— Спасибо тебе, друг.

— Серьёзно, я же не издеваюсь. У тебя синяки жуткие под глазами. Ты вообще спишь?

— Да, иногда, когда под окнами не орут сигнализации брошенных машин, — Рихард взглянул на Тилля, но вокалист не смотрел на него.

— Каких ещё машин? — не понял Шнайдер, он встал с дивана и прошёл к своим барабанам.

— Которые кто-то оставляет напротив подъезда, а потом они исчезают непонятно когда. Только вот полночи на них орёт сигнализация. А с утра машины уже и след простыл.

— Риха, ты бредишь, — Пауль снова подошёл к кулеру. — Может тебе воды?

— Не откажусь. Тилль, а ты на чём приехал?

Вокалист сурово посмотрел на Круспе и сказал:

— На такси.

— А машина твоя где?

— В гараже.

— А что у вас случилось-то? — Оливер тоже отставил гитару. — О чём вы вообще?

— Ни о чём, у Рихарда выдалось плохое утро, и он ко всем цепляется, давайте работать уже, и так задержались. У меня в три встреча важная, — Тилль поднялся и, взяв у Пауля стакан с водой, подошёл к Круспе.

— Мне кажется, или ты собираешься вылить воду ему на голову? — Пауль внимательно следил за Линдеманном.

— Тебе кажется, — Тилль отдал стаканчик Круспе и пошёл к микрофону.

— А что за встреча? — Флака уже сидел за синтезатором и переключал настройки.

Тилль промолчал. Шнайдер несколько раз лениво ударил по барабанам, примеряясь. Рихард катал между ладонями пустой пластиковый стаканчик, Пауль уселся на диван. Репетиция не клеилась.

— И всё-таки он собирался меня задавить, — снова начал Лоренц.

Шнайдер коротко взглянул на Флаку и ударил по барабанам, Рихард поморщился, у него опять разболелась голова и громкие звуки доставляли ему неприятные ощущения. Через пятнадцать минут игры Шнайдер не выдержал, он отложил палочки, поднялся и злобно посмотрел на Круспе.

— Чего ты играешь вообще? Ты сам слышишь?

Рихард накрыл ладонью струны.

— Слышал бы, если бы ты стучал потише.

— Ты лажаешь, а я виноват? Это твоё соло, сам его написал, причём здесь я?

— Да при том, что у меня голова раскалывается, и ты ещё барабанишь со всей дури, мы не на концерте, мог бы стучать в пол-силы.

— Круспе, нечего на меня сваливать свою плохую игру, в конце концов, мог бы и вообще не приходить.

— Нет, не могу я так больше, — Рихард поставил гитару и повернулся к Тиллю. — Не могу я, Тилль.

— Заткнись, — одними губами проговорил Линдеманн.

— Это нечестно, я думаю только об этом, и это не даёт мне сосредоточиться.

— О чём? — Пауль тоже отложил гитару.

— Да, пускай все думают, и пускай всем будет тревожно. Рихард, я просил тебя, — Тилль покачал головой и отошёл к стене.

— О чём думать-то? — Пауль смотрел на Рихарда.

Круспе посмотрел на Риделя, бас-гитарист снова поглаживал струны своей гитары. Рихард прикрыл глаза, глубоко вздохнул и сказал:

— Извини, Тилль, но я должен рассказать.

— Идиот, — прошептал Тилль и сел на диван.

— Вчера у меня была полиция, — Рихард замолчал и провёл рукой по подбородку. — Убили девушку.

— Какую девушку? — Шнайдер сел на диван рядом с Тиллем.

— Ангелу Веспе, журналистку. Ночью в парке, изуродовали, всё лицо изуродовали. Полиция приходила ко мне, я был последним, кто её живой видел.

— Это не та журналистка, с которой ты на открытии клуба познакомился? — спросил Пауль.

— Она самая.

— А мы тут причём? — Пауль, казалось, был немного растерян.

Рихард посмотрел на Риделя, басист, сидел, сгорбившись, и смотрел в пол, он, видимо, начал понимать.

— Помните Брингера? — Рихард повернулся к Паулю. Ландерс вздрогнул.

— Этот педераст давно горит в аду, — сквозь зубы процедил Тилль, но на его реплику никто не обратил внимания, все напряжённо смотрели на Круспе.

— Записка? — тихо спросил Флака.

— Нет, просто предчувствие дурное, — Рихард вздохнул. — Может, и ничего страшного, просто дурное предчувствие. И я считаю, — он повернулся к Тиллю, встретился с ним глазами, — вы должны об этом знать.

Оливер поднялся и стал ходить по студии, все молчали. Наконец, басист поднял глаза и тихо сказал:

— Я помню каждую секунду того кошмара, — он взглянул на Рихарда. — Каждую. Но я сам видел труп Брингера и поэтому считаю, что нам нечего опасаться, но, тем не менее, я найму охранника.

