― Ты Ханна Смит.

Рэйчел поднесла дрожащую руку матери к губам и поцеловала ее.

― Эта женщина ― твоя мать, прямо здесь, перед тобой, и ты ведешь себя с ней жестоко. Она тебя воспитала. Она любила тебя. Мы твоя семья, и мы здесь с тобой, так что какая разница, кого они оставили в Биг-Суре?

Она глубоко вздохнула, втянув в себя достаточно воздуха, чтобы сказать Рэйчел именно то, что она думает о таком дерьмовом отношении к ее чувствам. Но рука Бекки обвила ее плечи и притянула к себе.

― Пойдем. Давай выйдем на улицу и поговорим.

Ханна затаила дыхание. Если она уйдет, Рэйчел продолжит думать, что она права, а это не так.

Но разве имеет значение, что скажет Ханна? Рэйчел не поддастся на уговоры. Она была старшей сестрой, и она была полностью уверена в том, что правильно и что не правильно в этом мире. Конечно, было неправильно расстраивать старую женщину с деменцией. Конечно, было неправильно копаться в семейном шкафу в поисках скелета. Ханна снова была эгоисткой. Она всегда была эгоисткой.

Когда Бекки осторожно потянула ее за собой, Ханна позволила отвести себя к двери, а затем вниз по коридору к маленькому огороженному внутреннему дворику, который позволял пациентам безопасно гулять снаружи.

― Я тут подумала, ― сказала Бекки, подводя их к скамейке в тени клена. ― Может быть, это не то, о чем ты думаешь. Может быть, ты племянница или что-то в этом роде. Может у папы была сестра, которая попала в беду, а мама и папа могли бы вырастить тебя как свою собственную. Это объясняет, почему ты на него так похожа.

Ханна нахмурилась, обдумывая такую возможность в течение нескольких секунд. Ее пульс участился в надежде. Потому, что было более невинное объяснение. И тем не менее…

― Я могла бы понять, что они воспитывают меня как родную дочь, но зачем папе скрывать, что у него есть братья и сестры? Зачем бежать в Айову и лгать о своем прошлом?

― Может быть, она была проблемной.

― Мама ведь не ведет себя так, будто это что-то невинное, правда?

― Сейчас мама ни на что не реагирует так, как должна бы.

Ханна грызла ноготь большого пальца.

― Она сказала, что они оставили ее там.

― Я знаю, но…

― Я думаю, мне нужно ехать.

― Ехать куда?

― В Биг-Сур. Я не могу просто сидеть здесь каждый день и думать об этом. Если моя мать все еще в Калифорнии, мне нужно знать. И я не могу… Я не могу оставаться здесь со всеми этими загадками.

Чья-то нога прошуршала по цементу позади них.

― Конечно, ты не можешь, ― произнесла Рэйчел.

Она обошла вокруг скамьи и встала лицом к ним, скрестив руки на груди, с выражением гнева на лице.

― Конечно, ты не можешь остаться. Я должна была догадаться.

― Что ты хочешь этим сказать? ― спросила Ханна.

― Один месяц. Наконец ты вернулась, чтобы заботиться о маме, и выдержала только один месяц, прежде чем решила уехать.

― Это не справедливо!

― Разве я не права?

― Нет! Я переехала сюда на длительный срок. Я приходила сюда каждый день, и уезжать не собиралась. Но даже ты должна признать, что все изменилось.

― Каким образом? Ты собираешься сбежать в Калифорнию и как-то найти женщину, которая пропала сорок пять лет назад? А что потом? Мама все еще та, кто вырастил тебя, и она та, кто нуждается в тебе сейчас.

― Она не нуждается во мне! Она даже не знает, кто я! О, она узнает вас двоих. Отлично. Я счастлива за вас обеих. Это должно быть приятно. Но по какой-то неведомой причине она говорит мне, что я не ее дочь.

― Но ты и есть ее дочь, ― отрезала Рейчел.

Ханна вскочила на ноги.

― Я и не рассчитывала, что ты поймешь. Ты всегда была здесь своей. Ты всегда была такой же, как она. А я та, кто никогда не чувствовал себя на своем месте. Я всегда была чужой здесь.

― Это просто смешно.

― Что, черт возьми, ты можешь знать об этом, Мисс Королева выпускного бала?

― О, да ну прекрати. Да, в старших классах у нас были разные интересы. Ты думаешь, я всегда чувствовала, что я везде прихожусь ко двору?

