Узза подошла к Игу. Недолгий разговор, в ходе которого Иг несколько раз бросал на меня взгляд, явно пытаясь сказать Уззе, что я причастен к этому взрыву. Спустя все эти месяцы я так и не понял, за что Иг меня возненавидел. Каждый раз, когда мы с ним сталкивались, он неизменно повторял одну и ту же угрозу:

– Придёт время, и ты мне за всё ответишь, земной ублюдок.

Пока Узза беседовала с Игом, я подошёл к стоящему неподалёку мужчине. Он раскачивался из стороны в сторону, не отрывая взгляда от того, что раньше было бараком.

– Что здесь произошло? – тихо спросил я. – Почему случился взрыв?

Мужчина вздрогнул и посмотрел на меня. У него было болезненного цвета лицо с впалыми щеками, маленькими глазами, окружёнными тёмными синяками, и нос с порванными крыльями. Он затряс головой, а затем бессвязно заговорил, проглатывая слова:

– Катенька моя… сволочи, сволочи, погубили… Они же всех погубили… А я говорил, не надо, опасно это. Но кто же послушает? Я же… глупцы молодые… А Катенька моя где? – он резко схватил меня за плечи, вцепившись длинными пальцами и причиняя боль. – Скажите мне, где Катенька? За что вы её так, изверги? Мало вам того, что планету нашу захватили… – по его лицу побежали слёзы, он тихо зарыдал, и речь его стала ещё непонятнее. – Бабушка моя ещё говорила, не играйся со спичками. Плохо будет. А они? – он посмотрел на развалины и взвыл. – Катенька, Катенька!

Его крики привлекли внимание Уззы и Ига. Несколько шагов, и рука Уззы с оружием ударила мужчину по лицу. Мужчина вскрикнул и упал на землю, вскинув руки к лицу. Кровь из разбитых губ мелкими каплями окропила снег.

– Молчать! – Иг наклонился и за ухо приподнял голову мужчины с земли. – Молчи, убожество, если не хочешь оказаться в карцере.

Он пнул мужчину в бок и процедил сквозь зубы:

– Чёртова планета!

Я давно заметил, что Иг был слишком эмоциональным для Иного. Он был одним из немногих, кто повышал голос, ругался и пытался унизить узников. Ига боялось весь лагерь, его имя шептали с ненавистью и страхом, и стоило ему появиться, находящиеся рядом стремились как можно скорее уйти, лишь бы он не нашёл, к чему придраться, и не сорвал на них свою ярость. Стабильно раз в неделю он устраивал публичные экзекуции, выбрав из провинившихся за неделю наиболее слабых. Чаще выбор падал на стариков и молодых женщин. Некоторым из Иных подобное поведение не особо нравилось, и порой мы становились свидетелями конфликтов между нашими поработителями. Это было странное зрелище: они стояли друг напротив друга, прожигая друг друга взглядами и будто ведя мысленную борьбу. Заканчивалась такая дуэль тем, что кто-то один отступал и уходил, а после его видели с синяками или порезами, которым неоткуда было взяться. Среди людей ходили слухи, что Иные способны наносить увечья силой мысли, а кто-то был уверен, что они обладают нечеловеческой скоростью, и их драки мы попросту не способны разглядеть.

Узза, стоящая возле развалин обернулась ко мне и жестом велела подойти. Обойдя Ига, продолжающего что-то шептать себе под нос и наблюдающего за лежащим на земле мужчиной, я подошёл к разрушенному бараку. Возле Уззы на земле валялась оторванная рука с тонким запястьем и длинными изящными пальцами с вырванными ногтями. Из-под камней едва виднелось тело.

– Ты будешь контролировать разбор завалов, – раздался голос Уззы. – Всех выживших оттащить в лазарет, тела убрать в машины, их скоро подгонят. Набери команду и приступайте. За вами, разумеется, будут следить, так что не надейся спрятать какие-либо улики, указывающие на причины взрыва.

– У меня и в мыслях не было, – тихо проговорил я, склоняя голову.

Узза посмотрела на меня. Раздался тихий смешок:

– Я рассчитываю на тебя. Не разочаруй.

Не сказав больше ни слова, она пошла прочь и лишь задержалась около мужчины, который уже сел и, обхватив голову руками, тихо качался из стороны в сторону, продолжая говорить что-то про Катеньку и опасность игр со спичками. Взмах руки, и двое солдат подошли и, взяв его под руки, потащили прочь в сторону барака, отведённого под лазарет.

