Подняв свое импровизированное оружие повыше, она проскользнула между коттеджами и оказалась во дворе позади них.

Она уже почти догнала его, когда увидела. Ханна застыла, затем резко отпрянула назад в пространство, из которого только что вышла.

Во внутреннем дворике четвертого коттеджа сидел мужчина. Слава Богу, он стоял к ней спиной, потому что она уловила и блеск бокала в его руке, и тихий шепот разговора. Она чуть не подкралась к парочке, устроившей романтический вечер.

Ханна развернулась и бросилась назад, прежде чем позволила себе громко втянуть воздух, чтобы подпитать свой бешено бьющийся пульс.

Тень, вероятно, была соседом, возвращавшимся за дровами или бутылкой вина из машины. И она чуть не проткнула его своим ключом от коттеджа.

Ханна поспешила мимо коттеджей и парковки, пока не оказалась на спуске к гостинице и шоссе за ней. Солнце было где-то за деревьями, и все вокруг казалось голубым и мирным, успокаивая ее сердцебиение, несмотря на то, что она спешила покинуть домики позади.

Она не привыкла быть такой одинокой в своем одиночестве, вот и все. В Чикаго ее окружали люди, даже когда она оставалась одна в своей квартире. А в Косвэлле везде были соседи. Но здесь, в прибрежном лесу, она чувствовала себя отрезанной от всего, и это заставляло ее нервничать.

«Это глупо», ― заверила она себя.

Но еще до того, как слова исчезли из ее ушей, она услышала звук маленького мотора, и пока она смотрела, древний вездеход, который она видела раньше, выскочил из-за деревьев впереди и помчался к гостинице. За рулем сидел все тот же старик. Она видела, как его седые волосы развеваются на ветру, когда он уезжал.

Она посмотрела туда, где он появился из-за деревьев, затем проследила за движением своей головы, пока не повернулась лицом к коттеджам.

Конечно, это ничего не значило. И, черт возьми, даже если бы это был он, то в его обязанности входило ухаживать за этим местом. Территория, хижины, может быть, даже тропы. Он работал здесь. Конечно, он будет рядом.

Но Ханна все еще продолжала держать руки крепко скрещенными на груди и ускорила шаг по направлению к шоссе, пока почти не перешла на бег трусцой.

Когда она открыла дверь придорожной закусочной, было уже почти девять, и чувство вины охватило Ханну, когда она вошла внутрь. Габриэль предложил свою помощь, но он, вероятно, не планировал торчать здесь после закрытия, чтобы сделать это.

Она с облегчением увидела, что за двумя столиками все еще сидят посетители, а у стойки бара ― двое мужчин. Она еще не опоздала.

Когда она оглянулась на окно, то поняла, как уже стемнело. И после всего этого ей все равно придется идти домой пешком. Поздняя прогулка домой была тем, с чем она могла справиться с апломбом в Чикаго. Но здесь? Она даже не знала, что живет в этих лесах.

Ханна села за барную стойку и сняла куртку, обнажив топ, который носила под ней. Она не флиртовала, по сути. Она просто хотела, чтобы Габриэль знал, что она не всегда выглядит как утопленная крыса, форма дикой природы, с которой она была знакома еще до того, как увидела ее сегодня в зеркале ванной.

Она как раз посмотрела вниз, чтобы проверить свое декольте, когда Габриэль сказал: «Привет».

Оторвав взгляд от груди, она увидела, как он с широкой улыбкой нырнул под боковую дверь бара.

― Будешь ужинать?― спросил он.

― Нет. Я не хочу тебя задерживать. Я просто подумала, что надо бы остановиться и…

― Выпить.

― Нет, ты уже заканчиваешь.

― Это займет не меньше получаса. Ты можешь подождать?

Ее улыбка смягчилась. Она его не задерживала. Вместо этого он просил ее, чтобы она зависла здесь подольше.

― Не проблема.

― Еще виски?

― Может, просто бокал белого вина. То, что тебе больше нравится.

Он снова подмигнул (это был, вероятно, импульсивный жест в этой работе), но будь она проклята, если не получила от этого удовольствия. И она была рада выпить после того странного приступа паники.

Он быстро налил себе вина и поставил полупустую бутылку рядом с бокалом.

