Самому же игумену в этот момент было явно не до рясы — расхристанный, потрясая седой бородой, он метался между горящими зданиями своего монастыря и орал что-то вроде: «Горе! Горе мне, грешному!!! Яви милость свою, каюсь я! Каюсь и ныне и присно! Не погуби, создатель!».

Пожинающий плоды своей жадности настоятель даже не предполагал, что в этот самый миг посреди его кельи открылся портал, из которого вылез богато одетый демон, покрытый шерстью цвета воронова крыла.

— Ваше высокопреподобие! Просыпайтесь! Ваш монастырь горит! Пожар виден уже с той стороны Биры. Мне как только доложили, я сразу же портанулся к вам — помочь по-соседски. Ваше высокопреподобие? Ваше высокопреподобие, вы где?

В этот момент демон заметил разложенную на столе богатую рясу. Присвистнув от удивления, он подошел к сокровищу, пощупал двумя пальцами ткань и присвистнул еще раз.

После чего демон подошел к открытой двери и, оставаясь в тени, минуты две-три внимательно разглядывал через проем все происходящее во дворе. После чего произнес:

— Ладно, не так уж сильно там все и горит. Пожар как пожар. Сами справятся.

Быстрым движением цапнул рясу со стола.

И исчез вместе с ней в портале, который схлопнулся за ним.

В это самое время Псих пришел примерно к тем же выводам.

— Ладно, хорош нагнетать и раздувать. И без меня все уже хорошо горит, дальше они сами справятся. А я им в пожарники не нанимался. Надо хоть пару часов вздремнуть.

Обезьян портанулся в иллюзорно пылающий гостевой домик, не раздеваясь, завалился на кровать и уже через минуту спал крепким сном человека с чистой совестью и чувством выполненного долга.

Пожар закончился только к рассвету, причем закончился естественным путем: все, что загорелось — полностью сгорело. Отстоять удалось не более половины монастырских построек и сейчас монахи разгребали баграми и граблями пепелища, собирая все более-менее ценное, вроде оплавленных кусков металла.

В это время в гостевом домике проснулся Псих. Он потянулся спросонья, зевнул, рискуя вывихнуть челюсть, снял с гвоздика «Штаны пожарного» и цапнул со стола клизму.

— Товарищ! — наставительно сказал он, подняв палец. — Вовремя сдавай книжки, взятые в библиотеке!

И прыгнул в портал.

Обратно вернулся буквально через пару минут, но уже без артефактов, и принялся расталкивать Четвертого:

— Босс! Босс, вставай! Ну хватит уже дрыхнуть, не такое и сильное заклинание было! Вставай говорю, ехать пора. Сейчас забираем твою рясу у этих говнюков и сваливаем отсюда. Плохой монастырь, негодный. Не понравилось мне здесь.

Четвертый проснулся, встал, накинул дорожную рясу и, протирая глаза, двинулся двери, собираясь умыться.

— А почему так быстро сваливаем? — на ходу осведомился он. — А завтраком нас что — не покормя…

И осекся, выйдя на крыльцо и увидев, во что превратился монастырь за ночь.

— Не покормят. — сам себе ответил он. — Сто пудов не покормят.

Монашек в ярости повернулся к Психу.

— Твоя работа?!

— Моя! — горделиво отозвался обезьян, собиравший вещи в хурджин.

И тут же рухнул на пол, забившись в корчах:

— Сука! Да за что привычка, блин! Заткнись! Да не читай ты, дай хоть сказать! Блин, да выслушай меня!!!

Психанувший Четвертый из вредности прочитал сутру еще несколько секунд и лишь после этого замолк.

— Говори.

Псих ожег его взглядом:

— Это ты плохую привычку себе взял, малец. Давай договоримся на будущее — сначала ты меня слушаешь, а только потом читаешь. Иначе я могу разобидеться, и ты удивишься — сколько всяких интересных идей бродит в этой болящей небольшой голове.

Четвертый насупился и ответил:

— Ну попробуй — объясни, зачем тебе срочно понадобилось сжигать монастырь, где нас как людей приняли.

— Во-первых, пожар не я устроил…

И Псих коротко пересказал события этой ночи.

— А меня почему не разбудил? — насупился Четвертый, выслушав историю.