— Риха, я что-то не пойму, — Шнайдер поднял глаза на Круспе. — Что может связывать тот случай и эту твою подругу?

— Я ночью спал плохо, думал, и мне пришла в голову мысль одна, — Круспе замолчал.

— Подражатель? — Флака уселся на подлокотник кресла.

— Именно, вы же помните ту записку, последнюю. Полиция так и не установила, откуда она взялась, там ни отпечатков, ни штемпеля на конверте. Может, это и был подражатель или еще вариант — любовник.

— Ich komme wieder, — тихо сказал Оливер.

— У Брингера никого не было, ни друзей, ни родных, это домыслы всё, — Тилль был рассержен.

— Если полиция не нашла их, это не значит, что их не было. Вполне возможно, что у нашего маньяка был друг или любовник, — Флака на секунду задумался. — И значит, этот водитель и правда хотел меня убить, всё сходится!

— А водитель твой здесь при чём? — Тилль тяжело вздохнул и взглянул на Рихарда.

— Смотрите, всё сходится. Брингер хотел, — Флака замолчал. — Ну, в общем, вы все знаете, чего он хотел. И если у него был любовник, то ему могло бы это не понравиться, он мог бы приревновать и желать моей смерти. Ведь если бы не я, то Брингер был бы ещё жив и здоров.

— Если бы не Тилль, — сказал Пауль.

— Да причём тут это, я же не про то, кто его застрелил, говорю, а про мотивацию преступника. Он любил Брингера, а Брингер, — Флака снова замолчал.

— Мы поняли, — сказал Оливер. — Давайте не будем об этом говорить, мне тяжело вспоминать и совсем не хочется. Я нанимаю охранника, и вам всем советую. Хотя, как я уже говорил, сомневаюсь в том, что это как-то связано. Если были бы письма, а так, — он махнул рукой и вышел из студии.

— Ты этого хотел? — Тилль смотрел на Рихарда.

— Не знаю, может, и этого, — ответил Рихард. — По крайней мере, все предупреждены.

— Ага, и тебе стало легче, — Тилль поднялся, взглянул на часы. — Всё, я пошёл. Как я понимаю, работать сегодня никто не будет.

— Мне не стало легче, мне стало спокойней.

— А мне нет, — буркнул Пауль. — Теперь буду дёргаться по пустякам. Хотя, может, Рихард и прав, мы имеем право знать. Надо сказать Фиалику.

— А ему-то зачем? — Тилль уже почти ушёл, но остановился у двери и повернулся к Паулю.

— Он был с нами тогда, значит и его это может коснуться, и я бы на твоем месте, — Пауль посмотрел на Круспе, — рассказал бы о своих догадках в полиции, может, они что найдут. Ты им говорил?

— Нет.

— А почему? Пауль дело говорит, — Шнайдер взял с вешалки ветровку, перекинул через руку и пошёл к выходу.

— Не знаю, мне показалось, что меня слушать не будут.

— А ты всё же попробуй, — Шнайдер открыл дверь и вышел из студии.

Рихард вернулся домой около трёх, он хотел поговорить с Тиллем, прежде чем тот уедет, объяснить ему, почему проговорился, но Тилль даже не стал его слушать. На улице его уже ждало такси, и, отмахнувшись от Круспе, он уехал на свою загадочную встречу. Эти постоянные секреты начинали действовать Рихарду на нервы. Ему хватало и своих проблем, и ломать голову над тем, куда так стремительно и неожиданно убегает Тилль, ему совершенно не хотелось. Но, к сожалению, именно об этом он и думал всю дорогу до дома. Ему нужно было срочно чем-то занять свои мысли. Послонявшись по пустой квартире, Рихард решил посмотреть телевизор, он бесцельно щёлкал пультом, пока не наткнулся на репортаж о смерти Ангелы. Это была коротенькая передача, рассказывающая об её жизни, той стороне жизни, о которой он не имел ни малейшего представления.

Оказывается, в своей газете Ангела считалась одной из лучших журналисток, её перу принадлежали все скандальные статьи, развенчивающие многих известных деятелей культуры, политики, бизнеса. Она за свои тридцать восемь лет успела наступить на много больных мозолей. Ведущий, сделав суровое лицо, полушёпотом сообщил, что полиция не исключает версию заказного убийства, в последние дни своей жизни скандально известная Веспе готовила какую-то статью об одном очень известном человеке, но никаких материалов не нашли, никаких записей ни в её рабочем компьютере, ни в домашнем. И что самое странное, никто не знает даже имени того человека, грязные деяния которого (ведущий не скупился на красивые слова) она собиралась открыть народу.