― Да, ― ответила Ханна. ― Да, я думаю, что ты всегда идеально вписываешься куда-либо. С этим местом, с этой семьей. Я не думаю, что ты когда-нибудь лежала ночью в своей постели и удивлялась, почему ты так чертовски отличаешься от всех в твоем окружении.

Рейчел закатила глаза.

― Значит, ты собираешься сбежать и бросить свою больную мать из-за какого-то старого подросткового страха? Тебе сорок пять лет, ради Бога. Пришло время придерживаться чего-то.

― Ха, ― она не собиралась издавать этот звук. Он вырвался у нее изо рта, как кашель. Резкий, глухой, односложный смех.

Она всегда знала, что именно так о ней думает ее семья. Она видела это в их глазах и чувствовала в самых глубоких ямах своей вины. По крайней мере, хоть кто-то, наконец, сказал это.

― Рэйчел, ― сказала Бекки, и это слово утонуло в предостережении.

― Нет, ― отрезала Рэйчел. ― Я устала постоянно мириться с ее язвительной херней. Всегда умнее нас, всегда слишком утонченная для этого города и наших маленьких забот. Легко идти в ногу с музыкой, модой и политикой, когда тебе нужно заботиться только о себе одной, не так ли, Ханна?

― Тебе никогда не придется беспокоиться о том, что приготовить на ужин, или как заплатить за новую спортивную форму для пятерых детей, или о том, будет ли «Медикэр» покрывать новый рецепт на лекарство для мамы. Тебе никогда не придется беспокоиться о том, как город будет выпускать новые книги для средней школы или сможет ли церковь продолжать выплачивать пенсии трем отставным секретарям. Тебе даже не нужно больше беспокоиться о своем муже, правда? Все, что имеет значение, это то, что чувствует Ханна. Чего хочет Ханна.

Ханна усмехнулась, хотя подозревала, что слезы, навернувшиеся на глаза, выдают ее боль

― Ты самодовольная сука.

― Стоп! ― воскликнула Бекки, вставая между сестрами. ― Прекратите это немедленно. Рэйчел, возвращайся внутрь.

― Конечно, ― рявкнула Рэйчел. ― Я пойду, позабочусь о маме. Ханна, давай, убегай, как всегда. Не беспокойся о нас. Мы будем в порядке. Просто делай, что хочешь. Это твоя сущность, ― она прошла через сад и распахнула дверь.

Ханна смотрела на дверь, которая медленно закрывалась за ее сестрой, пока не услышала резкий хлопок.

Бекки положила руку ей на плечо.

― Ханна…

― Не извиняйся за нее. Она сказала именно то, что думает.

― Она расстроена. Мы все расстроены. Вот и все… Это безумие, Ханна! Мысль о том, что у папы может быть… Боже, я даже не могу этого сказать.

― Ну, попробуй представить, как я себя чувствую, ― она едва успела выговорить эти слова, как ее горло наполнилось слезами. Они заливали ей глаза, и она не могла сдержать рыданий. ― Я не начинала это! ― выкрикнула она от боли. ― Это не моя вина!

― Я знаю, ― Бекки, несмотря на то, что была на пять дюймов ниже, крепко обняла Ханну и попыталась удержать ее. ― Мне жаль. Мне очень жаль.

― Это нечестно!

― Я знаю. Это вообще нечестно. Но ты сейчас так расстроена. Сегодня не нужно ничего решать. Посмотрим, что мы сможем узнать отсюда.

― Я уже изучила Биг-Сур. Там всего тысяча постоянных жителей. Если моя настоящая мама там, ее будет легко найти.

― А если ее нет?

― Тогда нужно найти человека, который помнит ее. Зимой это место даже меньше, чем Косвэлл. Мне проще пойти и задать несколько вопросов, чем написать тысячу писем.

― Ханна, ― голос Бекки был прерывистым, умоляющим. ― Если она пробыла там сорок пять лет, то пробудет там еще месяц. Пожалуйста, потрать несколько дней на то, чтобы все это переварить.

― Я не могу, Бекс. Это сводит меня с ума. Я не могу сидеть с мамой каждый день и не задавать вопросы. И Рэйчел арестует меня за жестокое обращение со стариками, если я не остановлюсь.

― Она этого не сделает.

― Может быть, она просто снова мне скажет, что я бесполезный, эгоистичный кусок дерьма.

― Это не то, что она сказала.

Ханна выпрямилась, освобождаясь из объятий Бекки. Она провела рукавом по лицу и громко шмыгнула носом.