Мама посмотрела недовольно, а папа подтолкнул меня и шепотом добавил:

— Иди уже, чего ждешь?!

Когда мы оказались в моей комнате, я уже не сдерживалась: кажется, что мои поцелуи даже испугали Страхова.

— Алена, одна ночь порознь, и ты буквально набрасываешься на меня! — он был обескуражен.

— Странно, что этого сразу не сделал ты, — сказала я, уже расстегивая его рубашку.

— Ой, не спеши так, тут твои родители между прочим, а стены тонкие, — он пытался обратно застегнуться.

— А мы очень тихо! — я уже потянулась к ремню на джинсах.

Он снова остановил меня:

— Давай, не будем драконить твою маму и ограничимся поцелуями!

— А я не хочу только поцелуи, — я была упорна, — тебя всего хочу!

— Ты взрослая девочка, — он взял мое лицо в ладони, — и такая плохая!

Он повернул меня к себе спиной и поцеловал мою шею.

— Потерпи, уже 6 дней осталось, и мы будем делать, что захотим и когда захотим, — его голос охрип от желания.

Рука Ивана скользнула под мое платье, прямиком в трусики. Меня подбросило от наслаждения, когда, массируя клитор, он вошел в меня пальцами. Мои мышцы сжались вокруг них, и тогда он начал поступательные движения. Я просто извивалась и почти стонала.

— Тссс… — он закрыл мне рот поцелуем, не отрываясь от своего занятия. А потом резко остановился, когда я уже почти финишировала:

— Кончи для меня, моя девочка! — и он продолжил исследовать мое лоно. А я уже не могла терпеть, и сдерживая стон, выдохнула в его губы свой оргазм.

— Так лучше, — спросил он.

— Значительно, — я еле могла шевелить языком.

— А теперь расскажи мне, любимая, про потоп и соседа-спасителя!

Иван

Утро понедельника мне совсем не понравилось. Невзирая на жару за окном, мне было холодно. Холодно одному в абсолютно пустой квартире. Без моей Алены. За эти дни так привык, что мы проводили вместе много времени, что испытывал уже физическую потребность находиться рядом. И дело не во взаимном желании и влечении, а в эмоциональной связи между нами.

Я телом ощущал, когда ей плохо и, наоборот, когда она рада, я ловил перепады ее настроения, настраиваясь на нужную волну. И пусть скажут, что за столь короткое время невозможно все так наладить. А я скажу: все зависит от испытываемых чувств и готовности понимать друг друга.

Что-то меня прямо потянуло на философские рассуждения! Скучаю по ней. Вот, почему так!

В своей голове я уж нарисовал картину нашей совместной жизни. Получилось уж слишком идиллично, как на пасторали. Нет, жизнь однозначно это исправит. Одно дело — фантазии, а другое — реальность и быт.

Запасись, Иван, терпением! Во-первых, тебе предстоит пережить неделю без нее, ну не совсем без нее, а просто без Алены в твоей квартире, во-вторых, тебе нужно поговорить с Лёней и отговорить его от необдуманных поступков, в-третьих, найти подход к будущей теще (заметьте, уже не потенциальной). Если первые две задачи можно было назвать выполнимыми, то вот последняя сейчас вызывала некоторые трудности.

Давай, думать логически: Аленина мама чего тебя не любит? Потому, что ты Аленушки недостоин. А кто достоин? А вот тут — основной вопрос! Мозг — штука сложная, поди пойми, что у Антонины Тимофеевны в голове. Может, правда, мама моя может знать, все-таки подружки еще со студенческих времен. Идея! Вечером перед тем, как проведать Аленушку, заеду к ней для короткой, но полагаю, ценной консультации. Заодно и сообщу хорошую новость, что наконец-то в моем доме появится женщина. Взбалмошная, противная и вечно дразнящая меня, но горячо любимая, женщина.

На этой оптимистической ноте, Иван, тебе пора вставать!

До университета добрался подозрительно быстро, толи пора отпусков, толи нежелание работать в целом повлияли на полное отсутствие машин на дороге. И понял, что кафедру-то открыть некому. Ключи были у Кориной, Аполлонова и заведующего. Решил идти прямиком в морг, так сказать, проведать пациентов, сделать утренний обход. А хорошие ж они у меня, тихие, не требуют ничего, нет толпы снующих родственников, желающих справиться о ходе лечения.

