Джон действительно идиот – повелся, закрыл глаза и дал слабину. Просто поддался чужому очарованию. Он понимает это как никогда ясно, но не хочет сейчас думать о том, что со стороны Холмса это было ни какое не проявление чувств, а всего лишь – удовлетворение физической потребности. Шерлок же сам сказал, что чувствует к нему абсолютно не то же, что и Джон, так что не о чем тут вздыхать. Не за чем надеяться и ждать кардинальных изменений в их отношениях. Но еще Шерлок сказал, что хочет его, и значит ли это, что одно изменение все-таки будет – секс? Джон не знает. Не знает, устроит ли это его. Что такой расклад – единственное, что может дать Холмс в ответ на его любовь. Или что, спать они друг с другом будут, как и встречаться, раз в год на Хэллоуин? Бред. Ну какой же это бред…

Джон мысленно стонет и переворачивается с бока на спину, отодвигаясь от груди Шерлока. А тот давит перекинутой рукой на ребра и тут же открывает глаза. Ватсона снова сканируют пристальным взглядом, задерживаясь на отметинах и засосах, разбросанных по шее и плечам, а потом Шерлок бормочет хриплым голосом:

– Слабость должна скоро пройти.

Джон кивает, убирает чужую руку и осторожно садится. Поясница ноет, на ягодицах наверняка несколько синяков, но кроме слабости и легкой боли больше ничего нет, и это радует. Ватсон встает, оперевшись на прикроватный столик, боясь, что может упасть, но ощущение больше похоже на похмелье – тело непослушное, деревянное и неуклюжее. «Старая ты развалина», – ехидничает Ватсон про себя, собирает с пола свою одежду и направляется в душ – только горячая вода спасет сейчас положение.

Он выходит из ванной через полчаса, и к тому моменту Шерлока в квартире уже нет. Джон досадливо фыркает и плетется на кухню: готовить поздний завтрак и вот теперь уже размышлять над тем, что делать дальше. Холмс сбежал – или от объяснений или к Лестрейду за новым делом – никак не от неловкости. Шерлоку, пожалуй, это чувство незнакомо, в отличие от Ватсона, но и тому сейчас нечего стыдиться. Только досадовать на то, что все закончилось именно так. Он более чем уверен, что подобный жизненный «поворот» может привести его куда угодно. Хоть под венец, хоть в могилу. Нет, конечно же, с «венцом» он погорячился – он ведь уже знает, что Холмс не влюблен, он чувствует что-то другое – вот о чем стоит спросить в первую очередь. А вот про «могилу» он мог попасть в точку – если их секс всегда будет выматывать Джона так, то надолго его не хватит.

Он не чувствует себя использованным – он хотел Шерлока, и ему более чем понравилось, даже если то, чего от него хотел «призрак», это – близость. Только близость, без сопутствующих мотивов. Ватсон может это выдержать. Хотя сначала ему бы стоит разобраться, кто такой Шерлок. Как смог стать «осязаемым» – человеком или похожим на человека – и был ли вообще когда-нибудь тем самым пресловутым «призраком». Что он вообще такое? Без Холмса этого не узнать, и Джон на удачу отправляет ему сообщение: «Нам надо поговорить». А потом слышит треньканье мобильника из спальни Шерлока и опять вздыхает – Холмс бежал так, что забыл про телефон – настолько он был в смятении? Он не знает, и все, что ему остается – ждать его возвращения.

Джон старается себя не накручивать. Он понимает, что насильно мил не будешь, но, наверное, если бы Шерлок позволил ему себя любить, Ватсону бы этого хватило. Даже если это нечестно, даже если Джон будет выглядеть жалко, но он бы согласился с таким раскладом, если бы тот означал, что Холмс будет к нему внимательнее, а инцидент в Дартмуре не повторится. Джону действительно хочется быть ближе.

К вечеру Шерлок не возвращается. Джон оставляет несколько сэндвичей с индейкой на кухонном столе и к восьми часам собирается на ночное дежурство. Работа отвлекает его от не радужных мыслей и заставляет расшевелить закостеневшее тело. После полуночи привозят трех пострадавших в автомобильной аварии, и Ватсон помогает дежурному хирургу вправлять кости, штопать раны и останавливать кровотечения. К утру его энергия предсказуемо иссякает, поэтому на Бейкер-стрит он возвращается опять вялым и с гудящей головой. Даже застывшая на диване спина Шерлока не радует – так и должно быть.

