Ривер посмотрел на меня, но затем его брови снова нахмурились, и он сосредоточился на соусе.

— Ты и я, поладим? — Он покачал головой. — Когда это вообще так было?

— Ну, давай попробуем что-то новое. — Прислонилась бедром к стойке, скрестив руки на груди и наблюдая, как он солит и перчит соус. — Боже, эта штука выглядит отвратительно, — сказала я, но не смогла сдержать улыбку, которая появилась на моих губах. — Но я бы солгала, если бы сказала, что мой желудок не урчит от этого запаха.

Что-то похожее на ворчание было единственным ответом, который я получила.

— Я помню, как твой папа в первый раз сделал это для меня, — сказала я через мгновение, снова пытаясь быть вежливой. — Думаю, нам было по четырнадцать? Мы были пьяны после вечеринки, и он был так зол на нас. — Я усмехнулась, вспомнив, как отец Ривера ругал нас всю дорогу домой после того, как забрал. — Но он также не мог перестать смеяться над нами. А потом сделал нам это… эту гадость, — сказала я, махнув рукой в сторону соуса. — Чтобы впитать выпивку, — передразнила я грубым голосом. — Помнишь? И он рассказывал, что это было основным блюдом в армии в те времена, и как его отец готовил это для него. И…

— Я не хочу погружаться в гребаные воспоминания, ясно? — Ривер бросил говядину в приготовленный им соус, несколько раз помешал, прежде чем выключить плиту. — Обслужи себя сама.

Не сказав больше ни слова, повернувшись ко мне спиной, он ушел в ванную.

А я просто стояла там, потрясенная, задаваясь вопросом, что такого сказала.

Интересно, так и будет продолжаться до тех пор, пока снег не решит выпустить меня из этой тюремной камеры в хижине?

Неудивительно, что мы ужинали в тишине — я практически покончила со своей тарелкой к тому времени, как Ривер присоединился ко мне, слегка пахнущий сигаретным дымом, чтобы приготовить свою. Я ненавидела, что у него все еще была эта вредная привычка, и слова неодобрения вертелись на кончике языка, но мне, каким-то образом, удалось сдержать их.

Если мы собираемся застрять вместе, Бог знает как надолго, я не хотела его пилить.

Я устала придираться к нему.

Это была одна из многих причин, по которой я избавила его от страданий и дала развод.

Казалось, это было так давно, разговоры, которые превращались в ссоры, и мы смотрели друг на друга в полном тупике, зная, что на этом мы и закончим. Я хотела уехать из этого города, посмотреть мир, путешествовать, исследовать. И хотела, чтобы он поехал со мной.

Он хотел остаться.

Все было так просто и так сложно.

Как бы я ни пыталась убедить его, что мы можем попутешествовать, а потом вернуться, что можем повидать мир и навещать нашу семью здесь, дома, он не сдвинулся с места. Ему нравилась жизнь в маленьком городке, где я жаждала большего.

И мы были так молоды и так глупо влюблены, что не подумали поговорить о том, чего мы действительно хотели, прежде чем пожениться.

Более того, мои желания изменились.

Когда мне было восемнадцать, я хотела обручальное кольцо на пальце и рой бабочек в сердце, быть замужем за Ривер и жить здесь, в Уэллхейвене. Я хотела дом, двор, собаку и детей — точно так же, как это было у моих родителей, и у их родителей тоже.

Но что-то во мне изменилось в возрасте двадцати трех лет.

Внезапно все больше и больше наших друзей возвращались домой из колледжа или из путешествий по миру. В интернете я видела фотографии наших друзей в экзотических странах, которые едят потрясающую еду, видят удивительные достопримечательности. Я слушала их истории о времени в колледже, о занятиях, которые они посещали, о вечеринках, на которые ходили, о спортивных мероприятиях, барах и клубах и поездках за границу.

И тогда я поняла это — в мире было столько возможностей, которых не испытаешь живя в маленьком городке.

