— В ордене я поняла, что несправедливость продолжалась. Богатых и знатных детей магов обучали в отдельном крыле, куда остальным хода не было. Нас же, простых смертных, пороли за малейшие прегрешения, плохо кормили, учили от рассвета до заката и постоянно внушали, что за это все мы должны будем отрабатывать в ордене долгие годы, если не всю жизнь. Сначала нас учили читать и писать, поскольку все деревенские неграмотные и не могли даже толком сказать, сколько пальцев на их руках. Потом стали давать простейшие заклинания. Потом отсеивали самых слабых, делая их или слугами, или же подопытными. И скажу тебе честно, я не знаю, что из этого хуже — быть прислужником много лет до самой смерти или один раз отмучиться на лабораторном столе.
— Оставшихся самых одаренных дрессировали и муштровали. Я грызла науку, как проклятая, поскольку знала, что если не буду стараться, то мои же собратья с легкостью вскроют меня на очередном уроке по указанию учителя. Наши наставники никогда не церемонились с бедняками — каждый день со всех концов страны привозили одаренных детей. А дальше уже как пойдет. Дети со слабым даром все равно не выживали…
Истираль слушал ее исповедь молча, закусив губу и напряженно вцепившись в пустую чашку. Для него все это было откровением. Да, он не слишком хорошо знал нравы людей. Но одно дело знать, что все эти мерзости происходили где-то там на задворках жизни и его не касались, и совершенно другое — видеть последствие этих мерзостей прямо перед собой.
— Светлые маги от темных отличаются только стороной силы, — вздохнула Ронина. — Им не запрещено убивать, считая, что они делают добро и вершат благие цели. Они с улыбкой выпотрошат тебя, поскольку ты — будущее добро для науки или пособие для студентов. Я закончила обучение только потому, что не побоялась сама потрошить и изучать. Мы тренировались и на людях, и на животных. То, что ты видел на моем лабораторном столе — цветочки по сравнению с ягодками, которые скрываются в подвалах орденского замка. Тот замок в столице — чистенький и красивый, внешний лоск, который показывают всем пришлым и проверяющим. А вот школа магов, находящаяся за столицей на отшибе — вот там полный ужас и кошмар.
— Потом стало хуже. Внезапно оказалось, что девочки привлекают мальчиков не только в качестве подопытных образцов, но и в качестве… постельного интереса. Если у кого-то не было сил отбиться, то такая девушка становилась чьей-то постельной грелкой. Не самые лучшие перспективы, как ты понимаешь. Самых одаренных перевели в крыло к высокородным, где оказалось еще веселее. Нельзя было перечить королевским прихлебателям и их детям. Нельзя отказываться. Нужно было кланяться и молча задирать юбки. Я спасалась только заклинаниями и мерзким характером. Меня ненавидели всей душой потому, что я отстаивала свою свободу и право самой решить, хочу ли я кого-то видеть в своей постели. А потом я выросла, — Ронина развела руками, будто бы ничего не могла с этим поделать. — И оказалась слишком красивой. Я была бы рада сама себя изуродовать, но у меня не было такой возможности. Весь мой ум, все мои разработки, теория и практика, все это было абсолютно ничто по сравнению с тем, что находится у меня между ног. Никого не интересовали мои открытия, в том числе и магистра. И если прочих магов и не только я имела полное право послать, поскольку уже была достаточно сильна, чтобы не бояться их гнева и колдовства, то с магистром это не сработало. И я сбежала, поскольку хотела жить, а не быть подстилкой для его утех.
— И он тебе этого не простил, — вздохнул Истираль, уже понимая, что к чему.
— Да, он не простил. Я отступница не потому, что у меня темная магия. В ордене есть несколько темных, в том числе и пара женщин, которые покорны и послушны. Я отступница из-за того, что отстаивала свои права. Потому, что не легла под сильнейшего. Не сдалась и выбрала позор и проклятия на свою голову, а не послушание и роль вечной подстилки. Я отвоевала свою право носить штаны, как мужчина, и теперь в меня плюют все встречные. Я отказалась плодить таких же магов, и в случае чего я своими руками вырежу из себя это дьявольское отродье. Все остальные сдались и покорились…
— Но это было более трехсот лет назад, сейчас все может быть иначе, — вздохнул эльф.
