Второе: опять на основании жалоб в твоих письмах о потерянном времени за карточной игрой – беру с тебя обещание отказаться от карт.

Затем считаю, что для сохранения общего времени для серьезных работ мы должны оберегать себя от постоянных приятелей (приятели мои, приятели твои и, наконец, наши общие приятели), которые так охотно идут к нам благодаря нашим веселым, обаятельным характерам. Мы будем принимать гостей только по субботним вечерам. Сами же будем ходить в гости, театры или концерты только по воскресеньям.

Затем, кроме этих правил, я прошу тебя исполнять мои личные желания: 1)перестать грызть ногти: мне это очень неприятно, 2)укоротить свою длинную бороду, 3)мыть по утрам шею и уши, и чистить зубы.

Иван Петрович был в восторге от моей программы и дал мне самые серьезные и твердые обещания неуклонно проводить ее в жизнь.

Надо сказать, что вскоре эта программа подверглась порицанию со стороны Дмитрия Петровича, Егора Егоровича Вагнера и Стольникова. Пришли они однажды к нам вечером и не получили никакой выпивки даже после весьма старательных намеков. Дмитрий Петрович подтвердил мои слова, что у нас в квартире никогда не бывает спиртных напитков. Все были очень поражены. Тут начались общие издевательства над Иваном Петровичем.

– Бедняга Ванька, попал ты в женский пансион! Не годится так охотно ложиться под женский башмак. Ведь от тебя останется одна тряпка и т. д. и т. п. Пойдем-ка лучше с нами, уж мы тебя угостим по-приятельски…

И все же после приятно проведенного вечера напились только чая. Стольников при всех поцеловал мне руку (чего он никогда обычно не делал) и громко заявил:

– Хорошо начало. Продолжайте в таком же духе, и при вашем отношении к Ваньке все пойдет отлично.

Иван Петрович остался очень доволен отзывом Стольникова, так как почитал его сильный ум.

Раза три посетили нас старые друзья. Иван Петрович со Стольниковым вспоминал, как он получил реванш за отзывы о нем моего двоюродного брата. Двоюродный брат мой очень желал, чтобы после окончания курса я хотя бы год прожила у него. Ему, вдовцу, трудно было справляться с детьми.

– Тебе, – говорил он – надо отдохнуть и повеселиться. Будем выезжать и принимать у себя. Ты мне напомнишь мою молодость.

Когда же я заявила, что выхожу замуж и показала ему фотографию Ивана Петровича, то, внимательно посмотрев на портрет, он сказал:

– У нас на шхуне служил доктор, как две капли воды похожий на эту фотографию. Большой был подлец и негодяй.

Тут и припомнил Иван Петрович, как крепко любивший его приятель Стольников отговаривал от женитьбы на мне на основании пословицы – «Бог шельму метит». У меня был шрам над бровью от падения в детстве с лестницы.

Много мы переговорили с Иваном Петровичем, сидя на нашем балконе в Ижоре. Однажды он сказал:

– Знаешь, я вполне согласен с Орловским, что у тебя действительно есть какой-то магнит, которым ты притягиваешь к себе людей. Например, Стольников. Как он был против моей женитьбы на тебе! А теперь – первый твой друг и ничего не делает без твоего совета. А Егорка при каждой встрече говорит мне: «Ванька, ты в сорочке родился, у тебя не жена, а сокровище».

Скажу тебе откровенно, что это мне даже не нравится!

– Голубчик, неужели ты до сих пор меня не понял? Ведь для меня венчание – великое таинство. И то, что я обещала тебе перед престолом божьим, никогда не нарушу я до самой своей смерти. Тебе я богом отдана и буду век тебе верна! Относительно Стольникова скажу: когда я высказала ему свое мнение о тебе и прибавила, что беру на себя все житейские мелочи, чтобы ты свободно шел по научной дороге, то это сделало нас навсегда друзьями. А с Егор Егорычем с самого начала нашего знакомства нас соединяла общая любовь к поэзии и мое нежное участие в его горе по смерти его жены.

