Спок выразительно поднимает бровь, но потом все же кивает.

– Притянуто за уши, как вы выражаетесь, но не исключено. Доктор Квондре проверил это предположение?

– Нет еще, но я его озадачу. Знаешь же, что тогда ему придется побеседовать с каждым из нас, – Леонард не возражает против самой идеи, но он еще не закончил – у него есть предположение похуже. Гораздо хуже. – Но лично мне сдается, что дело тут не только в любви. Я… когда видел Джо, чувствовал кое-что посильнее – вину.

Вулканец, естественно, сомневается, и Маккой вспыхивает, настаивая на своем.

– Дослушай! И не говори, что это невозможно. Мне и так тяжело выворачиваться перед тобой наизнанку. Я ее оставил. Она живет, учится, растет без меня. Без того, кто должен был стать ее опорой, – ему действительно с трудом дается каждое слово, но чем больше он говорит, тем сильнее убеждается, что может быть прав. – А Чехов? Ты хоть раз слышал, как он говорит о своей бабушке? Там благоговение напополам с такими комплексами неполноценности, что я удивлен, как он вообще прошел психологические тесты! А Скотти? Ты видел список наших «гостей», думаешь, он видит Кинсера только потому, что тоскует о нем? Ты просто никогда с ним не пил и не слышал его пьяные бредни. Ухура с Сулу – бывшие любовники – надо объяснять, что любовь к тем давно остыла, а допущенные ошибки до сих пор могут разъедать подкорку? А ты сам…

– Достаточно, – холодно обрывает его Спок. – Это тема для доктора Квондре и не является сейчас предметом неотложного исследования.

– Да? – фыркает Маккой и сжимает кулаки от злости. – А ты не думаешь, что, в таком случае, этот чертов океан уже не просто нас «отсканировал», но и сделал все возможные выводы? А «гостей» этих отправил, чтобы высказать, что он о нас думает? Например, что мы – бессердечные сволочи?

– Это преувеличение, построенное на домыслах, без единого доказательства, – Спок закрывается наглухо, его взгляд тяжелеет, а губы сжимаются в тонкую полоску.

– Еще скажи, что ты ни о чем никогда не жалел! – он кивает на стекло шлюза. – Этот «Кирк» для тебя – словно ожившая совесть!

Спок с трудом сглатывает, но лицо продолжает держать беспристрастным, и Маккой с горем пополам успокаивается.

– Да, сейчас – еще не время «философствовать», но ситуация уже на порядок сложнее и запутаннее, чем была вчера на мостике. Я хочу, чтобы ты помнил об этом каждую минуту.

Маккой опускает руки, а хочет свалиться на пол. Он твердо уверен в том, что дело тут не в физике явления, а в его этике. В его изощренном издевательстве в первую очередь! И как только он окажется в своем рабочем кабинете, он выпьет стакан чего-нибудь, продирающего мозги не хуже виски, и реплицирует себе сигарету с самым дерьмовым табаком, который когда-либо пробовал.

– Сейчас не столько важно, как он это делает, главное – для чего. И как долго эта пытка будет продолжаться.

Вулканец наверняка хочет спорить, но осекается, молчит, погружаясь в размышления, и Леонард оставляет его, торопясь исполнить свои насущные желания и бросая напоследок:

– Только ты, похоже, все еще не понимаешь, что это – не он.

И знает, что бьет по больному, но их с Павлом теории могут быть верны как раз из-за вулканца. Леонард ведь не слепой, видел, что творилось между этим двумя за годы службы. Видел и ненависть, и презрение, и грубость, и первые попытки принять, и шаги навстречу, и робкую привязанность, и дружбу. Все то, что искрило между ними, рождалось и умирало, что становилось ценным и важным – важнее жизни. И вот только не Споку сейчас отпираться и заливать ему про то, что никто из них не виноват и не при делах. Он сам в это не верит.

Леонард возвращается в медотсек, и пока работает репликатор, с ним связывается Скотти.

– Док, мне нужен образец плазмы «гостя». Еще остался?

– Тебе хватит. Что вы там задумали? – Маккой передает несколько пробирок лаборанту и отправляет того в инженерный.

