Я стоял за деревом и смотрел на человека, что одиноко брёл по тропинке к озеру. Мужчина был одет в бежевый сюртук, клетчатые брюки и белую фуражку, но я всё равно узнал в нём отца. Тот расслабленно прогуливался среди сосен, наслаждаясь свежим воздухом и вечерней прохладой, и даже не подозревал, что его сын вовсе не валяется где-нибудь с простреленной башкой, как он того хотел, а стоит здесь, в считанных метрах от него, готовясь нанести ответный удар.

К моей радости, обнаружить батю оказалось несложно.

Санаторий представлял собой архитектурный комплекс, состоящий из трёх больших жилых зданий и нескольких хозяйственных построек. Помимо этого, неподалёку имелась деревенька: два десятка изб, которые предназначались для тех отдыхающих, кто желал снять «номер» подешевле и поближе к природе.

Перед главным зданием находился сад, откуда дорожка вела к озеру. Я устроился на лавочке с газетой и полдня наблюдал за отдыхающей публикой. Место было спокойным и безлюдным, несмотря на разгар сезона. Представительные, хорошо одетые, преимущественно в наряды светлых тонов, мужчины и женщины прохаживались по дорожкам, сидели на лавочках и в беседках. На клумбах возились садовники, а слуги шныряли по каким-то поручениям.

Идиллия царила вокруг, покой и умиротворение, которые особенно ярко ощущались после большого, сырого, суетного города с вонючими тесными улицами, зажатыми между тяжёлых стены и закованными в брусчатку и асфальт. Я был бы не прочь и сам провести здесь недельку, но сейчас имелось дело поважнее, чем предаваться отдыху.

Отца я заметил почти сразу, он погулял в берёзовой роще, поговорил с какой-то пожилой парой, а потом ушёл в большое здание с колоннами. Первой мыслью было — проникнуть туда ночью, найти, где батя живёт, и зарезать во сне, обставив это, как ограбление, или подловить его где-нибудь в роще. Но всё оказалось гораздо проще. Ближе к вечеру он решил отправиться к озеру в полном одиночестве. И вот теперь я стоял среди деревьев и следил за ним, выбирая момент, чтобы нанести удар.

Стихийным прыжком я переместился за другое дерево, чтобы было удобнее наблюдать. Батя продолжил идти по тропе, не подозревая о нависшей угрозе.

Он спустился к воде. Ещё один прыжок — я на опушке леса. Кроны шумели хвоёй, поскрипывали ветви, а в глубине чащи раздавалась трель какой-то пичуги. Перед моим взором простиралась озёрная гладь, едва волнующаяся от ветра. Хороший день, чтобы умереть… но не мне.

Отец потянул руку, чтобы расстегнуть ленту медальона. Очередным прыжком я переместился ближе и оказался метрах в десяти от него.

— Добрый вечер! Давно не виделись, — окликнул я отца.

Батя обернулся. Он имел такой недоумевающий вид, что я чуть не рассмеялся. Внешность его сильно изменилась с момента первой нашей встречи. Это был уже не тот надменный и важный чиновник с военной выправкой, каким остался в моей памяти — сейчас передо мной стоял осунувшийся человек с болезненными заострившимися чертами лица.

— Ты? — удивился он. — Ты! Ты откуда здесь взялся…

— Спокойно. Ни к чему устраивать скандал. Я просто хочу спросить: почему. Зачем ты это сделал? Зачем ты заказал собственного сына?

— Откуда… Что это значит? — в голосе отца чувствовались страх и негодование, хотя он пытался скрыть это за маской аристократичности. Получалось плохо.

— Так зачем?

— Ты — бес воплоти. Ты не мой сын! — отец ткнул в меня трясущимся пальцем. — По душу мою явился?

— И что? Ты же, кажется, лишил меня наследства. Этого тебе мало?

— Если бы… Если бы закон позволял это сделать, я б с радостью так м поступил. Но священная стража не вняла моим доводам, они не поверили… даже не обратили внимания на мои слова!

— И ты решил сделать всё сам, — догадался я. — Ясно всё с тобой.