На каталке возле окна мирно почивал Харон, мелодично посапывая в такт скрипучим колесикам.

— Подъем! — скомандовал я, — время работать, дорогой!

Он неспешно потянулся и приоткрыл один глаз:

— Василич, а чего это Вы в такую рань? Еще даже никого не привозили…

— Дорогой, вот сделай моей душе приятое, иди умойся, а то у меня ощущение, что я общаюсь с говорящей собакой. Ты себя в зеркало давно видел? И было бы неплохо, если бы ты переоделся. Я все понимаю, но твой халат и брюки ну просто очень грязные. А ты ж все-таки, как говорят маркетологи, лицо морга!

— Да че Вы с утра так, никакая я не собака, ну так, — он принюхался, — попахиваю конечно псиной, но не больше чем обычно!

— Ступай, Харон, не гневи меня, а то уволю и пойдешь обратно приезжих на лодочке катать.

— Че-то Вы злой какой-то, Василич, чи с бабой своей поругались? — он прошипел сквозь зубы, думая, что я не услышу.

— Ты не рассуждай, друг мой ситный, приводи себя в порядок и к работе. А ее у нас будет предостаточно.

И понесла к нам река Стикс новые души. Сегодня вскрытий было даже больше, чем обычно, но случаи все больше неинтересные и с врачебной точки зрения примитивные. К 12 я закончил с первой партией и был готов подняться на кафедру. Лёня, кстати, так и не появился в нашей скорбной обители. Странно! А когда вошел в кабинет, увидел сразу Якова Михалыча, и очень обеспокоенного.

— Ну вот, сбежала наша девочка, уже сегодня и работу не вышла, — убивался он.

Я чуть себя по лбу не стукнул:

— Алену… Корина заболела, простыла на днях, меня предупредила. Простите, замотался с утра и забыл совсем передать!

— Ваня, ну что ж ты так. А то я ей звоню, а она трубку не берет! Думал, что потеряли ее. И чего это она именно тебе сказала, а не мне позвонила. Не понятно!

— Так я ж ее в последнее время грузил задачами, вот и позвонила первому, знает же, что я ответственный!

— Угу, — Яков Михалыч посмотрел на меня скептически, — хорошая ж девка, навела мне порядок в документации, все классифицировала. Будем без нее как без рук! Долго она болеть собралась?

— Ну по моим ощущениям — до конца недели точно! Простуда в острой стадии с высокой температурой и сопутствующими симптомами. Но я ее предупредил, чтобы официальный больничный брала.

— Ты говоришь, как ее лечащий врач, — завкафедры прищурился, — смотри, как тебе доверяет. Может еще подружитесь и будет толк.

А мы, Яков Михалыч, уже и подружились и не раз, но не буду ж озвучивать завкафедры подробности своей личной жизни.

— А что с Аполлоновым твоим происходит? Написал заявление на перевод в институт имени Пирогова. Психи его бьют что ли?

— С Лёней я поговорю! И там видно будет. Не хотелось бы его терять. Ценный кадр!

— Иван Василич, наведи порядок, пожалуйста, что бы я не волновался, то я ж — человек пожилой и впечатлительный.

— Будет сделано! — я театрально приосанился и пошел обратно на рабочее место. Сейчас придут студенты для практики и нужно будет им показать всю красоту человеческого «внутреннего» мира.

Набрал Лёню, ассистент мне сейчас не помешает, и так уже медсестер пришлось напрячь, а тут они на вес золота, не больница же.

Он долго не отвечал:

— Чего тебе, Страхов? — я услышал в трубке вместо приветствия.

— Аполлонов, не дури, что ты, как обиженный ребенок, да и мне ассистент нужен сейчас!

— Не хочу с тобой работать, Василич!

— Ты, блин, что в детском саду — хочу, не хочу! Чтоб через 5 минут был в морге! Нечего сопли распускать и характер свой показывать. Это работа, а все личное мы оставим за скобками. Ты меня слышишь?

— Ну и козел ты!

— Я уже это слышал и ни раз, и даже отчасти согласен, жду!

И ровно через пять минут он явился.

— Чего не переоделся? — удивился я.