— Первых животных одомашнили эльфы. А перед ними Ушедшие, я так понимаю, — вклинился Истираль, чувствуя гордость за свою расу.
— Да без разницы. Все равно кто-то кого-то начал кормить, поить или постеснялся выгнать из дома, — Ронина поморщилась от натирающих плечи лямок рюкзака. Нагребла она изрядно, хоть бы дотащить. Еще и щит сильно ослаб, практически не спасая от подобных физических неудобств. — Что-то мне это напоминает…
— И что ты этим хочешь сказать? — эльф пропустил слизня, подлезшего ему прямо под ноги.
— Ничего, кроме того, что уже сказано, — магичка снова поморщилась, досадуя на едва на треть восстановленный резерв. С таким богатством портала домой не открыть. — Ты не поверишь, но история повторяется. Все уже было изобретено и сделано до нас кем-то, кто жил в незапамятные времена. Просто люди слишком мало живут, чтобы это замечать, а вы с гномами уперлись, как бараны у загона, и не желаете видеть очевидного. А ведь мы все не вечные и однажды умрем, как и все живое в этом мире. Как тысячи тысяч разумных существ, живших до нас. Ты же сам можешь видеть, что магия раньше была сильнее и лучше, что работы старых мастеров в разы превосходят современные, что зачарованные вещи стали слабее, а артефакты менее долговечными. Хотя если считать, что история не повторяется, то мы должны все делать лучше и лучше. Но так не бывает.
— Прости, мне это не совсем понятно, — Истираль следовал за Рониной по узкой тропинке шаг в шаг, обходя появившиеся за ночь уже знакомые лужи с серой склизкой жидкостью — будущих слизней.
— Ну как тебе объяснить. Вот допустим, берем тебя. Ты учишься владению магии практически с самого начала. Что-то у тебя было врожденное, данное тебе от природы, что-то ты выучил в своем лесу, что-то ты понял у Нилайи, что-то у меня. Чем дольше ты будешь жить, тем сильнее станешь, если, конечно, не забросишь учебу или не займешься чем-то другим, например, ткачеством или там рыбалкой. Твой опыт останется с тобой в любом случае, даже если ты перестанешь колдовать. И по логике вещей со временем ты должен становиться лучше и лучше. До бесконечности. До совершенства. Но этого не происходит в силу каких-то причин. Раньше или позже ты умрешь, а твоему сыну придется начинать путь с самого начала, обучившись всему самостоятельно. То есть твои знания умрут вместе с тобой, сколько бы ты книг ни написал и сколько бы учеников ни обучил, поскольку все равно кто-то что-то да забудет, что-то сделать не сможет в силу особенностей или предрасположенности к определенному виду магии, а что-то вообще не поймет, да так и забросит, не желая забивать себе этим голову.
— Ну допустим, — кивнул эльф, хотя знал, что магичка его не видит, широко шагая впереди и не оглядываясь на него.
— Точно то же самое происходит и с цивилизациями, не важно, эльфийскими, людскими, гномьими и прочими, которых мы еще не знаем. С теми самыми дикарями. Что-то они умеют делать в совершенстве, получив эти знания от предков или другой, старшей цивилизации. До чего-то доходят методом тыка, что-то теряют и забывают из знаний, которые им не пригодились в повседневной жизни. Для примера — думаю, у вас в эльфийском лесу есть много произведений искусства, вы же славитесь своими статуями, картинами, украшениями. Ваши мастера столетия могли потратить на одну-единственную работу, шлифуя ее до совершенства. Нечто подобное есть у гномов, есть даже понятие о «последней работе мастера», что-то вроде завершающего этапа, когда мастер уже больше не может создать вещь лучше, чем предыдущая, и порой умирает от тоски по этому поводу.
— У нас было много чего, но… дворец правителя давно разграблен людьми, дома богатых вельмож тоже пропали, много чего люди сожгли… Теперь никто не занимается искусством, тут бы выжить.