Иг подошёл ко мне и произнёс на удивление спокойно:

– С тобой пойдут двое, —он кивнул в сторону солдат, стоящих на вытяжку и ожидающих приказа. – Можешь выбрать кого угодно из любого барака, главное, чтобы работали быстро.

Я кивнул, не осмеливаясь подавать голос. Иные встали по бокам, и мы направились к баракам.

Близилось время обеда, и даже взрыв не заставил людей забыть про это. Люди нетерпеливо переминались с ноги на ногу, стоя длинными шеренгами перед своими бараками. В руках у каждого была глубокая миска с крышкой и ложка. На обед обычно давали густую бобовую похлёбку, горячую и безвкусную. Впрочем, она могла утолить голод и позволяла прожить до следующего приёма пищи вечером, состоящего, как правило, из пары варёных картошек или трёх морковок, ну а там сон, спасающий от ужасов новой реальности, а после него завтрак в виде клейкой каши, на вкус и запах напоминающей клей, да ломоть хлеба, если повезёт. Достаточно, чтобы обитатели лагеря существовали без серьёзных проблем со здоровьем. Конечно, голод всё равно мучал, особенно теперь, зимой. Даже меня, хотя благодаря Уззе у меня были дополнительные пайки в виде хлеба и тонких, почти прозрачных, кусков вяленого мяса, часто одолевало это грызущее ощущение пустоты в желудке.

Я не застал худшие года, когда в мире царил голод. Мои родители старались не распространяться об этом, радуясь, что я уже застал рассвет новой эпохи. О голоде – мучительном и убивающем – я знал только из книг и старых фильмов. И порой, глядя на лагерь, на людей, Иных и забор, не дающий нам шанса вырваться, я невольно думал, что Иные подчерпнули идею лагеря из наших фильмов про Вторую мировую войну.

Идя вдоль бараков, я высматривал самых крепких и здоровых на вид мужчин. Не было и мысли о том, чтобы взять разбирать завалы женщин и стариков. В лагере у меня уже давно была репутация предателя и отступника, собачонки Иных, поэтому стоило мне появиться в сопровождении солдат, как тут же началось волнение. Откуда-то раздался возглас:

– Вы посмотрите! Кто-то уже дал по заслугам этому уроду. А он тут же, небось, побежал жаловаться своей рыжеволосой ****. – Я поморщился от матерного слова, но даже и не подумал определить кричавшего, хотя и ощутил почти физическую боль от оскорбления Уззы.

Вместо меня это сделал один из сопровождающих меня солдат. Он мгновенно определил крикнувшего, и через несколько секунд тот уже стоял на коленях, прикрывая голову руками.

– Хватит! – я попытался, чтобы голос звучал как можно нейтральнее. – Нам нужны люди. Он вполне сгодится для работы.

Солдат несколько секунд не двигался, а потом кивнул. Подняв мужчину за ворот тонкого пальто, он толкнул его в мою сторону. Мужчина – высокий, лет тридцати пяти-сорока, лысый и сероглазый – с ненавистью посмотрел на меня и оттёр с лица кровь. "Слишком много крови" – невольно подумал я.

Люди настороженно наблюдали за нами, теснее сбиваясь в кучки. Я слышал тихий шёпот. Страх остаться без обеда, быть наказанными или убитыми, непонимание и опять ненависть, направленная на меня – всё это я слышал со всех сторон, но не чувствовал ничего, абсолютно ничего. Мне нравилось отсутствие тревоги, страха, боли и злости. Мне просто хотелось жить, ради чего-то прекрасного, что находилось совсем рядом, пока недоступное моему пониманию. Я просто знал, что оно есть. И ради встречи с ним я был готов на всё.

Я пошёл вдоль рядов, выискивая подходящих людей. Лагерь был достаточно большим, обходить его всего не было смысла. И в этих ближайших четырёх бараках можно было найти подходящих узников. Те, кого я вызывал, отдавали свои миски и ложки товарищам и надрывно просили оставить им их порции. Я не сомневался, что большинство из тех, кого я отобрал, вернувшись в свои бараки не обнаружат в мисках похлёбки. Перед таким соблазном – чужая порция! – тяжело устоять.