– Это – на случай если все станет совсем хреново, – Скотти слегка раздражен, но не оставляет своего энтузиазма даже тогда, когда дело пахнет керосином. При всем при том, что он, пожалуй, даже больший фаталист, чем сам Маккой. Тот всегда настроен пессимистично, а у Монтгомери шапкозакидательское настроение легко отключает инстинкт самосохранения. Кинсер, вон, на собственной шкуре проверил, будь он неладен.

– Аннигилятор создаст антиполе, в котором нейтрино деструктурирует, – поясняет тот, и Леонард хватается за голову.

– Вы его убить хотите?!

– Говорю же, это – для форс-мажора. Без приказа капитана никто аннигилировать не будет, – но доктора это отнюдь не успокаивает. Мон, похоже, даже не подумал представить на месте Кирка Кинсера – запала в миг бы поубавилось.

Леонард и сам боится представлять, что было бы, если бы Джо… И правильно делает. Потому что вот она – вызывает отца на связь сразу же после его разговора с инженером.

– Пап, привет! Прости, мы ходили в поход – я не брала с собой падды, – Ухура принесла ему сообщение через два часа после того, как связывалась с Землей – Мириам рассказала об университетском турпоходе и о том, что говорила с гидом несколько минут назад – все студенты были в порядке.

И сейчас Джоанна улыбается ему как и прежде. Она быстро загорела в тропиках, кожа на носу слегка шелушится, а на скулах проступили несколько веснушек… Она жива – это главное.

– Как ты? – он вымученно улыбается, убирая стакан из зоны видимости камеры, и сглатывает ком в горле, слушая, как дочь задорно щебечет.

Она рассказывает ему о тропических джунглях, которые недавно восстановили в дельте Амазонки. О гигантских москитах и суперпрочных лианах. О том, как отличить аллигатора от крокодила и как развести костер при помощи трута. О том, что мотыльки бывают размером с ее ладонь, а дождевая вода на самом деле самая вкусная на свете… И он слушает, ощущая, как тяжело его сердце качает кровь. Задает уточняющие вопросы, ворчит на ее отчаянное бесстрашие, которое Джоанна называет «духом авантюризма», перенятым от отца, просит быть осторожнее и соглашается с тем, что Мириам наверняка не особо обрадовалась бы змее в качестве подарка на день рождения. Даже самой безобидной, маленькой и неприхотливой в обращении. Джоанне уже 18, и она не имеет ничего общего с той Джо, что приходила к Леонарду буквально сутки назад.

***

Спок был уверен, что сможет выдержать это, но переоценил свои способности. Как только доктор Маккой прикрепляет электроды, он вдруг понимает, что быть объективным, точным, логичным и беспристрастным прямо сейчас ни за что не сможет. Как бы ни старался. И краткий миг паники заставляет его соврать – да, готов. Но не к тому, чтобы попытаться установить контакт, передав информацию об их миссии, а к тому, чтобы сделать все что угодно, лишь бы этот новый Кирк оставался с ним как можно дольше.

Вместо того, чтобы сосредоточиться на приветствии, пожеланиях мира, процветания и сотрудничества, он думает только о Джиме… Ему стоило успокоиться, очистить сознание и вытащить на поверхность давно подготовленный шаблонный образец сообщения, но в первом же воспоминании вопреки всему был капитан – в красной кадетской форме на сессии по Кобаяши Мару. Спок силится отогнать видение, но вместо этого проваливается глубже, рассматривая его со всех сторон. Джим там еще молод, порывист, горяч. Он – полная противоположность любого вулканца, и это поражает Спока как никогда. Он почти в шоке – даже при том, что уже не первый год встречает людей не по разу на дню. Просто таких, как Джим, еще не было. Таких не видел вообще никто. И он не может не думать о нем, не может оторвать взгляда, не может заставить себя ничего не чувствовать, и прямо сейчас он делает это снова – невольно Солярис увидит то, что уже почерпнул в его сознании, но может быть, теперь он наконец поймет, что капитан значит для Спока и всех остальных. Может быть, поймет, что разумные существа во Вселенной невероятно разнообразны, но и среди них встречаются уникумы. Такие, как Джим или сам Солярис. Такие искренние и лживые, эмоциональные и скрытные, любящие, отважные и готовые защищать все живое даже ценой собственной жизни. Существа, ради которых хочется жить… Те, кто сами становятся смыслом чужого существования.