Монополию семейства Кролов на столь редкий товар пытались, одно время, подорвать Бобберы из Восточного удела. Они втихаря отправились было к княжеской крепости, рассчитывая обменять несколько бочек своей домашней настойки из травы собрицы (кстати, очень ходовой в Залучье) на настоящий табак. Вернулись они назад очень скоро, ни с чем, и без настойки, никому о своих приключениях так толком ничего и не рассказав. Потому, что там сталось – неизвестно. Лишь Кролы загадочно ухмылялись, а сам Верховный вскользь заметил (при большом стечении народа, кстати говоря), что не всех привечает Великий князь, людей незнакомых ко двору не пущает, но прогоняет пинками, то бишь с позором…

В общем, жизнь в Залучье шла, как шла, аж до 2488 года по Н.Л., или до 3907 года по Л.Х.

Весна в том году выдалась ранняя.

Солнце подолгу гостило в ясном голубом небе, лишь время от времени легкие облачка лениво проплывали над покрытыми вечными снегами вершинами гор. Весело звенели ручьи, а вернувшиеся из дальних странствий птицы тешили слух непрерывными трелями, что уж больно радовало после долгой и унылой зимы. На южных склонах оврагов уж зазеленела трава, и детвора, сбросив постыдные понучи, с гиканьем носилась по еще прохладным, каменистым склонам – кто больше нарвет первых нежных весенних цветов, что зовутся сон-трава.

Может быть потому, а может статься и по какой-то иной причине, Верховный Староста Крол стал собирать оброк как никогда рано. Торопился, топал ногами, на всех кричал. Особенно досталось удельным Старостам - «за нерасторопность и разгильдяйство». В уделах по сему поводу поворчали-поворчали, но угомонились, рассудив здраво, что чем скорее обоз отправится ко двору князя, тем, значит, скорее и вернется. А значит, пир и угощение не за горами…

Не прошло и двух недель, как самые нетерпеливые жители ближайших уделов отправились в Бринбурн (жители южного удела – и того раньше), чтоб заранее обосноваться где-нибудь под крышей у дальних родичей, в одной из гостиниц, или попросту на койке в трактире.

Потому, когда Фридерик Брускинс после двух дней пути добрался до Бринбурна - к концу четвертой недели по отбытию обоза, как положено добропорядочному хоббиту (так его воспитала добропочтенная матушка, Эмилия Брускинс) - в городе уже, как говорится, яблоку было негде упасть. Все трактиры были напрочь забиты приезжими, гостиницы переполнены, а многие попросту закрыты. На дверях последних красовались наспех написанные вывески: «По поводу наличия свободных мест просьба не беспокоить». В узкие калитки подворий хозяева пропускали лишь постояльцев, остальных встречали незлобной бранью, мол «ходют тут всякие, житья от них нет».

Целый день Фридерик провел в поисках хоть какого-то угла, но всё было тщетно. Похоже, все хоббиты, как один, решили бросить свои поля и луга и переселиться в разнесчастный Бринбурн. К концу дня голова у бедняги шла кругом, он почти ничего не ел, совсем уж отчаялся и бранил себя за то, что не послушался матушки и отправился таки в город.

Конечно же, ночевать под открытым небом ему было не привыкать, как и всякому хоббиту. Тем более что прошлую ночь так и случилось. Но ранняя весна - не самое лучшее для этого время. Глядишь, подхватишь какую-нибудь хворобу холодной ночью, когда по утрам изморозь покрывает не вставшие еще травы, изо рта валит пар, а руки-ноги леденеют даже под толстым одеялом - лёжником, что предусмотрительно засунул он в свою торбу, отправляясь из дому.

В трактир «У Толстого Дрого» он заглянул не в поисках койки (уже был здесь утром), а потому, что трактир располагался вблизи южных ворот города.

Если ночевать под открытым небом, как известно всякому хоббиту, то делать это надобно на полный желудок и не в городе. Поэтому Фридерик без особых церемоний растолкал столпившихся в трактире завсегдатаев (исполнилось ему к тому времени тридцать два года, был он парень крепкий и высокий) и, протиснувшись к стойке, завладел единственным свободным стулом. Долгое время ждал, пока Толстый Дрого заметит нового посетителя, но, так и не дождавшись, принялся стучать ладонью по стойке, требуя хоть малейшего и элементарнейшего внимания.

