Если в последней фразе и содержалась издевка, то я не уловила ее. Нежный голосок воспринимался как нечто нейтрально-журчащее, абсолютно лишенное смысла, и меня попустило. В конце концов, пусть ее выметается, и поскорее. Папа-мама платят поурочно, и в моих же интересах, чтоб уроков было как можно больше. И опять-таки мне самой надо готовиться. И так массу времени потеряла.

Лилечка приняла мое молчание за знак согласия и продолжала о чем-то журчать. Дурочка, зачем тебе комбинаторика? Ведь главная цель твоей жизни — поудачнее выскочить замуж, а потом завести… нет, что вы, какого ребенка? — любовника, и желательно не одного. Впрочем, в такой тонкой сфере тем более важно уметь делать безукоризненно правильный выбор. А решать квадратные уравнения совершенно не обязательно.

— …Так вы меня отпускаете, Анна Исаевна?

Как будто я держу ее здесь прикованной цепью к ножке стола.

— Ну пожалуйста! — Она понизила голосок почти до шепота. — У меня свидание…

Я скорчила милостивую рожу.

— Ладно, идите, Лиля. К следующему занятию подготовьте…

Ни разу в жизни мне не приходилось уходить откуда-нибудь — в том числе из собственного дома, — таинственно бросив напоследок: «У меня свидание». Ни разу в жизни это не было правдой. И отговоркой тоже — а какой идиот бы мне поверил?

А Лилечка, между прочим, моложе меня на целых два года.

Нимфетка вульгарис. Вульгарис!..

— Спасибо, Гроссман. Я вижу, вы готовились. Давайте зачетку.

Четверо смелых, вместе со мной отправившихся в первых рядах сдавать стратегии, хором издали приглушенный не то вздох, не то стон. Вениаминыч допрашивал меня сорок минут. И только после этого убедился, что я таки готовилась. Пока я засовывала зачетку в сумку, возникла некоторая пауза: никто не хотел умирать. То бишь добровольно идти к преподавателю следующей жертвой.

В коридоре на меня набросилась вся группа. В воздухе витала паника. На втором курсе мало кто ходил в библиотеку конспектировать литературу из румянцевского списка, да и на лекциях никогда не было больше трети студентов: мы помнили халявный прошлогодний зачет, а третьекурсники клялись, что и на экзамене Вениаминыч ведет себя аналогично. Но теперь-то все уже знали, что вышел крупный облом.

— Анька, ну как там?

— Что тебе?

— Почему так долго?

— Какой билет?

— Он что, по всем темам гоняет?

— А…

— Да, Александр Вениаминович настроен серьезно, — бросила я на ходу, всем своим видом показывая, что не собираюсь оставаться и консультировать группу до конца экзамена. И уже через плечо добавила снисходительно: — Мне — пять.

После экзаменов я обычно отправляюсь в «Шар». Впрочем, все так делают. Единственная разница: если большинство идет туда веселыми компаниями выпить кофе и отпраздновать победу, то мне необходимо реально восполнить расход калорий, независимо от того, подошло ли уже обеденное время. У меня такая физиология; кто тут виноват?

Естественно, «Шар» был почти пуст. Тетя за стойкой налила мне тарелку борща и выдала бифштекс, уже не комментируя (все-таки не первый раз за месяц и даже не второй) моего несвоевременного аппетита. Я прошла в конец «Шара» и устроилась за дальним столиком лицом к вогнутой стенке. Солнце постреливало лучами из-за деревьев, зажигая на стекле горячие блики, но кондиционер пока побеждал, и здесь было почти прохладно.

Я зачерпнула ложку борща. Ну что ж, Анна Гроссман, тобой можно гордиться. Пятерки Вениаминыч в этом году строго отсчитывал по пальцам одной руки. Нынешняя сессия вообще выдалась как никогда суровой; зимой нас и вполовину так не напрягали, не говоря уже о благословенной памяти первом курсе. Причем теперешних первокурсников, насколько я знаю, тоже не пожалели, равно как и наших старших товарищей.

И не рассказывайте мне, что это фатальная случайность.

