— Я уверена, он изменил мне с этой куклой из супермаркета.

— Да брось ты. Это он специально хочет, чтобы ты ревновала.

Хлопнула подъездная дверь, женщины ушли. Шнайдер снова вернулся к лифту. Нужно было срочно куда-то идти, стоять здесь становилось небезопасно. Кто-нибудь мог увидеть его и вызвать полицию. Он нажал на кнопку, сел в лифт и отправился на седьмой этаж.

На седьмом Шнайдер вышел и огляделся. Справа от него, почти под потолком было маленькое окошко, сейчас открытое. Налево вёл маленький коридорчик, в конце которого была дверь квартиры номер пятьсот двадцать, потом коридор делал поворот, огибая шахту лифта. Четыре другие квартиры располагались за лифтом, здесь же он увидел лестницу, ведущую вниз. Из-за двери пятьсот шестнадцатой раздавалась громкая музыка, прислушавшись, Шнайдер узнал в ней песню «Er gehört zu mir» Марианны Розерберг.

«Она считается одним из гей-гимнов», — подумал он, но решил, что это было бы слишком просто. Постояв немного перед дверью пятьсот семнадцатой квартиры, Кристоф тихонечко спустился по лестнице на пол-пролёта, достал телефон и набрал жену.

— Да, — ответила она холодно.

— Привет. Ты дома? Доехала без происшествий? — он попытался придать голосу нежность.

— Да, — так же холодно ответила она.

— У тебя всё хорошо?

— Да.

— Регина, не обижайся, я…

Она отключилась. Шнайдер растерянно посмотрел на мобильник, подумал и набрал Флаку.

— Да, Шнай, — Лоренц был более дружелюбен.

— Кристиан, я сейчас стою в подъезде человека, которого подозреваю в связи с маньяком, и не знаю, что мне делать. Тут пять квартир на этаже, он живёт в одной из них. Мне кажется, нужно что-то предпринять, но я не знаю, что именно. Может, мне в полицию позвонить?

— Полиция нам не верит, и никто к тебе не приедет, — Флака задумался на несколько секунд. — Это не опасно? Я имею ввиду, что ты в его подъезде, а вдруг он тебя увидит?

— Он меня не видел и не догадывается, что я тут. Кристиан, если честно, я не знаю, что здесь делаю и зачем следил за этим парнем. Я безоружен и понятия не имею, в какой квартире он живёт. Но даже если найду нужную квартиру, то не уверен, что хочу туда идти в одиночестве.

— Ты прав, одному не стоит. Это может быть опасно. У меня есть газовый пистолет и электрошокер, купил их только что, по совету комиссара. Хочешь, я приеду, и мы пойдём к твоему парню вместе?

— Ты что, я не могу просить тебя о таком, — ответил Шнайдер, хотя подумал, что это было бы замечательно. Вдвоём и с оружием они точно узнали бы, что нужно этому парню, и имеет ли он отношение к Брингеру.

— Я же сам предложил, к чему пустые слова? — голос Флаке звучал рассерженно.

— Я понимаю, но не могу подвергать тебя опасности. К тому же, а вдруг всё это пустое, и этот человек тут вообще ни при чём?

— Ты один из самых разумных людей, которых я знаю, потому, если ты считаешь, что парень связан с маньяком, то это так и есть.

— Чёрт, Кристиан, я не знаю, насколько я разумен. Я же бросил жену в ресторане и катался час с лишним по городу за этим парнем просто потому, что Регина сказала, что он похож на гомосексуалиста. Я словно полоумный гомофоб, обвиняю человека лишь потому, что у него нетрадиционная ориентация.

— Я бы поддержал тебя в самокритике, но после той истории с Брингером считаю, что лучше перепроверить, чем потом сожалеть. Я заподозрил Брингера ещё на виноградниках, но Тилль высмеял меня, и я решил, что всё это пустяки. И из-за этого Рихард схлопотал пулю и чуть не погиб. Если ты что-то заподозрил, то это не напрасно. Адрес давай, я записываю…

========== Глава одиннадцатая. Политик и предвыборная гонка ==========

Они сели за столик на улице. Тилль заказал бутылку пива и орешки, Рихард — кофе. Оливер с другом ещ` не появлялись. Рихард закурил и огляделся. Почти все столики в кафе были заняты, видимо, многие клерки из соседних офисов вышли на обед. Было шумно, пахло едой, официанты носились между столиками с колоссальной скоростью, меняли пепельницы, подносили новые блюда, забирали грязную посуду.

— Я с Нариной говорил, — сказал Тилль и, взяв салфетку, стал мять её в пальцах. Рихард поднял на него глаза.