Я не могу объяснить ту жажду, которая родилась во мне тогда. Не просто хотела выбраться, мне это было необходимо, как следующий вдох. Мои мечты были пересмотрены, и я больше не представляла себе дом и детей — по крайней мере, не так скоро. Вместо этого я увидела Ривера и себя, пьющих вино в Италии, плавающих с маской и трубкой у берегов Австралии, купающихся в горячих источниках Исландии, черт возьми, даже путешествующих пешком по горам в Орегоне.

Я даже не рассматривала возможность того, что Ривер не захочет того же самого.

Но когда рассказала ему обо всем, по его реакции можно было бы подумать, что я изменила ему с его лучшим другом.

Он не хотел иметь с этим ничего общего и даже не стал бы рассматривать возможность отъезда. Даже не подумал о том, чтобы взять длительный отпуск, когда я предложила это в качестве компромисса.

Ривер не хотел покидать Уэллхейвен. Никогда.

И это был конец. Первая маленькая снежинка, которая скатилась в другую, катилась, катилась, катилась, пока снежный ком не стал таким большим и тяжелым, что мы просто не могли дышать под его тяжестью.

Мы потеряли то, что когда-то было, чего мы хотели, что планировали.

Мы потеряли друг друга.

Все говорили нам, что это нормально. Мы были влюбленными старшеклассниками, которые поженились слишком рано. Люди расходятся. Браки не всегда длятся вечно.

Но все равно этот развод казался мне самой большой неудачей в моей жизни. Мне казалось, что все, что, как я думала, могло существовать в этом мире, больше невозможно, как будто я все это время лгала себе.

Это раздавило меня.

И хотя Ривер не выказывал никаких эмоций, я знала, что это так же раздавило и его.

После того, как мы поужинали, я предложила позаботиться о посуде — в основном потому, что с каждым мгновением становилась все более и более встревоженной, и мне нужно было чем-то заняться. Когда закончила, я не знала, что с собой делать. Разговоры не вариант, и не было телевизора, чтобы заглушить тишину. Казалось, Ривер решил жить жизнью пещерного человека, как только я ушла — ни интернета, ни телефона, ни телевизора.

Единственным звуком, который я слышала, была бушующая снаружи метель.

Свистел ветер, деревянная хижина скрипела под его тяжестью и, возможно, от снега тоже. Снаружи было так темно, что я ничего не могла разглядеть в окно, но все равно смотрела в него, рассеянно поглаживая Лося, который лежал, свернувшись калачиком, у меня на коленях на диване.

— Пожалуйста, можешь чем-нибудь занять себя? — сказал Ривер через некоторое время, и когда я посмотрела туда, где он сидел на одном из стульев за складным столом, он пристально смотрел на меня поверх страниц книги, которую держал в руке. — Ты сводишь меня с ума всеми этими вздохами.

Я даже не осознавала, что вообще вздыхала, пока Ривер не указал на это, но как только он это сделал, поняла, что это все, чем я занималась с тех пор, как села.

— Ну, и что я должна делать? У тебя нет телевизора. Или интернета. И, по-видимому, разговор не на повестке дня.

Я почти слышала скрежет его челюсти, когда он снова уткнулся в свою книгу.

— У меня там целая полка книг.

— Мне не хочется читать.

— Ну, читай или нет, мне все равно. Но что бы ты ни делала, помалкивай.

Я вздохнула, тяжело и громко, просто чтобы заслужить еще один взгляд из-за книги. Просто ничего не могла с собой поделать. И ухмыльнулась, когда он снова отвернулся.

Единственным светом, оставшимся включенным в помещении, была лампа в углу, и она отбрасывала теплый свет на половину лица Ривера, оставляя остальное в тени. Я удивлялся, как он может читать при свете перед собой, а не позади, и снова поймала себя на том, что хочу указать на это и облегчить ему жизнь, посоветовав переставить стул, но сдержалась.

Отчасти потому, что теперь, когда мужчина сидел вот так, я могла изучать его лицо.

Я не могла объяснить ту бурю эмоций, которую испытывала с тех пор, как увидела его на дороге. На самом деле, я не была уверена, что вообще позволяла себе что-либо чувствовать до того самого момента, пока не увидела, как он читает, сдвинув брови, нахмурившись, как будто книга, от которой он якобы получал столько удовольствия, на самом деле причиняла ему сильную боль.