Он не видел ничего, лишь слышал дыхание похитителей и ощущал их стальную хватку. Его усадили на стул, скрепили руки за спиной металлическими наручниками. Они были отвратительно холодными, и почему-то именно это ощущение скованных за спиной рук вызывало волну неконтролируемого страха, панического ужаса перед его дальнейшей судьбой. Сейчас Рихард уже не думал о царапинах на ботинках, а лишь о том, что очень хочет жить. Сзади послышались шаги, а потом с его головы сдёрнули мешок. Круспе судорожно втянул носом воздух, затхлый и влажный. Он успел увидеть лишь стены, покрашенные тёмной краской, и низкий потолок со свисающими с него проводами, когда вспыхнул прожектор и ослепил его. Круспе зажмурился.

— Здравствуй, Рихард Круспе, — сказал незнакомый мужской голос.

Рихард молчал. От страха во рту пересохло, и, казалось, если он заговорит, то захлебнётся надрывным старческим кашлем.

— Ты не очень-то вежлив, а я это не люблю. Хочешь, чтобы мои ребята ещё поучили тебя уму-разуму?

— Нет, что Вы, я ничего такого не хотел, — сказал Рихард поспешно, — просто я не знаю вашего имени.

— А тебе и не надо, — голос рассмеялся. — Называй меня Даррен, если тебе так проще.

— Добрый день, Даррен, — сказал Рихард, хотя понимал, что это и прозвучало жалко.

— Знаешь, зачем ты тут? — задал вопрос Даррен.

— Нет, — ответил Круспе. Он видел лишь ослепляющий луч света, направленный на него, и снова прикрыл веки.

— Да ты глупее, чем я думал, ребята, кого вы мне притащили? Этот болван бесполезен. Убейте его.

— Нет, не нужно! — Рихард не на шутку испугался. — Я здесь из-за Ангелы?

От страха он стал плохо соображать, и это затрудняло положение.

— Ну, вот, можешь, когда хочешь, — сказал Даррен, и Круспе показалось по голосу, что тот улыбается. — А то я уже подумал, что тебе потребуется хороший стимул.

— Стимул? — повторил Рихард дрожащим голосом.

— Да, парень, стимул. Страх потерять свои прекрасные пальцы. Ты же у нас гитарист, и мне было бы очень любопытно посмотреть, как ты сможешь играть свои песни без них, — он опять засмеялся, а Круспе ощутил, как по спине пробежали мурашки. — Пару недель назад я купил новый нож, для разделки рыбы, и продавец уверял меня, что он режет кости как масло. Как думаешь, врал? Смогу ли я отрезать твой мизинец одним ударом, или придётся пилить?

— Да зачем вам это, — у Рихарда всегда было отличное воображение, и он живо представил эту кошмарную картину, и его тут же замутило. — Что я вам сделал?

— В том-то и дело, что ничего, а при этом у тебя есть такая возможность.

— Я не понимаю, — он и правда ничего не понимал, мысли путались в голове.

— Ведь если отрезать только мизинец, это не помешает твоей карьере, правда же? — задумчиво сказал Даррен.

— Не нужно ничего мне отрезать, — взмолился Круспе. — Что вы хотите? Я больше не стану ничего расследовать, я вам обещаю. И никому ничего не скажу.

— А что именно ты не скажешь? — голос стал ближе, и Рихарда стала бить нервная дрожь, он буквально ощутил боль в мизинце правой руки, и ему приходилось прикладывать усилия, чтобы не закричать в голос.

— Ничего вообще не скажу, — ответил он и часто-часто задышал.

— Неправильный ответ, — сказал Даррен, и Рихард судорожно сглотнул.

— В смысле? Я не понимаю, что вы хотите. Прошу, не надо пальцы, не надо, — затараторил он и стал вращать головой, пытаясь увидеть тех, кто хотел учинить над ним кровавую расправу.

— Успокойся, сейчас же. Сиди смирно! — крикнул Даррен, и Рихард замер на месте, потупив взгляд.

— Нам нужно, чтобы ты заговорил, — голос стал удаляться, и у Круспе отлегло от сердца.

— О чём? Я же ничего не знаю.

— Гордон Баум, — сказал Даррен, и Круспе замер от неожиданности. Он и правда ничего не знал о друге Оливера и не смог бы рассказать о нём ничего, кроме того, что тот экспрессивен и выглядит, как участник олдскульной метал-группы.

— Так что, знаешь его? — спросил Даррен с нажимом, и Круспе кивнул, а потом, опомнившись, добавил:

— Да, но очень плохо. Мы виделись лишь однажды, и я почти ничего не знаю о нём.