Несколько минут мы просидели молча. Потом Иван Петрович сказал:

– Ведь эти чувства являются у меня совершенно непроизвольно. Забудем все это и по-прежнему будем верить друг другу.

Когда после дачного житья мы вернулись в Петербург, у нас не оказалось совершенно никаких денег. И если бы не квартира Дмитрия Петровича, то буквально некуда было бы приклонить голову.

Друг и почитатель Ивана Петровича Стольников, принимавший самое горячее участие в нашей судьбе, настаивал, чтобы Иван Петрович поскорее закончил свою диссертацию, которую он собирался написать еще до нашей свадьбы. Работа была почти готова, но как всегда вызывала недоверчивое отношение самого Ивана Петровича. Вот Стольников и сделал следующее предложение:

– Мне одному ты не поверишь, скажешь, что я подтасовал факты, но жене своей ты веришь. И вот мы с ней вместе проделаем недостающие тебе опыты. И ты немедленно представишь свою диссертацию.

На это дружеское предложение Иван Петрович отвечал резким отказом.

– Жена моя будет постоянным сотрудником в моих научных работах, отчего она не отказывается. Но пока она еще полный профан в физиологии, и я доволен, что она не настаивает на скорейшем окончании моей диссертации.

Это было уже второе заявление о моих будущих научных работах. Первое Иван Петрович сделал год тому назад, вскоре после нашей свадьбы, когда мы гостили у сестры Аси в Мариуполе. Он не только уверял в этом, но даже заключил со мной следующий договор.

1880-го года, августа 14 дня

Уверяю, что Сара в летние месяцы 1881 года примет деятельное и полезное для исследования участие в моей работе по физиологии, предназначаемой для докторской диссертации, конечно, при условии искреннего желания на этот счет с ея стороны.

Иван Павлов

Сара Карчевская

Свидетели договора,

С. Карчевский Раиса Хмельницкая

Наши бесконечно длительные прогулки продолжались и в городе. Они не прошли для меня даром. Хотя Иван Петрович был физиолог, но он не обращал никакого внимания на то, что во время этих прогулок я должна была бегать, чтобы не отставать от его быстрой ходьбы. А он в то время ходил так, что обгонял извозчиков. В результате такой беготни у меня получился выкидыш, чем мы оба были огорчены.

Зарабатывал Иван Петрович в это время тем, что читал лекции по физиологии фельдшерицам Георгиевской Общины, процветавшей под покровительством графини Гейден. Получал он 50 рублей в месяц. На эти деньги и должны были жить, так как все мои сбережения кончились после нашего дачного житья.

Невский проспект. 1870 г.

Мы наняли квартиру в четыре комнаты с кухней. На Малой Дворянской в 4-м этаже. Одну комнату занимали мы с Иваном Петровичем, другую поменьше – Киечка, третью – мой брат со своим приятелем. Самая же большая и светлая была общая. В кухне хозяйничала старушка – чухонка Густава. Когда я заказывала обед, она мне заявляла:

– Этого мы не сделаем. Это нам очень дорого. И усердно кормила нас печенкой, что стоило весьма дешево.

Нам надо было устроить хоть какое-нибудь хозяйство: купить мебель, кухонную, столовую и чайную посуду, да и белья для Ивана Петровича, так как у него даже не было лишней рубашки. Я хотела возобновить свои уроки, но Иван Петрович решительно восстал против этого.

– Ты работала с 12 лет, и я хочу, чтобы ты отдохнула. Да по правде сказать, тут и мой личный интерес: я так долго мечтал о семейной жизни, что не желаю теперь возвращаться из лаборатории в пустую квартиру. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

Затем Иван Петрович заявил, что он все отлично устроит без моей помощи. Часть своих вещей он получил из квартиры Дмитрия Петровича, где раньше жил, да занял 200 рублей у приятелей. На эти деньги мы устроили, по словам его друга доктора Б., «рыночную обстановочку».

Из всей нашей компании регулярно получали доход только Киечка и наш старый приятель М., студент-путеец. Им исправно высылали деньги из дома. Брат же за свои уроки получал деньги очень неисправно.