— Ты серьезно? — Ронина шваркнула чашку об стол, отчего та жалобно звякнула. — Магистр тот же. Учителя те же. Они не постарели и не изменились. Я точно такая же. Магия позволяет жить долго, намного дольше, чем все остальные. Все мои родственники давно умерли, и слава богам. Я осталась одна и рада этому. А в мире ничего не изменилось. Я покажу тебе.
Она телепортировала к себе любимый шар и положила его на стол, бережно огладила, снимая пыль.
— Смотри, Истираль. Насилие вечно. Унижение бесконечно. Мир не меняется.
В шаре появилась весьма мерзкая картина. Престарелый толстый мужик раскладывал на кровати мелкую девчонку. Эльф отвернулся — видеть это было выше его сил. Но ошейник повернул его голову к шару, заставляя повиноваться приказу. Теперь в шаре появилась подсобка, в которой пятеро наемников или подобного типа небритых мужиков насиловали служанку. Дальше появилась каморка, в которой толстоватый господин задирал юбки горничной. Потом — трое стражников зажали в углу какую-то горожанку с корзиной. А потом все эти перепуганные женские лица слились для него в одно сплошное несчастное заплаканное лицо.
Ронина взмахнула рукой, отсылая шар обратно.
— Это то, что происходило прямо сейчас. И это только несколько эпизодов на весь мир. Только не говори, что ваш брат не такой, вы все из себя благородные, светлые, аж блюете этим светом. Ваши мужчины творят подобное безобразие, не считая человеческих женщин вообще разумными. Впрочем, это все взаимно, с вашими эльфийками тоже никто не церемонится.
— Мы не блюем светом… мы… — Истираль умолк, припоминая один из эпизодов. Когда-то давно, когда еще он воевал, их отряд поймал шпиона. И они этого шпиона уничтожили, предварительно запытав до смерти. А потом кто-то привел и его семью, которая якобы помогала выслеживать эльфов в лесах… Семью следопытов… Он поморщился, вспомнив крики жены следопыта и его дочерей. Они не милосердны. Они не светлые. Они все одинаковые сволочи.
— Чем я могу искупить вину своего народа? — медленно и очень тихо спросил он, глядя на Ронину полными слез глазами. Да, он не сделал ничего тем людям. Но он и не сделал ничего, чтобы их спасти. Он считал их врагами и верил, что его собратья поступают правильно, так, как должно.
— Ничем. Мне ты ничего не должен. Я против тебя ничего не имею, — хмуро буркнула магичка. — Позавтракали, называется. Так, все, давай договоримся — прошлое останется в прошлом. Его уже нет. Мы вычеркнем его из своих жизней и закопаем в самом дальнем углу, иначе так и будем копить обиды и кидаться друг в друга дерьмом из собственных закромов мозгов. Так что все.
Ронина встала и убрала остатки завтрака. Теперь обоим ничего не лезло в глотку. Истираль тоже подхватился и пристыженно убрал тряпку, которой вытирал рот. Пожалуй, лучше было ее вообще выкинуть. Он бросил ее в алхимическую печь и поджег крохотной искрой.
— А ты не так плох в магии, как мне казалось, — фыркнула Ронина. — Все, завязывай рефлексировать, пошли заниматься взрывчаткой. А то наши гномы заскучают без нее. Они уже слишком привыкли разбираться с особо твердыми породами с ее помощью.
========== Глава 19 ==========
Всю следующую неделю они занимались именно взрывчатыми зельями. Ронина показывала составляющие, и Истираль сам научился готовить по старому образцу. Потом уже они вместе экспериментировали, пытаясь понять, как заставить зелье взрываться по команде не-мага. В результате Ронина плюнула и села делать еще один тип амулетов, который посылал магический импульс в колбу с зельем. Это облегчило им обоим задачу, поскольку зелье оставалось стабильным без лишних ингредиентов, не вспыхивало на воздухе и даже разлитое оставалось инертным. Такое зелье показалось магичке даже лучше, чем старый вариант, способный взорваться от достаточно сильного удара или при падении с высоты, скажем, со стола или с окна.
