Оливер виновато улыбнулся и посмотрел на Тилля, словно извиняясь за прямолинейность друга.

— Я всегда хотел только справедливости, моя предвыборная программа направлена на улучшение жизни народа. На то, чтобы каждому в этой стране было хорошо: и коренным немцам, и таким, как я, эмигрантам. А ваш депутат — сволочь и карьерист. Ему нужна власть ради власти, власть ради денег, власть ради влияния. Вы знаете, что он педофил? — Гордон смотрел прямо на Рихарда, тот кивнул головой.

— Знаете?! Так почему же вы голосуете за него, почему же не хотите того, чтобы такие, как он, понесли наказание за свои проделки? — Баум прожигал Рихарда взглядом тёмных глаз. Круспе смутился и пожал плечами.

— Мы не голосовали за него, — отозвался Тилль, но Баум даже не взглянул на вокалиста и продолжил.

— Этот извращенец не так давно растлил дочь своей горничной, девочке не было и пятнадцати. Они тоже эмигранты. Я пытался сделать что-то, говорил с женщиной, пытался убедить, чтобы они заявили на него. Но нет, она молчит. Он просто дал ей денег и припугнул. Сволочи! — Баум уже почти кричал, некоторые люди стали поворачиваться к ним. Официант, собиравшийся было подойти к их столику, поспешно свернул и направился в другую сторону.

— Гордон, — Ридель перегнулся через столик и положил руку на рукав Баума.

— Да, простите, — Гордон успокоился. — Просто сейчас выборы, и я на взводе, — он тяжело вздохнул и отвернулся.

Тилль молча смотрел на него, повернувшись вполоборота. Круспе мешал ложкой в чашке, поднимая гущу со дна. Ридель постукивал тонкими пальцами по краешку стола.

— Мне Олли рассказал про вашу журналистку, — Гордон снова посмотрел на Круспе. — Я почти уверен, что этот педофил приложил руку к её смерти.

— Почему? — Рихард положил ложечку на край блюдца и снова закурил.

— Да потому, что если бы статья вышла, его карьере настал конец. Это грязное дело, и избиратели потеряли бы доверие. Этот лицемер везде кричит о любви к детям, помощи сиротам. Его предвыборная программа направлена на улучшение образования, на снижение уровня детской преступности, а тут такое. Он и две школьницы. Сами понимаете, как бы всё это выглядело.

Рихард мимоходом подумал, что Баум слишком хорошо осведомлён о деле с проститутками: так, словно сам видел фото. Хотя, возможно, Оливер всё ему рассказал.

К ним подошёл официант; с опаской посмотрев на Баума, он положил на середину стола два меню, забрал пустую чашку у Рихарда и поспешно удалился.

— То есть, вы хотите сказать, что фото с проститутками его бы скомпрометировало? — уточнил Рихард.

— Ещё как, — Баум раскрыл меню, низко нагнулся над ним, сощурил глаза. Видимо, у него было плохое зрение, но по каким-то своим соображениям он не хотел носить очки. Прядь волос упала ему на лицо, он откинул её рукой. Подняв глаза на Риделя, он спросил. — Ты что-нибудь будешь?

— Нет, ничего не хочу.

Баум кивнул, закрыл меню, отложил в сторону, и, снова посмотрев на Рихарда, продолжил:

— У него низкий рейтинг, но, тем не менее, выше, чем у меня. На сегодняшний день ему хватает голосов, чтобы пройти. Но если бы в газете, да к тому же такой солидной, появились бы его фото с малолетками, его предвыборная гонка была бы закончена. Вы, немцы, чрезвычайно толерантны, но даже у вас есть предел дозволенного. Ангела Веспе была остра на язык; я читал её статьи и поэтому знаю, о чём говорю. Статья уничтожила бы его карьеру на самом взлёте, — он махнул рукой официанту, тот почти сразу подошёл.

— Мне, пожалуйста, молочный коктейль с вишней, — Баум исподлобья взглянул на официанта. — У вас же приличное заведение?

— В каком смысле? — официант окинул непонимающим взглядом всех за столиком.

— Вы не станете травить меня синтетическим дерьмом? — Гордон прищурился, от чего стал похож на азиата. Официант всё ещё не понимал вопроса, и тогда Гордон объяснил. — Вы готовить коктейль не из концентрата?

