— О-о, и снова оно, — заржал сумоист. — Не хотелось бы и мне вслед за тобой банально повторяться, но и это тоже было обесценивание. А-а-га-га-га-га.

— У тебя явные проблемы с головой, — нервно бросил собеседник, теряя самообладание. — Ты что, сейчас со мной не разговариваешь нормально из принципа? Или у тебя есть свой план, о котором никто не знает?

— Не-а. Просто не хочу больше играть за вашу команду, это раз. Мне насрать на твои дешёвые манипуляции, это два. Сюда же, к этому же пункту: знаешь, сколько раз на татами за один турнир тебя пытаются раскачать эмоционально? Противники, на минутку, не коллеги, — здоровяк со значением поднял вверх указательный палец. — Поверь, там далеко не такой примитив, который льётся сейчас в твоём исполнении! Считай, что у меня иммунитет, — Сёгун иронично ухмыльнулся. — И ты меня не слышишь: из любой, абсолютно любой плохой ситуации нужно уметь делать хорошие выводы. Чем я и занимаюсь.

— Это всё, что ты мне сегодня скажешь?

— А мне что, для тебя танго станцевать?! — неподдельно удивился оябун. — Или изобразить номер из шестовой акробатики?! Так это не ко мне. Всё, давай. У меня такси приехало, пока.

Здоровяк бросил гаджет в нагрудный карман, не заботясь отключением связи, и пошёл к вертолёту.

***

Примерно в то же время.

— Масахиро Асада, к вам посетитель! — не успел я вернуться в свою каморку после визита Сёгуна, как дверь снова открывается.

Стоящий от неё сбоку охранник как бы предполагает, что мой отказ не предусмотрен.

— Вы же слышали, что я сказал прошлый раз, — укладываюсь на лавку, пожимая плечами. — Без моего дееспособного законного представителя — никаких больше бесед. Ну или, если хотите, я сейчас могу демонстративно похрустеть костяшками пальцев и предложить вам заняться акробатикой.

— Это же не моё решение, — вздыхает немолодой усталый мужчина с мешками под глазами.

— Самая распространённая отговорка, которая никогда не срабатывает на трибунале.

— Почему не спросите, кто пришёл?

— А каким образом это может повлиять на мою принципиальную позицию? — даже не изображаю удивление. — Вы сейчас сознательно становитесь соучастником нарушения закона. Чего вы ожи…

— А к вам и пришёл закон. В некотором роде, — угрюмо перебивает меня он. — Если говорить на наши реалии, так точно. Да. Просто некоторым гайдзинам… ай, да что с тобой говорить! Если ты всё это затеял только для того, чтобы встать в позу, когда с тобой пришли договариваться, то…

— СТОП. Кто пришёл?

Он явно разговорчив сверх меры. Плюс, по каким-то невидимым индикаторам, я чувствую и уверен: про мою таблетку здесь тоже знают.

Соответственно, весь этот пассаж — не игра, раз он не может не принять во внимание потенциальную фиксацию всего происходящего (это ещё если не считать местных записывающих устройств).

— Глава одного из комитетов парламента. — Серьёзно отвечает обладатель мешков под глазами. — Визит в журнале посещений помечен как официальный.

— А предыдущий посетитель? — оживляюсь, опуская ноги на пол и садясь.

— Его не вносили в список, он был частным порядком. — Мужик спокойно смотрит мне в глаза.

— Слушайте, а почему у вас такой странный режим, э-э-э, мониторинга? — поднимаюсь, выхожу наружу и иду вперёд по коридору.

Сзади меня глухо хлопает дверь.

— Вы сейчас о чем? — тип догоняет меня.

— У вас здесь в здании есть аудио фиксация, но нет видео. Почему так? Было бы логичнее наоборот, разве нет?

— Нет. Мы здесь охраняем не людей, а архивы.

— Занятно.

— Да. И есть масса документов, которым не стоит попадать даже в угол фокуса камер наблюдения. Просто потому, что это будет незаконно: они останутся в записи, теоретически к ним появится доступ.

— А-а.

— Но вот о чём говорят посетители — это иной раз зафиксировать правомерно. Особенно с поправкой на место, где находимся. Что-то не так? Почему у вас такое лицо?

