– Куда нас ведут? – обратился ко мне один из узников. – Мы чем-то провинились? – он говорил спокойно, будто спрашивал у случайного прохожего дорогу до библиотеки.

– Не провинились, – покачал я головой. – Нужно разобрать завалы после взрыва. И всё.

– Ты не обманываешь? – подал голос другой узник. – Ты говоришь правду?

– Правду! – я слегка повысил голос. – Живее! Если будете медлить, то тогда точно подвергнетесь наказанию. И не задавайте вопросов, вы же все прекрасно знаете, как Иные к ним относятся.

Узники построились в шеренгу по три человека. Солдаты шли по бокам, подгоняя людей негромкими окриками. Мы недалеко отошли от бараков, когда из колонок, прикреплённых к высоким столбам, раздался равнодушный мужской голос:

– В связи с возмутительнейшим событием обед и ужин сегодня отменяется. Все бараки будут осмотрены на предмет запрещённых предметов. Всем обитателям лагеря оставаться на своих местах. За малейшее нарушение приказа – смерть.

Я вопросительно взглянул на солдат, но те приказали следовать дальше. Над лагерем поднялся крик. Люди орали и рыдали, бросались в ноги к стоящим рядом Иным и умоляли дать им хоть немного еды и тут же получали удары. У некоторых начинали кровоточить заклеймённые запястья, некоторые падали на землю и бились в судорогах, извиваясь и неестественно выгибая спины.

– Целый день без еды! – простонал один из узников, выбранных мною. – Итак с голоду помереть можно, а тут ещё и это. Кто же устроил этот чёртов взрыв?

– Не жалуйся, – пожилой высокий мужчина недовольно посмотрел на жалующегося. – Мы должно с достоинством принимать все тяготы и испытания, которые выпадают на нашу долю. Те, кто устроил взрыв, молодцы. Они станут героями, и через много лет, даже если мы всё ещё будем рабами, о них будут вспоминать как о тех, кто не сломился, не стал рабом Иных, – он презрительно покосился на меня, – а боролся! Да, они погибли. Мы не знаем их имён и кем они были. Но для нас они должны стать примером. Нельзя в такую минуту думать только о еде.

– На твоём месте я бы заткнулся, – посоветовал я. – Или же через минуту окажешься в карцере. А там, ты знаешь, с такими, как ты, не церемонятся.

– Пыткам меня не заткнуть, – старик прожигал меня злобным взглядом. – Я останусь верен своему народу до последнего вздоха, в отличие от тебя, подонок. Рано или поздно, но ты ответишь за предательство.

– Я никого не предавал, – захотелось кричать, громко кричать от этого раздражающего упрямства и неразумного геройства, но я сдержался. – Я не вызывался на должность главного по бараку, меня назначили, и отказаться я не мог. Каждый из вас, следуя голосу разума и инстинкту самосохранения, согласился бы. И вы так же бы ходили с оружием, так же бы наказывали тех, кто нарушает правила, и так же бы радовались лишнему куску хлеба.

Старик хотел возразить, но получил дубинкой по спине и остаток пути пытался восстановить дыхание. Товарищи поддерживали его с обеих сторон, чтобы тот не упал, и тот кое-как доковылял до разрушенных бараков.

Тяжело вздохнув, узники принялись за работу. Обломки камней они отволакивали в сторону, а тела закидывали в грузовики, которые Иные подогнали к месту взрыва. Женщины, мужчины, отдельные части тела – всё это узники брали в руки и, раскачивая, отправляли в машины. Иногда удавалось откопать ещё живого, еле дышащего человека. Ему шептали слова ободрения, обещали вылечить и сулили долгую счастливую жизнь. За выживших тут же принимались врачи. Некоторых через какое-то время притаскивали обратно – мёртвых с застывшими гримасами боли на бледных истощённых лицах.

Глядя на мёртвых людей, я мысленно задал вопрос к неизвестному подрывателю: "Ну, стоило оно того? Этого ты хотел добиться своим взрывом? Кучи смертей и неизвестного наказания со стороны Иных?" Но ответа, конечно же, не было.

