Спок лишь выразительно смотрит в ответ. Молчит, опускает плечи, расслабляется и едва-едва опирается на стену – как будто Леонард загнал его в угол и у него больше нет сил сопротивляться.

– Он поразительно быстро пришел к тому же выводу, что и вы вчера, – тихо говорит вулканец. Как будто бы с грустью, как будто с обреченностью и безмятежностью. Маккой в курсе, что ни одно из них тому не знакомо, поэтому начинает паниковать еще сильнее.

– И? – ему действительно невыносимо страшно услышать, что же Кирк ответил вулканцу.

– И посоветовал тоже самое, что и вы – прекратить проводить параллели и решать эту задачу беспристрастно и с холодной головой.

Да, то же самое сказал бы ему и настоящий Кирк, но Леонард не может еще раз не содрогнуться от того, как это мог интерпретировать сам Спок. Как ответ на те чувства, что копия увидела к оригиналу. Как ответ оригинала, их Джима, на то, что вулканец к нему испытывает. До и после смерти. Теперь понятно, почему энтузиазм Спока так быстро угас, а Кирк – дистанцируется, ни на кого не смотрит и чувствует себя чужаком. Он и выглядит чужаком. Это было так с самого начала, но, похоже, только теперь и Спок, и сам «Кирк» начали это понимать.

И вот на это Леонарду нечего ответить. Вулканец наконец-то начал, действительно начал, осознавать, в какой они оказались заднице и вот теперь-то точно включит мозги и начнет работать как следует. Теперь понятно, для чего им этот новый эксперимент – Спок отказывается сдаваться просто так и больше не пасует перед навалившимися трудностями. До него смог достучаться тот, от кого они этого совсем не ожидали. Пусть даже он и был продуктом вулканского сознания.

Теперь Леонард может бояться только того, что они снова придумают какой-нибудь неожиданный ход или «эксперимент» – больше им так не повезет. Ведь не везет же со спящими – и через два, и через четыре, и через шесть часов никаких «гостей» не появляется, так что придется искать ответы в другом месте. Маккой будит Чехова, а на Спока кидает предупреждающий взгляд – с них достаточно. Пора решиться на какие-либо активные действия. Например, убраться из этой системы пока не стало поздно. Пора сказать самим себе, что им не в чем себя винить, не о чем сожалеть и незачем цепляться за прошлое. Пора перестать принимать желаемое за действительное.

***

«Ты любил его» – «гость» приходит к этому выводу так легко, что Спок на секунду усомнился – а не мог ли он что-то пропустить в его сознании? Ведь Джим сходу понял то, что сам Спок осознавал недели и месяцы. Это он тщательно анализировал, проверял и перепроверял, медитировал в два раза дольше, пытаясь разобраться и долго не верил выводам, к которым все же пришел. Но, очевидно, Джим увидел не только воспоминания о событиях, почувствовал сопровождающие их эмоции и прочел его мысли. Он заглянул глубже, нащупал края тщательно спрятанной раны и окунулся в ту бездну, что все еще дышала холодом где-то внутри Спока. Теперь он знает о нем все, и Спок не может не спросить, что он думает по этому поводу.

– Нет, молчи, – Кирк останавливает его жестом, прячет взгляд, поднимается с кровати и отходит к столу. – Мне нужно… все это хорошенько обдумать… Прежде чем мы снова об этом заговорим. Я прошу тебя…

– Как вам будет угодно, Джим, – степенно отвечает Спок, прекрасно понимая, что любой человек на месте Кирка прямо сейчас чувствовал бы как минимум смятение. Однако он не может не предупредить. – Но все же позвольте мне напомнить: прошло почти пять лет…

– Да… – тихо выдыхает Джим, и Спок не сомневается, что тот понял, о чем он говорил.

С момента смерти Джима прошло почти пять лет. С того момента, как Спок принял эти чувства – в два раза больше. Все это уже утратило свое первостепенное значение. И потеряло срок давности.

Джим отворачивается, молчит, через несколько часов берет в руки падд, и до самого утра они больше не обменялись ни словом. Спок не собирается оценивать, стоил ли его поступок того, что они оба обнаружили, но не может не сочувствовать Джиму – он не хочет, чтобы для того это открытие становилось грузом. Он не ждет от него какой-либо реакции на находку, но зная, что Кирк в любом случае не остался бы равнодушным, он дает ему время – время подумать и найти правильные слова для него. В конце концов, Джим обязательно выскажется.