— Система выглядит весьма странно, но какое моё дело. Спросил из любопытства.

На сей раз мы оказываемся уже в другом помещении, глухом и необорудованном. Лишь несколько табуретов посередине комнаты, как будто на них совсем недавно лежали папки либо бумаги (пыли нет).

Дверь за охранником закрывается, но замок в отличие от прошлого раза не щёлкает.

— Прошу, — один из двоих обладателей дорогих костюмов (оба сидят с прямыми спинами, словно проглотив аршин) указывает рукой на стул без спинки напротив себя.

Молча качаю головой слева направо:

— Минута. Время пошло.

— Что за эскапады сходу? Вы не осознаете серьезности происходящего? На что рассчитываете? По инерции, на кулаки? — внешне нейтрально вступает в беседу второй. — Напрасно, поверьте.

— Кто вы такие?

— Вы сейчас разговариваете с главой парламентской комиссии по региональному сотрудничеству. Этого достаточно? Вы меня что, даже в лицо не знаете? Вы же сам кандидат на следующих выборах.

— У вас есть ровно минута, чтобы я захотел с вами общаться дальше. Мне плевать на ваши титулы, звания, регалии.

— Не самый лучший старт в вашем положении.

— Если государственные служащие демонстративно плюют на закон, не нужно ожидать, что ваш собеседник будет корректен.

— Очень хорошо говорите по-японски, — это первый. — Соответственно, не можете не понимать: вы сейчас грубо попираете нормы национального этикета. Вам не кажется, что вы выбрали очень странный способ договориться? Или собираетесь и дальше углублять конфронтацию?

— Тут вот какое дело, — усаживаюсь по-турецки на предложенное место. — Я не собираюсь ни с кем договариваться.

— Причины? — мгновенно реагирует второй. — Вы заварили достаточно серьёзную кашу, практически в одиночку. Можете не выпутаться, если будете бить палкой по рукам помощи, которые вам протягивают.

— Я был далеко не одинок, когда эта каша заварилась.

— Ваша смешная организация не считается, тем более что она — лишь инструмент, не генератор решений, — он вопросительно переглядывается со своим спутником.

Тот молча опускает веки.

— А я сейчас не об организации, — пожимаю плечами.

— А о ком?

— О людях, которые шли мимо по улице. О тех, кто находился и находится вокруг, я в широком смысле. О народе, если угодно.

— Это всё пустая трата времени и бесплодная риторика, — врезается первый. — Я могу попросить вас, со всей ответственностью, серьёзно пообщаться со взрослым человеком?! Который намного выше вас по положению?!

— А в каком месте вы выше? — вопросительно изгибаю бровь. — И на каком основании?

— Вы сейчас говорите с представителем политической элиты, — веско роняет второй. — Давайте к делу. Так… Ты спутываешь интересы очень серьезных кругов, в потенциале затрагивая не только экспортёров. Согласен?

— Если ты рассчитываешь на какую-то мифическую неуязвимость, это очень опасное недопонимание, — медленно качает головой первый. — Если ты полагаешь, что обладаешь каким-то уникальным неприкосновенным статусом, это тоже большая ошибка.

— О торжестве закона, как и о своём несовершеннолетии, можешь не начинать. Здесь взрослые игры, — поддакивает его спутник.

Они ещё пару минут забрасывают меня тезисами, переглядываясь и явно находясь на связи с кем-то через концентратор.

Завершив бомбардировку аргументами, вроде как парламентарии вопросительно скрещивает взгляды на мне.

— Тут такое дело, — тру нос. — Всё, что вы сказали, возможно, и имеет вес для кого-то другого. Но я не оперирую понятием "политическая элита".

— Почему?

— Потому что наличие политической элиты предполагает и существование политических отбросов. А время, как мне кажется, уже чуть другое. Просто вы этого ещё не поняли, ну и такие, как вы, тоже.

— Мне очень жаль тратить время на разговор со стенкой, — спокойно говорит глава комиссии, вроде как констатируя факт. — Попросил бы быть серьёзнее.

— Тебя не обрадует то, что может случиться дальше, — присоединяется его спутник. — Раз ты настолько глух к голосу разума и рациональности.