Вся его дневная смена наполнена тщательно подавляемым напряжением – после первого же пациента он признается себе, что ждет этой встречи, и это ожидание – жажда выяснить, не обманула ли Джона его интуиция. И после томительных часов, уже на Бейкер-стрит, когда Холмс появляется из такси подобно Мефистофелю, Ватсон понимает: не обманула. Хватило одного взгляда на этого мужчину чтобы понять, что тот – вихрь, ураган, прячущийся под шерстяным пальто, и что чуть ли не пугает Джона. Он видит его всего лишь второй раз в жизни, но уже хочет, чтобы это знакомство не стало мимолетным.
У Холмса очень живая мимика, много отрывистых спонтанных жестов, забавная манера говорить, а в голове определенно хаос. Судя по тому, что порой он выдает бессвязные предложения, которые укладываются в цельную картину только после того, как Джон старательно их обдумает. Шерлок действительно немного «не от мира сего», и Ватсон понимает, почему принял его неординарность за «потустороннюю» – с такими ему еще не приходилось встречаться. И чем больше они проводят времени вместе, с каждой минутой, Джон понимает это все отчетливей.
Квартира полностью отражает ее первого жильца – тот же хаос, что и в Шерлоке. Но «хаос» – это только для Ватсона, для Холмса – свой, одному ему известный порядок. Джон думает, что привыкнет. Он уже привыкает, поначалу даже не сообразив, что разговор об убийствах. Он как-то это упустил, отвлекаясь на домовладелицу, миссис Хадсон, и ее неуместные намеки – она предлагает им общую спальню. Вот о таком «аспекте» сожительства Джон еще точно не задумывался, даже если Шерлок более чем привлекателен на его вкус. Но Марта Хадсон, как и он, не видит ничего предосудительного в однополых отношениях. Разве что, Ватсон не укладывает первых встречных в свою постель. Ну, не всех, и уж точно речь идет не об этом, когда на пороге появляется инспектор полиции…
Новая реальность Джона Хэмиша Ватсона дает ему смачный подзатыльник. Такой, что он может только грузно опуститься в кресло, подволакивая больную ногу, когда Холмс с инспектором исчезают из квартиры. Ошеломление подобно ведру ледяной воды посреди полудня в пустыне. Джона окатывает волной мурашек, почти до судорог, и осознанием того, что то, от чего он ушел год назад, к нему вернулось. Смерть, убийства, «война» постучались обратно, и Ватсон, раненый солдат, снова на поле боя. Да, искалеченный и не в форме, но все еще готовый спасать и убивать. И эта жажда, и страх, и шок становятся для него откровением – он нашел свое место в жизни. Он его осознал. Больше никакой прокрастинации и самообмана – война – вот что делает Джона Ватсона Джоном Ватсоном. И теперь абсолютно ясно, почему весь этот год был тоскливым, бессонным и наполненным безысходностью – Джон не нужен мирной жизни, и она ему не нужна. Без капли риска, адреналина и страха – не нужна.
Именно таким его находит внезапно вернувшийся Шерлок – ошеломленным, раздосадованным собственной недогадливостью и несправедливо сорвавшимся на миссис Хадсон, принявшей его болезненную гримасу за нытье о ноге. Холмс снова «прочитывает» его, как открытую книгу. Деликатно «сомневается», правильно ли понял его «слова», предполагая, что военный доктор не откажет ему в помощи при осмотре трупа. А Джон даже не замечает, стонет он вслух или мысленно: «О Боже, да!» и тут же взвивается на ноги. Да, черт возьми, только бы не эта рутина, скука, безысходность! Только бы не кошмары по ночам, вызванные не стрессом, а болезненной ностальгией! Только бы не одинокие вечера перед ноутбуком и стиснутые между собой ладони в приступах ПТСР! Только бы не будни в клинике с язвами желудка, пневмониями и камнями в почках… Все это – дно высохшей реки жизни Ватсона, а то, что предлагает Холмс – живительные бурные воды. Джон будет круглым дураком, если посмеет отказаться.