— И?

— Хорошая девушка. Беженка. Отец сириец, мать из Намибии. Как я понял, родители уже не работают, он, вроде, инвалид, мать тоже почему-то дома сидит, а ей приходится кормить одной семью.

Рихард молча смотрел на друга. Почему-то его удивила заинтересованность Тилля судьбой Нарины. Тилль бросил смятую салфетку на стол, посмотрел куда-то вдаль и продолжил:

— Ангела твоя работала её сменщицей, причём, как я понял, совала нос, куда не следует, что и понятно, журналистка всё-таки. А потом ухитрилась сделать эти снимки. В борделе каким-то образом прознали, и ей пришлось скрываться. Её покровителя, Кристофа, начали трясти. Угрожали рассказать его жене о том, что ходит к проституткам, ну, он и слил её.

— Это же не Шнайдер, да? Другой Кристоф?

— Конечно, да, — Тилль взглянул на него раздражённо, а потом вытащил ещё одну салфетку и снова стал скатывать из нее шарик. — А потом Ангела умерла. Вот так вот. Они знают про диск этот. Знают, что он был. Но где он сейчас им неизвестно.

Тилль замолчал. Рихард стряхнул пепел, кивнул головой.

— Нарина это всё рассказала?

— Ну, не всё, конечно. Я просто ведь знаю что-то, смог сопоставить. Она просто жаловалась, что не спала уже три ночи, клиенты идут, а ей и отдохнуть некогда. Сменщица пропала. Я стал спрашивать, ну, её и понесло, — Линдеманн снова отложил смятую салфетку.

Подошёл официант, поставил перед Рихардом чашку кофе, а перед Тиллем бокал и открытую бутылку пива, вазочку с орешками, забрал смятые салфетки и ушёл.

— Если бы нас не выгнали, я бы больше узнал, — Тилль налил в бокал пива и словно завороженный смотрел, как медленно опускается пена.

— И опять я виноват, — Рихард отпил кофе: он был горячим и очень крепким.

— Да нет, не ты. Я так, просто, — Тилль вытащил из вазочки несколько орешков, закинул в рот. — Где же Олли?

— А во сколько он должен прийти?

Тилль лишь пожал плечами.

— А у тебя там что было? — спросил он после некоторого молчания.

Рихард криво усмехнулся:

— Чёрт знает что, я пытался разговорить девочек, но они не шли на контакт.

— Так прямо и не шли? — улыбнулся Тилль. — Я думал, проститутки не ломаются.

— Да я не об этом, — Рихард раздражённо махнул рукой. — В этом плане у них всё хорошо, а вот рассказывать ничего не хотели.

— Так это не удивительно, им платят не за разговоры, — Тилль подмигнул, отпил пива, вытер губы салфеткой. — Хотя я ничего не платил, так что всё справедливо.

— Почему не платил? — Рихард удивлённо поднял на друга глаза и тут увидел, что к ним направляется Оливер в компании с каким-то бородатым крепким мужчиной в светлом дорогом костюме. — А вот и Олли с другом.

Тилль обернулся и помахал им рукой. Ридель улыбнулся, кивнул головой и, подойдя к столику, сказал:

— Рано вы, — повернувшись к мужчине, он представил его. — Это мой друг Гордон Баум, я говорил вам, он работает в Бундестаге. Гордон, это Тилль и Рихард.

После рукопожатий все уселись: Гордон рядом с Тиллем, Ридель напротив него, справа от Круспе. Рихард отпил кофе и украдкой посмотрел на Гордона. Ему почему-то казалось, что работник Бундестага должен выглядеть немного иначе. У Баума были густые чёрные длинные вьющиеся волосы, собранные в растрёпанный хвост на затылке, густая, и тоже словно какая-то неухоженная, борода. Непропорционально длинный, острый нос с большими волосатыми ноздрями, узкий, чрезвычайно длинный рот и маленькие, на выкате, тёмные глаза. Брови были чёрными, густыми и срослись на переносице, что придавало лицу сердитое выражение. При этом одет он был дорого и со вкусом. Когда Гордон заговорил, Рихард удивился ещё больше. У Гордона был мягкий голос и идеальный выговор уроженца Берлина.

— Я ливанский еврей, с армянскими корнями, — сказал он, словно желая сразу расставить все точки над «i». — Мой прадед был армянином, жил в Ереване, но потом женился на ливанке и эмигрировал. Родился я в Ливане, но в детстве родители переехали в Берлин. Мне говорили, что я никогда не стану здесь кем-то, но, видимо, они ошиблись.