— Нет, что вы, — официант расплылся в улыбке, — только свежее молоко, чуточку сахара, вишнёвое пюре и пара ложек натурального пломбира.

Баум удовлетворённо кивнул.

— Вам повторить напитки? — он указал на пустой бокал Тилля.

Линдеманн отказался, и официант удалился. Рихард снова с удивлением взглянул на Баума. Казалось странным, что такой брутальный и сердитый человек вдруг заказывает молочный коктейль, да ещё и капризничает из-за состава. Баум поймал его взгляд и сказал:

— Вы не доверяете мне? Считаете, что я не имею права лезть в политику?

— Нет, что вы, — испугался Рихард. — С чего вы взяли?

Баум ничего не ответил и стал смотреть в сторону. У Тилля зазвонил мобильник, он поднялся из-за столика, извинился и отошёл. Круспе следил за ним глазами, казалось, что Тилль оправдывается перед кем-то. Он нервно ходил по тротуару перед кафе, иногда размахивал руками.

— А вы где были сейчас? — спросил Оливер.

— Ай, не спрашивай, — Рихард взглянул на басиста.

— Тилль мне говорил, что у тебя есть ещё какие-то версии, кроме депутата.

— Тут не может быть никаких сомнений, Олли. Все другие версии нужно сразу же отмести. Кроме этого педофила никому это не нужно было, — Гордон погладил бороду. Ему принесли коктейль в высоком тонком стакане, с трубочкой и симпатичным розовым бумажным зонтиком. Не замечая зонтика, он стал пить его через трубочку с детской жадностью. Рихард смотрел, как быстро уменьшается количество жидкости в стакане.

— Вы многого не знаете, — сказал он, когда Гордон, наконец, разогнулся над столом. — Кроме политика были и другие люди, которые тоже желали ей смерти. Стажёрка её, Ева.

— Ева? — Гордон даже вздрогнул. — Моя дочь? Зачем ей это? Откуда вы вообще о ней узнали?

Пришла очередь удивляться Рихарду.

— Так Ева ваша дочь? Та самая Ева? Она писала книгу о политике?

— Написала уже, книга ужасная. Она переврала все мои слова, она не хочет, или не может понять моей борьбы. Я не позволил ей печатать это, по крайней мере до того момента, пока не закончится эта предвыборная гонка, — Гордон замолчал, допил остатки коктейля, снова низко наклонившись над стаканом, и вдруг резко выпрямился и указал куда-то рукой. — Вон, смотрите, депутат ваш.

Рихард повернулся. По улице неторопливо полз автобус, на его боку красовался портрет депутата. Рихард усмехнулся и снова взглянул на Баума. Гордон, сильно сощурившись, не отрываясь, следил за автобусом, пока тот не скрылся с глаз.

— Так я не понял, — Гордон снова сурово взглянул на Круспе. — Откуда вы про мою дочь узнали? И почему считаете, что она хотела смерти журналистки. Насколько мне известно, она преклонялась перед Ангелой. Я сам устроил её работать в эту газету. Я вообще-то не сторонник такой политики, дети, по моему разумению, должны сами искать свою дорогу в жизни. Но она так упрашивала. К тому же я надеялся, что Ангела Веспе положительно повлияет на неё. Как я уже неоднократно говорил, это была очень талантливая журналистка.

Рихард попытался вспомнить, когда Баум говорил такое, но не смог.

— Мне случайно попали в руки записи Ангелы, она упоминает там вашу дочь и отзывается о ней не очень лестно, — он с опаской взглянул на Баума, тот вытащил зонтик из пустого бокала и крутил его между пальцами. — Она говорила, что ваша дочь требует от неё самостоятельности, а она не хотела давать ей серьёзной работы. Вот я и подумал, что это…

— Стоп, — Гордон положил зонтик на краешек стола. и налетевший ветер тут же унёс его, но он даже не обратил на это внимания. — Моя дочь —

трудный подросток с завышенным самомнением. Да, она могла требовать самостоятельности. Да, она только этим и занимается, постоянно требует самостоятельности, вот только если получает её, то не знает, что с ней делать. Она почему-то вбила себе в голову, что мы с ней стоим на разных концах реки под названием «жизнь», хотя я всегда был на её стороне. Она вздорная девчонка, но она не убийца, слышите меня? Не убийца! — он снова перешёл на повышенные тона. Ридель, как и раньше, положил руку ему на рукав.