В такси этот поток обретает границы и определения – Шерлок оказывается «консультирующим детективом», и Джон не чувствует ни капли разочарования – с темпераментом этого «детектива» ему можно будет просто стоять в сторонке, чтобы уже чувствовать причастность к войне преступления и наказания. К противостоянию тайны и жадного интеллекта – то, что Шерлок умен, видно невооруженным глазом. Хотя и у него случаются «осечки» – принять гравировку на Джоновом телефоне, как следствие наличия у него брата, может также и достаточно ограниченный человек. Но Ватсону нравится, что Шерлок осознает, что его логика бывает иногда однобока, и смеется, понимая, как будет забавно, когда такой казус повторится. Холмс со всей своей необычностью напоминает ему мальчика из совершенно другой сказки, и будет очень интересно попытаться заставить его выложить из предложенных букв не одно конкретное слово.
Впрочем, радость эта весьма кратковременна – очень быстро ее сменяет раздражение. На оцепленном полицейскими участке Шерлок забывает обо всем, кроме трупа, моментально делегируя Джону все социальные условности – будь то банальная вежливость, чувство такта или элементарное сочувствие жертве. Больше того, выслушав Ватсона, снова сразив его своими невероятными дедуктивными выводами, он испаряется из обозримого пространства подобно призраку. В переносном смысле – Джон видел, как тот несся по лестнице, и только поэтому он прощает его за то, что детектив его бросил. Даже когда сам предложил свою компанию. Ватсон фыркает себе под нос, ни капли не обижается, и обращает внимание на инспектора – Грегори Лестрейд, очевидно, будет очередной новой константой в жизни отставного доктора. Лестрейд сед под стать Джону, с теми же мешками под глазами, устал, но жилист и крепок. Вот кто живет этой жизнью постоянно – Ватсон как будто в зеркало смотрит. Разве что Грегори – куда более умудрен подобным «опытом». Но Джон не сомневается, что они сойдутся.
Как не сомневается, что они не сойдутся с лейтенантом Донован – та зовет Шерлока «фриком», тогда как Джон находит его очаровательным. Он не сомневается, что Холмс сможет однажды вывести его из себя этой своей «оригинальностью», но так же уверен, что и тогда будет находить Шерлока милым в его «социопатии». Он ведь уже не смог сдержаться и в открытую оценил его интеллект, а Холмс только посетовал – его посылают к черту гораздо чаще, чем хвалят за способности к логике. Ну и как не найти это «милым»? Человек, которого большую часть жизни только третировали за наблюдательность, вдруг получает комплимент за нее же – Ватсону его почти жалко. И он ни в коем случае не собирается останавливаться на достигнутом. И уж точно не тогда, когда его самого похищают.
Вот что более чем странно, но и тут Джон очень быстро перестает удивляться – теперь, имея представление, кто такой Шерлок, он может себе представить его окружение – в том могут оказаться не только полицейские и криминальные элементы, но и балерины, и бездомные, и дети, к примеру. Джон никогда не жаловался на воображение, даже если похитивший поражает его не меньше Холмса. Его внешность отталкивает, его голос давит, его слова заставляют замереть, как под дулом пистолета. От него веет неизвестностью и силой, но даже покрываясь мурашками, Джон не боится. Во-первых, его не очень-то пока и пугают – если наглый визави думает, что, рассказав Ватсону нелицеприятную правду о нем самом, заставит того испытать неловкость или сомнение, то ошибается – он уже прошел это с Шерлоком. И это – во-вторых – даже зная все это о нем, мужчина, в отличие от Холмса, делает в корне неправильные выводы. Но этим же и заинтриговывает не меньше. В словах о Шерлоке Джон видит почти неприкрытую заботу – и это от того, кто называет себя его врагом. Что за удивительное противоречие? Что за нонсенс? Что это за эмоция в глубине мелких, тусклых, но таких знакомых глаз? Уж не интерес ли это? Энтомолога к новому виду. Противное ощущение. Но все равно знакомое – не далее, чем вчера и год назад Джон испытывал нечто подобное.
Он снова боится и не хочет проводить параллели, поэтому передает Шерлоку слова своего нового знакомого, а в ответ получает отмашку и просьбу подать телефон. Холмсу это неважно. Неважно, что Джон после этой встречи вернулся в свою казенную квартиру за пистолетом. На войне он должен быть вооружен. И причина для этого всего лишь одна.