Эльф тяжело вздохнул. Да, теперь все то прекрасное искусство вымерло, оставив после себя только прах, пепел, руины и обломки. Больше нет высоких изящных светлых дворцов князей и правителей. Больше нет великолепных картин, дивных музыкальных инструментов, чудесных книг, замечательных статуй, великолепных украшений, прекрасных одежд, которые сами по себе порой становились произведениями искусства. Музыка осталась лишь в виде песен, которые поют редкие эльфы. Красота стала разменной монетой, товаром, который грязные людишки просто брали и портили… как портили все, к чему прикасались. Насиловали прекрасных женщин, уродовали мужчин, сжигали дворцы, вырезали из рам картины, жгли книги и целые библиотеки, разбивали музыкальные инструменты, резали на куски ковры, разбирая себе понравившиеся узоры, а после стелили это на пол вместо того, чтобы повесить на стены. Что уж говорить об уходе за всем этим… Разбитых статуй и памятников не сосчитать. Целые аллеи скульпторов были просто сметены оголтелыми толпами вояк, дорвавшихся до эльфийских городов…
— Ну так вот, теперь люди пытаются сделать нечто подобное, но сам понимаешь, у них нет ни времени, ни способностей, чтобы переплюнуть эльфов. В украшениях нынче главное побольше золота и камень размером с голову младенца, чем больше, тем красивее. Никакого вкуса, никакого изящества. Думаю, ты видел больше придворных и всякой шушеры, чем я, чтобы судить об этом. Музыка не отличается от завываний ветра в моей трубе, да и тот воет приятнее. Дворцы правителей такие же безвкусные, как и сами правители, поскольку пока дворец построят, то король, его заказавший, уже умирает, приходит его наследник и начинает перестраивать под свой вкус. Не успеет закончить, как тоже умирает, и так до бесконечности. Когда-нибудь люди выйдут на новый уровень и, быть может, даже переплюнут эльфов, но боюсь, мы с тобой не доживем до этого дня. Тут не сотни лет нужны, а многие тысячи.
— Всегда кто-то был до нас и будет после нас. Вот тебе и цикличность. Сейчас идет разрушение старого, чтобы дать место новому. Только не факт, что это новое будет лучше, чем то, что у нас уже есть сейчас, — Ронина тяжело вздохнула. — Ладно, не буду давить на больные мозоли, ты и так натерпелся. Все равно против природы не попрешь.
— Ты уже достаточно надавила, — буркнул Истираль, понимая, что интересный разговор закончился опять какой-то пакостью. И на душе стало гадостно, словно бы он был виноват в происходящем. Хотя все началось задолго до его рождения и даже до рождения Ронины. Все началось намного раньше, те, кто спровоцировал конфликты между расами, были уже давным-давно мертвы, а нынешнее поколение просто не знало, как можно не воевать.
Магичка дальше шла молча, обдумывая происходящее. Ей казалось, что такое уже когда-то было. По крайней мере, упадок и развитие цивилизаций происходили постоянно. На месте старого обязательно вырастало что-то новое, вот только не факт, что оно было хорошим. За Ушедшими появились эльфы и гномы, после них вылезли люди, после людей появится еще что-то, хоть те же водяные существа, сейчас по уровню интеллекта не уходящие дальше рыб или, в лучших случаях, их заведенного слизня…
От размышлений ее отвлек чей-то далекий глухой голос. Сначала Ронина подумала, что ей уже мерещится всякая чертовщина от съеденных фруктов, но потом услышала: «Ронина, тебя что там, похоронили уже?» и остановилась, чтобы достать шар из рюкзака.
Стоило ей только коснуться шара, как в нем появилось слегка раздраженное лицо Лорига. Алхимик нервно теребил запонку на рукаве рубашки, поставив шар перед собой на столе.
— Я уж думал, ты там сдохла! — гневно рыкнул он, глядя на растрепанную магичку.
— А я думала, тебя уже орден пустил на опыты, — призналась Ронина. — Но я рада, что ты жив.
— А уж я как рад, ты не представляешь! — саркастично фыркнул бывший маг. — Жив, но уж точно не твоими молитвами.
— Ты же знаешь, что уже некому молиться, — вздохнула магичка. — Так как тебя отпустили эти… — она замялась, не желая обзывать магов. Вполне возможно, что это все очередная ловушка для нее, а Лориг сейчас сидит не дома в мягком кресле, а в каземате в замке ордена магов, а вся обстановка — это просто иллюзия. Очень хорошая иллюзия.