Джон заваривает чай, ставит одну кружку на столик рядом с локтем Холмса, а со второй устраивается в кресле.

– Мы поговорим или ты снова сбежишь? – он спрашивает без упрека, не давит, но и игнорировать это не может. Не так, как Шерлок.

– Ты спишь на ходу, – Холмс фыркает, смотрит в сторону и не прикасается к чашке.

– Думаешь, я смогу уснуть, не получив ответы? – только теперь Джон начинает раздражаться, а Шерлок закатывает глаза и складывает руки на груди.

Он снова молчит, а Ватсон, оценив защитную позу, дает себе мысленный подзатыльник – ну чего он добивается? Зачем заставляет? Это же Шерлок! Нахрапом тут не выяснить правду. Да и с чего он взял, что вчерашняя ночь была для Шерлока в порядке вещей? Ведь и он может его неправильно понять. И поэтому Ватсон вздыхает, трет переносицу и заставляет себя успокоиться.

– Шерлок… Ты – не преступник на допросе, я не собираюсь выпытывать это из тебя, – он позволяет себе слабую полуулыбку вместе с ровным тоном, и Холмс наконец-то смотрит ему в глаза. С подозрением, немного с сарказмом, но уже весьма увереннее, и Джон продолжает. – Но есть вещи, о которых ты обязан сказать мне прямо сейчас.

Тот еще немного молчит, а потом кивает. А Ватсону кажется, что Шерлок вполне может быть не столько зол и раздражен, сколько напуган непредсказуемой реакцией соседа. Джон и «непредсказуем»? Ну, может быть, в какой-то степени. Он, в конце концов, сделал себе когда-то защитную татуировку, и если правильно помнит, то Шерлок успел обвинить его в том, что он от него таким образом «спрятался». Джон и сам – и подозреваемый, и судья.

– Так… что ты хотел от меня… тогда? – аккуратно спрашивает он, и Холмс так же степенно отвечает.

– Что-то, что позволило бы мне остаться в этом мире.

Он не поясняет, но Ватсон и так уже догадывается: первая встреча – подросток, что кусал его руку, как бы спрашивая: «можно?» Вторая – протянутая рука ребенка, фраза Густава о том, что нечисти нужно позволение, и спешный «побег». Третья – когда Джон «спрятался» и четвертая – когда на пороге смерти согласился на все что угодно. И что же он взял? Кровь?..

– А сейчас? – придя к выводу, пусть даже и неоднозначному, Джон продолжает спрашивать.

– Жизненная энергия, чтобы поддерживать существование, – Холмс отвечает тише, опять отворачивается, вынужденный признать свою слабость, но Ватсон и так уже предположил нечто подобное.

– И как часто тебе нужна… «подпитка»? – невинно любопытствует он, и Шерлок с сарказмом хмыкает.

– Не так часто, как тебе!

Очевидно, он намекает на либидо Джона и количество пассий, а Ватсону хочется, чтобы в таком случае, в голосе Холмса был не сарказм, а отголосок ревности.

– О… ладно, – отвечает он и больше не может удержаться от смешка. – Так ты… «постельный вампир»?

– Я – идиот, раз с тобой связался! – Холмс взвивается на ноги и начинает лихорадочно метаться между окном и диваном. Джон поднимается следом, все еще посмеивается про себя и хватает Шерлока за руку, останавливая.

– Эй…

– Мои силы истончались, и оно начало просачиваться сюда, а ты делал вид, что ничего не замечаешь – ни теней, ни светлячков, ни полтергейста, – детектив не вырывается из рук, но говорит с укором.

– То есть, если бы я прямо сказал, что что-то вижу, ты бы признался раньше? – Ватсон упрекает в ответ – если Холмс собирается обвинять во всем только его, то у него ничего не выйдет.

– То есть мне не пришлось бы ждать до последнего и заваливать тебя на стол! – а вот теперь Шерлок ощутимо злится, и Джон больше не хочет играть в игру «додумай сам».

– Это плохо для тебя? – он не двигается с места, преграждая Шерлоку путь, и тот делает шаг назад. – Или для меня? Хотя я, вообще-то, не в претензии – ты мои чувства знаешь.

– Ну да, «милый, добрый, всепрощающий» Джон, – Шерлок ерничает, и Ватсон снова улыбается.