Близился вечер, и сизые сумерки опустились на лагерь. Холодный ветер больно кусал кожу, залезал под ворот серого комбинезона, трепал волосы. Одеждой Иные нас снабдили хорошей, явно не с Земли. Серые комбинезоны, которые несмотря на довольно тонкую ткань, могли защитить от мороза, и тяжёлые ботинки, которые хоть и были неудобными, но защищали ноги от холода и плотно прилегали к голени, предотвращая попадание снега. Но даже в ней мороз болезненно ощущался всем телом. Со стороны бараков раздавались крики, стоны, рыдания. Некоторые бараки ещё не успели осмотреть, и узникам приходилось стоять на улице. Они тесно прижимались друг к другу, стараясь хоть немного согреться.

– Марк, – незаметно подошедшая Узза заставила меня вздрогнуть. Я обернулся и встретился с ней взглядом. – На сегодня можете заканчивать. Солдаты проследят, чтобы узники вернулись к себе в бараки. Ты можешь идти к себе. Только сначала ответь: что-нибудь смогли обнаружить?

– Только людей, – хрипло ответил я. – Трупы и покалеченные люди.

– Как думаешь, кто-то из них может дать показания? – Узза хмуро смотрела на узников, вытаскивающих очередное тело.

– Я не знаю, – тихо ответил я. – Возможно, от шока и боли они забыли о случившемся. Такое бывает…

– Тот старик, – Узза слегка поморщилась, – всё твердит про спички и свою Катеньку. Завтра пойдёшь к нему и попробуешь поговорить. Может, поймёшь что-нибудь из этого бреда.

Я кивнул. Узза махнула рукой, и я направился прочь от развалин. Я шёл вдоль бараков, не глядя по сторонам. Кто-то кричал мне вслед, некоторые пытались схватить за руку, но Иные тут же оттесняли их от меня. Мой барак уже осмотрели, и его обитатели уже заняли свои койки. Спрятавшись под одеяла, они тихо обсуждали произошедшее, а некоторые старались незаметно есть припасённые ранее куски хлеба. Я прошёл в самый конец барака и, кивнув солдату, который следил за порядком в бараке по вечерам и ночам, зашёл через узкую дверь к себе в комнату. Не став зажигать лампу, я повалился на низкую деревянную кровать. До отбоя было ещё четыре часа, но взрыв внёс свои корректировки в привычный распорядок. Неожиданная усталость навалилась на меня, словно разрушенный барак. С трудом скинув ботинки, я залез под одеяло и закрыл глаза. Той ночью мне снилась Узза в белом подвенечном платье, подол которого утопал в крови. Я смотрел на неё, не в силах оторвать взгляд, и понимал, что она самое прекрасное существо во всём мире.

Следующий день начался неожиданно и громко. Из колонок раздался пронзительный звук сирены, а затем женский голос, низкий и хриплый, объявил:

– Объявляется подъём, но узникам запрещается покидать бараки без особого распоряжения. Завтрак сегодня отменяется. За попытки покинуть барак – смерть на месте. Все работы на сегодня отменяются. Дальнейшие указания будут позже.

Я с трудом разлепил веки. Спать хотелось до одури, всё тело ломило, а во рту был неприятный кислый привкус. Но зато сломанный накануне нос не отозвался на прикосновение болью. Определённо, медицина Иных намного опередила нашу. Так быстро лечить переломы мы ещё не научились. Не успели. В научном сообществе давно ходили предложения, как можно ускорить заживление костей, в каких-то лабораториях проводились исследования, собирались международные конференции. В прогнозах значился год. Год был нужен для достижения цели. А через месяц после этой прекрасной новости появились Иные…

Я полежал около минуты, глядя в потолок, а затем, услышав за дверью шум и голоса обитателей барака, сел на кровати и обулся. Хотелось есть, но паёк, который пару дней назад мне выдали, закончился. Сегодня должны были дать новый, но взрыв внёс изменения в привычный распорядок и тут. Чертыхнувшись, я встал с кровати и потянулся. Помахал руками, присел несколько раз и попрыгал на месте. Большее сделать не позволяло маленькое пространство: в комнатку едва помещалась кровать и тумба, в которую я складывал паёк и те немногие личные вещи, которые у меня были. Но по сравнению с остальными из барака я мог считаться счастливчиком. Иные, хоть и не стремились замучить нас до полусмерти, не особо следили за удобствами в бараках. Поэтому узники спали вплотную друг к другу, под тонкими покрывалами, которые не всегда спасали от ночных морозов. Обогреватели, которые Иные поставили в каждом бараке, включались только на два часа вечером, а после отбоя отключались. К утру прогретые помещения остывали, и утро встречало узников холодными укусами.