Точно так же, как эту ситуацию не может не комментировать доктор Маккой. Спок признает, что за годы службы между ним и некоторыми офицерами возникла глубокая эмоциональная связь и поэтому не хочет, чтобы тот же Леонард переживал за него. Спок полностью осознает невозможность «воскрешения» Джима, но совершенно другой разговор, если их капитан может обрести другую форму жизни.

Споку бы очень не хотелось, чтобы Джим обсуждал с Квондре события прошлой ночи. Он подозревал, что Кирк скорее всего обратится к Маккою, но Леонард весьма четко обозначил границы между ним и «гостем», и последний не смеет их нарушить. Но и с Квондре, кажется, говорит не об этом. Спок признается себе, что поддается нервозности и стрессу, прервав их беседу, но Квондре лишь качает головой и чуть улыбается, давая понять, что у них все под контролем. Стоит ли верить тем, для кого по определению не существует каких-либо неразрешимых проблем – ни психологических, ни физических? Спок не знает, но он может проверить – Джим ведь обещал с ним поговорить, и обещание это сдержит.

После окончания эксперимента со сном Спок ощущает двоякое чувство – он не знает, чего хотел больше: чтобы новый «гость» появился или чтобы все осталось по-прежнему. Чтобы у них были новые данные или чтобы Джим остался единственным в своем роде. В любом случае, отсутствие предполагаемой реакции может говорить о том, что океан их каким-либо образом услышал – воспринял и расшифровал энцефалограмму или считал эмоции Спока через Кирка в мелдинге. Однако, это все еще не тот ответ, которого они ожидали. По крайней мере, Павел немного поспал, а это значит, что хотя бы один офицер, участвующий в этом инциденте, сможет заново оценить его на «свежую» голову. Потому что в собственных реакциях Спок уже не уверен. Ему уже физически необходима медитация, но все, что он делает – лишь обращается к Леонарду за инъекцией, а после позднего молчаливого ужина несколько часов занимается исключительно анализом доктора Квондре.

Психолог всерьез подозревает в этом феномене этическую подоплеку. Философские чаяния этого жидкого «сверхразума» в попытке показать прибывшим исследователям их собственную натуру. Как в зеркале. Спок все еще не воспринимает этот философский «посыл» как основную цель, но ставит его на один уровень с физическим – демонстрация силы и способностей этого океана. Над подобной дилеммой ему придется работать месяцами, которых у него нет – уже завтра он обязан отправить полный отчет и запросить связь с адмиралом – очевидно, что им не под силу разобраться во всем этом самим.

Джим все еще ведет себя гораздо тише обычного, но частенько отвлекается от падда и о чем-то размышляет, уставившись в иллюминатор, за которым сменяют друг друга малиновые закаты и рассветы, горящие белым холодным огнем. Сквозь защитный световой фильтр пробивается мягкое обволакивающее свечение, и вся каюта наполнена приглушенными бликами голубых, оранжевых и розовых оттенков. Один из них устроился на левой щеке Джима, позолотил бархатный пушок на коже и отбросил длинную тень от ресниц. Прямо сейчас Спок воспринимает этого человека как никогда эстетически приятным. Завораживающим. И когда он наконец ловит его взгляд, больше не может сдерживаться.

– Партию? – предлагает вулканец, и Кирк вздыхает как будто с облегчением.

– Конечно, – соглашается тот, но его улыбка все так же грустна и задумчива.

Они располагаются за столом, передвигают фигуры не спеша, без азарта, готовясь к предстоящему тяжелому разговору. И через несколько томительных минут Джим все-таки его начинает.

– Ты не воспринимаешь меня всерьез, – Спок мысленно подбирается, но не вздрагивает. Кирк не обвиняет его, но не может не сожалеть. О чем бы ни было. – Ты все еще думаешь обо мне, как о нем. Даже сейчас – зная, что я никогда не поддавался и не поддамся тебе в этой игре. Спок… тебя же я могу воспринимать только, как он… Ведь это ты так меня «запрограммировал».