Сегодня Маша не стала заходить, она и так сильно задержалась и не хотела, чтобы её отругали, как первый раз. Обещала заглянуть завтра.

Когда я оказался дома, задумался, а так ли это плохо, что Машу выдадут замуж? Мне она, конечно, нравилась, и мы вдвоём очень неплохо проводили время с удовольствием для нас обоих, но какое у девушки со мной будущее? У такого человека, как я, не должно быть близких. Даже потом, когда займусь более спокойными делами и встану на ноги, у нас вряд ли что-то получится. Если я хочу передать свою силу детям, придётся жениться на девушке имеющей такой же талант, как у меня, поэтому круг моих избранниц ограничивался представительницами нескольких аристократических семейств. А Маше стоило подумать о своём будущем. Сейчас ей представлялась неплохая возможность устроиться в жизни в соответствии со здешними порядками. Вот только возможность эта её не радовала, а порядки она терпеть не могла, и я её в некоторой степени понимал.

Вернувшись на следующий день после тренировки, я нашёл в почтовом ящике очередной чистый конверт. Дома вскрыл его и на столешницу моего бюро вывалился сложенный вчетверо лист бумаги. Денег не было. Я развернул листок и прочитал машинописную строчку.

«Благодарю за работу. Сто рублей изъяты в уплату вашего долга».

Я раз за разом перечитывал послание, и в душе закипала злоба. Вот же сука, этот Смит! Кинуть меня решили! Постепенно первые эмоции улеглись, выученная сдержанность взяла своё, но одна мысль всё же крутилась в голове: нельзя оставлять этот поступок безнаказанным. Один раз прогнёшься — будут и впредь о тебя ноги вытирать. Надо дать понять Смиту, что подобные выходки чреваты последствиями.

Пришла Маша, и мы провели вечер, как обычно, но когда она собралась домой, я сказал, что на этой и следующей неделе буду сильно занят и, возможно, даже уеду из города, а потому встретиться у нас в ближайшее время не получится. Разумеется, весть огорчила её. Но ещё сильнее меня огорчил подлый поступок Смита. Как далеко зайдёт наша с ним конфронтация, предсказать было сложно, однако Маше в любом случае следует сейчас держаться от меня подальше ради собственной же безопасности.

Разумеется, я придумал план, как заставить Смита подчиниться, но прежде чем предпринимать решительные шаги, стоило для начала решить вопрос с конспиративной квартирой.

Во вторник съездил на Сенную площадь, забрал поддельный паспорт у владельца или управляющего ночлежки, на которого я вышел очень быстро, расспросив местных обитателей. Подобные услуги тут предоставляли почти в открытую, и стоили недорого, даже фотографии не требовалось. Имя по моему новому документу было Кузьма Смирнов, восемнадцати лет отроду, холост, вероисповедания православного.

С этой липовой биркой, как тут называли поддельные паспорта, я отправился на Выборгскую сторону.

Пока я наводил справки о Конюхове, удалось узнать ещё кое-что. Напротив огромного машиностроительного завода, принадлежащего князю Голицыну, раскинулись рабочие кварталы, где можно было арендовать недорогое жильё. Там-то я и собирался обосновать своё убежище.

Выборгская сторона, хоть и находилась далеко от Васильевского острова, для моей цели подходила как нельзя лучше. Тут было много заводов, а возле них селилось огромное количество рабочих, большая часть которых приехала из других городов. Они, как гастарбайтеры, валили в столицу на заработки, вкалывали за гроши и жили в скотских условиях по пятьдесят человек в квартире, экономя на всём, только бы отправить в свою деревню лишнюю копейку. Местные же просто выживали, сводя концы с концами и спуская всю зарплату на аренду и еду, а чтобы хоть как-то сэкономить, подселяли в свои жилища квартирантов. В такой неразберихе, да со всем несовершенством системы учёта этой эпохи, появление очередного приезжего не должно было стать заметным событием.

Жилые кварталы были зажаты между тремя предприятиями и рекой. По Сампсоньевской улице стояли каменные доходные дома в пять-шесть этажей, украшенные лепниной, балкончиками и эркерами, а за ними начинались настоящие трущобы из деревянных бараков, натыканных невпопад вперемешку с сараями. Эти утлые домишки медленно гнили под дождливой сыростью в ожидании сноса или перестройки.