― Вырубись сам, ― он сделал два шага в сторону и остановился. ― Но не в буквальном смысле.

― Никакой отключки. Поняла.

Она была благодарна за возможность на минуту расслабиться и позволить адреналину выйти из тела. Завтра она спросит Такера о старом мастере на все руки. Сегодня вечером она просто должна была благополучно добраться домой. И выяснить, что обнаружил Габриэль. А также, посмотреть, что ждет ее в почтовом ящике, когда она вернется. Может быть, гневное письмо от бывшего мужа. Может быть, его ледяное молчание.

Ладно, расслабиться получалось у нее плохо. Но она довольно прилично пила вино, поэтому сделала глоток и улыбнулась. Вино было хорошее. Яркое и золотистое, оно ощущалось на языке. Она могла бы привыкнуть к этому Габриэлю.

И все шло прекрасно. Она собирала информацию. Приближалась к ответу. Теперь, когда она была здесь, казалось все менее и менее вероятным, что она действительно найдет свою мать, все еще живущую на этом побережье, но она могла найти ее где-нибудь в принципе.

Один из столиков освободился, и двое мужчин в другом конце бара тоже встали. Они были одеты в дорогое велосипедное снаряжение, и Ханна подумала, не собираются ли они ехать куда-нибудь по шоссе в темноте. Обеспокоенная, она смотрела, как они уходят, направляясь к двум велосипедам, припаркованным снаружи. Когда дверь закрыла ей обзор, она покачала головой.

― Все в порядке? ― спросил Габриэль. Она обернулась и увидела, что он несет из кухни стопку чистых стаканов.

― Я едва могу наслаждаться ездой по этому шоссе. Я не могу себе представить, как люди любят кататься на нем.

― Они этого не делают.

― Не делают чего?

― Не любят кататься на нем. Я знаю людей, которые ездили на велосипедах по всему миру, но когда они добираются до Биг-Сура, то всю дорогу сжимают кулаки так, что белеют костяшки пальцев.

― Честно говоря, не могу поверить, что их всех не сбивают машины. Все, кто за рулем, смотрят на океан!

― Мне это кажется неразумным.

― Так зачем же они это делают?

Габриэль пожал плечами.

― Многие чувствуют, что это то, что они должны сделать. По той же причине, что и ты. Большинство других людей не понимают, насколько это будет мучительно.

«Совсем как я», ― подумала она, но вслух ничего не сказала.

Габриэль поднял глаза и указал рукой на последний столик.

― Извини, я на секунду, Ханна.

Он произнес это так, словно был с ней за ужином, а не на работе. Парень был очарователен, а у нее не было места для очарований в этой поездке. Или в ее сердце.

Если бы у нее вообще было сердце. Когда-то Джефф утверждал обратное, и она подозревала, что он прав.

Она допила вино и налила себе еще полбокала.

Посетители покинули последний столик. Кто-то включил фоновую музыку, пока она не перестала быть фоновой. Она закрыла глаза и наслаждалась роком семидесятых. Она всегда питала слабость к радио-хитам этих лет. Воспоминания о том, как она сидела в семейном автомобиле, снова на нее нахлынули: окна опустились в летнюю жару, потому что у них не было кондиционера, сестры теснились слишком близко, заставляя их всех потеть еще сильнее, ее мама подпевала, все скучали, но в основном были счастливы.

Она знала, что ее жизнь не была плохой. У нее было прекрасное детство, может быть, просто не совсем правильное.

Ее сестры были так близки, и десятки интересов, которые они разделяли с мамой, создали маленькое белокурое трио. Казалось, что половина детских воспоминаний Ханны была связана с тем, как они втроем болтали и смеялись над выпечкой, рукоделием, садоводством или любой другой работой, которую могли найти. Они никогда не исключали Ханну. И делали это не нарочно. Но, возможно, что-то древнее и инстинктивное удерживало ее от того, чтобы присоединиться к ним.

А может, и нет… может быть, она чувствовала тайную обиду матери, которая действительно любила ее. Дороти вырастила ребенка, которого ее муж зачал от другой женщины. Любовь была там, но, несомненно, она была пропитана чем-то неуловимым, тем, что даже сейчас Ханна не могла определить.