Кто-то, может быть, и верит. Но для любого человека с мало-мальски аналитическим складом ума тут прослеживается четкая закономерность. Да что там прослеживается — буквально колет глаза! Во всяком случае, мне.

Именно в этом семестре был легализован проект «Миссури». Нормально?.. Два с половиной года людей комбинаторировали без их ведома и согласия, а затем сделали наивные, как у Лилечки, глаза, рассказали с трибуны о новейших революционных технологиях, а под шумок предложили всем недовольным провести рекомбинаторику. Сугубо конфиденциально. Где-то в июне, на летней сессии. Точное время и место сообщают каждому подавшему заявление отдельно. Трогательная, а главное, своевременная забота о правах человека.

Лично я не понимаю одного: какого черта Цыбе-старшему и компании вообще понадобилось выбираться из тени? Причем так поспешно и довольно грубо. Такое чувство, что кто-то вывел эту шарашку на чистую воду, и пришлось срочно делать превентивный ход. Мол, мы и сами давно хотели признаться, заявить о себе в полный голос, да все как-то…

Вот только не верится, что раскрыты ВСЕ карты. И резкое закручивание гаек на сессии (а что будет на вступительных экзаменах?.. Бедная Лилечка!) производит впечатление некой маскировки. Чего? Ну, хотя бы той же рекомбинаторики, которую не мешало бы ненавязчиво спустить на тормозах. Не слишком убедительно? Не знаю, может, я найду версию и получше, если подтянутся новые факты.

Я не намерена никого разоблачать. Проект «Миссури» интересует меня постольку, поскольку напрямую касается меня. Моего будущего. Или даже Будущего, если хотите.

Анна Гроссман привыкла всегда и ко всему прилагать собственные усилия: таким, как я, не объясняются в любви принцы и не выпадают миллионные выигрыши в лотерею. Я — рабочая лошадь; или рабочая корова, пусть. И в МИИСУРО я поступала, делая ставку на хорошее образование, а не на какую-то комбинаторику. Но, раз уж меня втянули в эту сомнительную авантюру, не мешало бы узнать, что она дает — чем грозит? — мне лично.

Действительно ли комбинаторика — то, что о ней говорят? Гарантированная квитанция на успех? Но успех — прерогатива немногих, а комбинаторику уже сейчас может себе позволить (правда, пока за хорошие деньги) любая лилечка. Конечно, не хотелось бы вежливо пропускать лилечек вперед уже на старте. Но, с другой стороны, элементарная логика подсказывает, что через несколько лет именно некомбинаторированные личности будут составлять в моем поколении абсолютное меньшинство. Аутсайдеров? Или наоборот — элиты, сохранившей способность пользоваться собственными мозгами?

Мое заявление на рекомбинаторику давно написано, и я постоянно таскаю его в кармане, в перегнутом надвое файлике. Еще есть время. Но оно уже поджимает.

«Шар» потихоньку начал заполняться людьми. Народ в полный голос делился впечатлениями о зверствах на сессии того или иного препода, и все это вместе сливалось в неровный, нездорово-возбужденный гул. Похоже, мало кому верилось, что они таки отстрелялись. И что впереди летние каникулы.

Я доела бифштекс с картошкой и салатом, почувствовала себя более-менее человеком. Собрала на поднос грязную посуду и, оставив сумку на стуле, пошла брать сок с булочками. Булочек — минимум четыре штуки, по требованию организма. Никогда не садилась ни на какие диеты и не собираюсь: раз уж угораздило родиться коровой, самое честное и разумное с этим смириться.

Я как раз стояла у стойки, когда увидела их в дверях.

Андрей. Через весь «Шар» было видно, как он улыбается. Будто солнечные блики на выпуклой поверхности стекла.

А она держалась за его руку и — мелкая, стриженая, в джинсах — казалась издали его младшим братишкой. Нелепица, полнейший абсурд. Когда Андрей встречался со Звениславой, это было по крайней мере понятно.

Я помахала им и показала на свой столик, где пустовало три места — даже больше, чем надо. Кажется, Андрей кивнул. Сказал что-то Алине, и она двинулась в указанном направлении, в то время как сам Андрей пошел к стойке. Уже образовалась небольшая очередь, меня подталкивали в спину, да и вообще было бы глупо его дожидаться.