Отец потянулся к застёжке медальона, но раньше чем тот упал к его ногам, я совершил ещё один магический прыжок. Бледное болезненное лицо статского советника, которого прежний обитатель моего тела звал отцом и который стал мне заклятым врагом, оказалось в считанных дюймах от меня. Глаза его налились яростью. Я выхватил из рукава нож и несколько раз воткнул в живот и под рёбра его высокородию. Тот захрипел и повалился на траву, хватаясь за раны окровавленными пальцами.

Я взял медальон и сунул бате в карман, чтобы не дать ему возможность применить заклинания, а потом схватил подмышки и потащил к соснам. От тела следовало избавиться, и у меня была любопытная идея, как это провернуть, хотя подобное я ни разу не пробовал.

Пока волок, батя хрипел, истекая кровью, а потом и вовсе испустил дух. А я, затащив его подальше от тропинки, со стороны которой в это время послышались человеческие голоса, вынул из кармана отцовского сюртука медальон и отбросил его в сторону, чтобы не мешал применять заклинания, после чего вызвал в обеих ладонях тёмную стихию и направил её на мёртвое тело.

Стихия начала безжалостно испепелять плоть. Кожа, мясо и кости чернели и исчезали, аннигилированные магией.

Уничтожив половину трупа, я сделал перерыв. Сил уходило много, поток стихии, извергающийся из моих ладоней, истощал меня. Однако немного отдохнув, я снова ощутил прилив энергии и продолжил операцию.

Когда дело было закончено, в лесу остались лишь пригоршни чёрных камней в местах, где стихия случайно соприкоснулась с покровом из прошлогодней хвои. Я тщательно собрал их все и отправился туда, где деревья росли близко к воде и где не было тропинок, по которым ходили люди. Там-то и сбросил камни в воду. Медальон тоже прихватил с собой, но от него решил избавиться иным способом и не здесь.

Таким образом статский советник Державин Александр Данилович исчез, не оставив никаких следов, а мне в скором времени предстояло получить половину его имущества. Я так и не понял, почему батя не мог написать завещание, лишив меня наследства. Вероятно, какие-то законы запрещали. Наследственным правом я в этом мире ещё не интересовался.

Ограничивалось ли имущество отца особняком в Автово, я тоже не знал. Только разум прежнего владельца этого тела хранил смутные воспоминания о поездках летом с семьёй в какое-то отдалённое местечко, где были пруд и большой деревянный дом. От этих воспоминаний веяло теплом, видимо, потому что тогда ещё была жива мать Алексея. Вот только сам Алексей в дневнике ничего подобного не упоминал. Возможно, к родственникам ездили, а может, у нас действительно имелся где-то клочок земли.

Я забрал саквояж из схрона в лесу, переоделся в чистое, поскольку мой наряд изрядно запачкался, и двинулся в обратном направлении. Солнце ещё не зашло за горизонт, и я надеялся добраться к ночи до ближайшего села, однако стоило отойти от санатория, меня нагнал паровой грузовик, что медленно катил по грунтовке, дымя на всю округу. Шофёр держал путь в Петрозаводск, и через пару часов я уже был на постоялом дворе, где и заночевал.

Когда в пятницу утром я вернулся домой, в почтовом ящике меня ждали два письма. Одно было из лаборатории: туда требовалось зайти по работе. Второе — от Баронессы. Она снова приглашала в гости.

Я и Анабель сидели друг напротив друга за шахматной доской. В этот субботний вечер после обычного чаепития мы решили завершить партию, начатую на прошлой неделе. Партия подходила к концу, всё меньше и меньше фигур оставалось на доске.

Сегодня Анабель оделась в зелёное платье с довольно глубоким вырезом, и мне постоянно приходилось сдерживаться, чтобы не пялиться на ложбинку между двумя пышными грудями, которым было тесновато в этом наряде. Хоть Хаос и сказал, что Анабель — в прошлом не человек, но тело её было вполне человеческим, да к тому же ещё и довольно соблазнительным. Ну а мой молодой организм, понятное дело, не мог оставаться равнодушным к такому зрелищу.

Пока мы пили чай и играли, Анабель не заводила разговор о делах. Всё это время она рассказывала об императорском бале, на котором присутствовала прошлые выходные.

— Его императорское величество совсем плох, — сказала она. — Видно, что годы берут своё. Он уже и двигается с трудом. К чему это позёрство, не понимаю. Лежал бы лучше, отдыхал, а не балы устраивал.