделить с вами не только радости, но и горести. Того, кто будет понимать и принимать вас без остатка. Того, кому вы захотите отдать все, если не больше. А вот найти можете опять того, кто даст в ответ только ту страсть – лишь физическую близость и ни тени другой эмоции…

Джон откровенно опешивает – он никогда бы не подумал, что они с Грегом могут оказаться в схожих ситуациях. И теперь понятно, почему тот был так настойчив в своих расспросах о причинах ветрености доктора – чуял подспудно, что на сублимации доктор не остановится. Поэтому теперь Лестрейд хочет предупредить: как бы Ватсон сам себя ни убеждал, что его чувств хватит на двоих, а этого все равно будет мало. Рано или поздно он захочет большего, но от того, кому нужен только секс, он не добьется ни капли искренности. Грег знает это по собственному опыту. От того и пьет крепче – бывшая жена вытрепала нервы, действующий любовник треплет сердце и душу – никакой романтики, и Лестрейд достаточно быстро перестал убеждать себя в том, что все будет хорошо.