— А зачем? — искренне удивился Псих. — И без тебя все неплохо получилось. И заметь — я даже не убил никого! Даже всю скотину вывести успели! Вообще никто не сгорел!

Четвертый подумал было, что, согласно канонам, Психу, наверное, стоило ограничиться только спасением их жизни с помощью артефактов, не размениваясь на месть.

Но тут же понял, что обезьян его тупо не поймет, так как совершенно точно не готов к подобному всепрощенчеству. Ладно, человек должен развиваться постепенно, Псих и без того продемонстрировал немалый прогресс.

— Ты молодец, Псих. Спасибо тебе. — искренне сказал он. — И извини меня. Я был не прав.

— Ладно, забыли. — хмыкнул Псих. — Пошли за рясой, все равно здесь делать больше нечего.

Когда паломники сделали вторую попытку выйти на крыльцо, их уже встречала целая делегация.

Когда Псих снял артефакты, появление целого и невредимого гостевого домика прямо в центре пожарища, естественно, не осталось без внимания местных монахов.

Правый телохранитель, например, сразу зарычал от бешенства и набросился на левого.

— Блин! Вот это мы запопали, причем конкретно. Говорил я вам, блин — не простые это паломники, ой, не простые. И чо теперь делать будем? Как мазаться?

Настоятель, изрядно придавленный событиями этой ночи, пожевал губами, а потом сказал:

— Ладно. По крайней мере, монахи они настоящие — это сто пудов. Значит, не убьют. А все остальное — переживем как-нибудь. Собирайте народ, пошли каяться. Повинную голову меч не сечет.

Вышедшие на крыльцо Четвертый с Психом узрели весь личный состав монастыря, стоящий на коленях и отбивающий поклоны.

— Простите, гости дорогие! — вопил расположившийся ближе всех к крыльцу настоятель. — Наш грех!!! Прощения просим, бес попутал!!!

На этих словах по сигналу Правого вступил хор остальных монахов, многоголосо затянувших «Па-а-а-амилуй мя…».

— Ладно, пес с вами! Босс всех прощает. Вас и так уже бог наказал. — объявил Псих, скромно умолчав о своем вкладе в божью немилость. — Так что всем — вольно, разойдись! Дед, ты не расходись, ты рясу верни.

— Сейчас вернем, сейчас! — засуетился игумен, жестом отправив Правого за одолженным облачением. Сам настоятель довольно таки резво поковылял за ним к своим уцелевшим покоям.

Делегация уже подходила к дверям, когда из них выглянул всклокоченный Правый и убитым голосом сообщил:

— Рясы нет.

— Что?! Что ты сказал?! — рявкнул настоятель и неожиданной рысью кинулся внутрь.

Он вихрем ворвался в комнату и увидел пустой стол, на котором оставил рясу.

Мгновенно игумен стал белым, как медведь, схватился за сердце, осел на пол, как будто из него выдернули все кости…

И умер.

Стариковское сердце все-таки не выдержало треволнений последних суток.

— Эй, ты куда! А ну стоять! — кинулся к оседающему игумену Псих, подхватил тело, но тут же понял, что грешная душа настоятеля уже где-то там, в лучшем из миров. Мнется в очереди в ожидании вердикта о сроках и перспективах перерождения.

— Ну что за невезуха! — выругался Псих. — Ускользнул, поганец. И кого теперь допрашивать прикажешь?

Он скользнул взглядом по комнате, и в его голосе послышался металл.

— Эй, вы, двое. Оба сюда! Где наша ряса?

Дальнейшее Псих помнил нетвердо — у него, как говорится, «упала планка» и он психанул по-настоящему.

Первым делом ограбленный паломник отлупил Правого и Левого.

Хорошо так отлупил, на совесть.

Потом погнал их своей железной палкой собирать всех монахов.

Когда личный состав построился — устроил личный досмотр, самолично обшмонав каждого. Рясы под одеждой ни у кого не оказалось, и Псих на всякий случай еще раз отлупил Левого и Правого.

Оставив всех стоять под солнцем, как новобранцев на плацу, обезьян чуть не до несущих бревнышек осмотрел покои настоятеля. Рясы не нашел и долго ругался плохими словами.

Затем затолкал проверенных монахов в проверенные покои, щедро раздавая пинки и зуботычины, и закрыл всех там на засов.