- Баа! Да… это же…ж глуб…бако ув…важаемый господин Б…булкинс! – услышал он за спиной знакомый голос, и тут же кто-то с размаху налетел на Фридерика, чуть не опрокинув его на пол вместе со стулом.

- Верна…а! – перекрикивая шум в зале и растолкав постояльцев, на шею «господину Булкинсу» буквально повесился еще один старый знакомый.

- Томми! Мерик! – изумленно воскликнул Фридерик, но в этот момент ножка стула надломилась, и трое приятелей дружно рухнули под ноги прочим посетителям трактира. Всё это вызвало вначале небольшой переполох в зале, но тут же все уже дружно смеялись. Кто-то пытался поднять с пола упирающегося рыжеволосого Мерика. Причем прямо за волосы. Кто-то разорвал куртку Томми. В конце концов, всех троих (кого пинками, кого легким подталкиванием) препроводили за столик в самом углу полутемного зала, где за грубо сколоченным столом о чем-то громко спорили еще несколько молодых хоббитов.

Стол был обильно заставлен разнообразной снедью. Были здесь копченые окуньки с Муторного озера, черная икорка с берегов Туны, свининка в ягодном соусе, жареная картошечка с чесночком, свежий хлебец, и - конечно же! - наполовину полная сулейка с прозрачным и сладким сульским винцом. У Фридерика аж слюнки потекли…

- Н…не смари… еш…шь! – потребовал Мерик, похлопывая приятеля по плечу и пытаясь покрепче усесться на лавке. Фридерик не заставил себя долго упрашивать, набросившись на долгожданную еду.

- И… что вы тут делаете? – спросил он с набитым ртом своих приятелей Томми Крола и Мерика Боббера.

- Мы… - невразумительно махнул рукой Мерик, - мы здесь… делаем…

После чего икнул, голова его уныло упала на грудь ближайшего спорщика, и тут же раздался негромкий храп.

Томми резко встал и куда-то решительно направился, молодые же спорщики не обращали на Фридерика ни малейшего внимания. Последнего это обстоятельство вполне устраивало. Тем более что понять суть ожесточенного спора было крайне непросто…

Наевшись вдоволь и хлебнув пару кружек отменного винца, Фридерик наконец почувствовал, что почти счастлив. Весь тяжелый и голодный день остался позади, по телу медленно разливалось живительное тепло, уже хотелось немного спать, но при этом спать еще не хотелось. «Это ж надо, какое приятное чувство», - подумал он.

В зале было шумно, меж столов то и дело вспыхивали легкие перепалки, воздух был наполнен ароматом махры, и свечи мигали в такт дуновению легкого сквознячка. Прислонившись спиной в теплой стене и наполовину прикрыв глаза, Фридерик помимо воли прислушивался к разговорам за соседними столами.

- Не к добру это… Ох, не к добру, - произнес старческий дребезжащий голос. – Сколь себя помню, столько-то народу в городе не собиралось… Нет, не собиралось, верно говорю. Глянь, Сэмми, все подворотни забиты…

- Дурень ты старый, - возразил тот, кого прозвали Сэмми. – Люди власть уважають, вот и съехались со всех окраин! Ждут, не дождутся…

- Ага, - согласился старческий голос. – Дармовой выпивки они не дождутся… А на законного Старосту им плевать!

- Говорят, обоз уж несколько дней стоит над Чертовыми Сходнями, - донеслось до слуха Фридерика с другой стороны. – Дорогу размыло ручьями…

- Ерунда, - возразил чей-то увесистый басок. – Старина Крол завсегда не торопится взад возвертаться… Любит он эта… ну, чтоб народу побольше собралось. Когда ж ему с народом-та побазарить?

- Скучно-то как, ей-ей, - зевнул кто-то. – Может, спеть чего…

- А чего ж не спеть… - согласился басок.

Еще малость поспорили, что петь…

Впрочем, песен Фридерик так и не дождался. Глаза сами по себе закрылись, и он провалился в легкое забытье, сон и не сон, вроде…

- Проснитесь, молодой господин… - Кто-то тряс хоббита за плечо.

Фридерик невольно вздрогнул и, отгоняя сонливость, отчаянно затрусил головой. Кое-как приоткрыв глаза, он увидел полупустой, темный зал трактира, неясную тень и мерцающее пламя свечи.