— Это не так, Рихард. Ты же был у него в гостях и произвёл там нехорошее впечатление. Похоже, ты не мастер производить хорошее первое впечатление, я же не ошибаюсь?

— Нет, ну, то есть, я не знаю. Я точно никогда не был в гостях у этого человека. Вы меня с кем-то перепутали. Может, вам нужен Оливер?

— Я никогда не ошибаюсь, — Даррен хмыкнул. — Не тебя ли вчера прогнали из борделя? Припоминаешь?

— Да, но причём тут Баум?

— При том, герр Круспе, что этот бордель принадлежит этому мерзкому жиду.

— Мне казалось, он ливанец, — зачем-то сказал Рихард и тут же пожалел об этом.

— Да мне срать, кто он, грязный жид или вонючий эмигрант из Ливана, — заорал Даррен. — Таким, как он, не место среди нас. Все эти турки, евреи, ливанцы, вонючие арабы в своих бабских платьях должны сдохнуть!

Рихард не стал ничего отвечать на это. Неонацистские идеи витали в обществе, но он никогда не поддерживал их.

— Тебе нужно рассказать обществу о том, что этот борец за свободу, этот гнилой политик с козлиной бородкой, на самом деле грязный сутенёр. Вот что мы от тебя хотим, — сказал Даррен.

— Но разве этот бизнес нелегален? — попробовал возразить Рихард. — Что именно я должен сказать? Мы же не в Америке, где достаточно пустить грязную сплетню, чтобы испортить человеку карьеру.

— Не знаю, что ты скажешь, герр музыкант, но ты должен что-то придумать. У тебя же есть диск, не так ли?

«Они и о диске знают», — подумал Круспе в ужасе, а вслух сказал:

— Да, но чем он мне поможет. Там фото другого человека, и нет ни слова о Бауме.

— Мы знаем, что там, такая ерунда может поднять волну, а волна сметёт всё на своём пути. Стоит только направить её в нужную сторону.

— А вам-то это зачем? — кажется, эти люди не собирались его убивать, и Круспе совсем осмелел. — Разве вы не работаете на второго депутата? Ведь такие фото прежде всего ударят по нему.

— Да срать нам на второго, мы работаем на самих себя. И наша цель не допустить, чтобы к власти в великой Германии пришли такие вот гниды. Тебе-то это должно быть понятно.

— В каком смысле мне? — не понял Круспе.

— Ну, ты же правый, как и мы. Мы уважаем вашу музыку, она соотвествует нашим идеям, и потому ты ещё жив и здоров, — Даррен рассмеялся отвратительным истеричным смехом.

Круспе не имел никакого отношения к неонацистам, но не стал спорить, решив не искушать судьбу.

— Так что, мы пришли к согласию? Или следует ещё раз прочистить тебе мозги?

— Нет, не нужно, — испуганно ответил Рихард. — Я всё понял. Постараюсь что-то сделать, правда, не знаю, что именно.

— Все гитаристы такие тупые? — спросил Даррен и, не дождавшись ответа, сказал. — Ты должен закончить работу своей подружки и опубликовать всё, что она написала.

— Каким образом? Я же не журналист.

— Да как хочешь, меня это не колышет. Хоть в Твиттере публикуй. Главное, чтобы был резонанс и чтобы Баум там тоже фигурировал.

— У меня нет ничего, что доказывало бы его причастность, и не знаю, как смогу сделать то, что вы просите.

— Ты специально бесишь меня, или у тебя много лишних пальцев? — угрожающе произнёс Даррен, и Рихард судорожно затряс головой.

— Я всё сделаю, извините, я не хотел бесить вас.

— Так-то лучше, и да, ты получишь доказательства сегодня на почту. Их немного, но вместе со статьёй Ангелы, думаю, прокатит. А теперь мои ребята отвезут тебя туда, откуда взяли, ясно? И не вздумай кому-то рассказать, или пойти в полицию. Поверь, наши везде, и стоит только тебе попробовать нас надуть, мы сразу же узнаем, и тогда ты не отделаешься так легко. Я лично отрежу все твои пальцы и скормлю их крысам.

— Да, я не собирался вас обманывать… — Рихард кивнул головой, и тут же на его голову снова опустился чёрный мешок, заглушая его последние слова.

Через полчаса его высадили в тёмном переулке неподалеку от того места, где похитили. Он так и не успел разглядеть лиц тех, кто сделал это, заметил лишь высокие чёрные ботинки, такие, что носят неонацисты по всему миру, и татуировку на руке одного из них — всего две цифры «88», но смысл дошёл до него сразу, и он понял, что эти люди шутить не будут.