Заметил я тут и шпану. Район хоть и не дотягивал по уровню преступности до Сенной площади, рядом с которой находилось огромное количество притонов, но тоже являлся не самым благополучным, и это могло сыграть мне на руку. Среди отребья всегда легко найти кого припугнуть и запрячь выполнять за копейку какие-нибудь несложные поручения.

Когда я приехал на Выборгскую сторону, полил дождь, и я в своём в своём «рабочем» наряде, укрывшись зонтом, до вечера шлёпал по лужам в поисках дешёвой квартиры.

Подходящий вариант нашёлся только в шестиэтажном доме по Сампсоньевской улице. Пришлось побегать, поспрашивать дворников, но, в конце концов, удача улыбнулась мне, и даже помощь архонта, как прошлый раз, не понадобилась.

На мансарде сдавались несколько каморок по пятнадцать и двадцать рублей в месяц. Одна оказалась свободной. Комнатушка не шла ни в какое сравнение с моей уютной квартирой на Васильевском острове, тут даже обоев не было, а из мебели имелись только стол и стул, но в таком ужасном состоянии, что на свалке они смотрелись бы лучше. Зато здесь был собственный санузел с ватерклозетом и раковиной. Каморки без этих удобств стоили на пять рублей дешевле.

Мои новые документы вопросов не вызвала. Легенда моя гласила, что я — абитуриентом из Москвы, приехавшим поступать в институт. Впрочем, моей личностью старший дворник не заинтересовался. Он не слишком усердствовал, показывая комнату, словно торопился куда-то и, получив деньги и записав мои данные, тут же свалил.

В ящике стола я оставил револьвер, из которого застрелил заводчика, поддельный паспорт и три сотни рублей. Больше пока ничего сюда перевозить не стал. Квартира эта должна была пустовать до тех пор, пока не возникнет необходимость. Потратить двести сорок рублей на годовую аренду теперь я мог без проблем.

Обзаведясь конспиративной квартирой, я приступил к реализации основного плана.

Кабак «Подвал» вновь встретил меня кислым спёртым воздухом, от которого человека побрезгливее могло бы вывернуть наизнанку. Как и прошлый раз, я взял себе бутылку пива и сел за отдельный столик, решив выждать некоторое время, прежде чем донимать кабатчика расспросами. Мебель соответствовала обстановке: столешница была изрезана ножами и чем-то заляпана, словно её даже не удосужились протереть.

Моя одежда в этот раз гораздо лучше подходила для такого места, и я надеялся остаться незамеченным, однако почему-то вышло наоборот. Минут пять не прошло, как передо мной возникли двое.

— Молодой, не одолжишь полтину, а? — заговорил низкорослый мужичок с оттопыренной нижней губой, за которой виднелись гнилые зубы.

— Нет, не одолжу, — ответил я.

— Ты чего такой дерзкий? По-хорошему ведь попросили, — вклинился второй. — Пойдём побалакаем на улице, а?

Я мысленно произнёс самое простое заклинание, ладонь почернела, и я слегка приподнял её над столом, чтобы видели только эти двое.

— Просим прощения, — первый сглотнул слюну, отступая. — Не потревожим, вашбродь. Мы же так, без злого умысла. Мы это… Пойдём?

— Идите, — произнёс я, даже не глядя на них.

Посидев ещё минут десять, я подошёл к кабатчику. Его единственный глаз вперился в меня с грозным недовольством. Я поставил бутыль на стойку, а рядом положил серебряный рубль, который имел в три с половиной раза большую ценность, чем ассигнация аналогичного номинала. Глаз кабатчика озадаченно уставился на монету.

— Мне бы узнать кое-что, — сказал я.

— Чего надо?

— Про Смита.

Кабатчик хмыкнул и покачал головой:

— Вали давай.

Я достал ещё один рубль и положил сверху. Это действие побудило кабатчика задуматься. Глаз посмотрел на меня вопросительно. А когда на стойке появилась третья монета, кабатчик внимательно оглядел зал, полный пьяных мужиков, словно ища кого-то, и не найдя того, кого хотел найти (или наоборот не хотел), попробовал одну монету на зуб, после чего сгрёб все три в карман.