– Здравствуй, сын греха.

Сильная рука в кольчужной перчатке ухватила Артурчика за одежду, и тот увидел синие, как небо над пустыней, глаза прямо напротив своего  лица. Увидел – и понял, за кем пришел Эрвин.

– Я не Король, я не он! – заверещал Атурчик, маша трясущимися ручонками.

Звонко сказал свое слово нож, покидающий ножны.

– Я знаю, – почти ласково ответил Эрвин. Его нож, острый и светлый, как луч, коротко блеснул и коварно ужалил Артурчика в самое сердце, пробив его толстое тельце. И Артурчик знакомо оскалился в его руках, растянув рот в  покойницкой улыбке.

А Эрвин Тринадцатый переступил через него и продолжил свой путь, и вслед за ним шел Четырнадцатый…

Маркиз обернулся на шаги, едва успев удивиться тому, как уверенно идет Артурчк, и как спешит за ним Элиза, но удивление сменилось ужасом, когда он увидел, как в зал с отравленной купелью входят Инквизиторы, отгоняя дымные тени и призраков.

– Здравствуй, отец греха, – произнес Эрвин. – Но недолго здравствуй. Мы пришли за твоей грешной душой. Смотри, Элиза, – произнес он, обернувшись к девушке. – Ты хотела увидеть его глаза, чтоб понять, прав ли я. Так смотри. Смотри долго, чтобы не думать потом, что я ошибся.

Впрочем, Элизе не нужно было много времени, чтобы понять правоту Эрвина. Одного-единственного взгляда было достаточно, чтобы сошлись все вопросы и ответы. Одной нервной дрожи было с лихвой, чтобы ощутить истинную причину боязни маркиза.

– Да, – тяжело ответила Элиза, глотая слезы. – Ты прав. Он виновен во всем, в чем ты его обвиняешь. Он убил Инквизитора. Он отмыл здесь свои руки. Он осквернил это место. Он оболгал вас. Он виновен в вашем проклятье. И этих злодеяний достаточно, чтоб заслужить смерть!

– Я воспитал тебя как родную дочь! Я дал тебе все! Я любил тебя, я растил тебя! Маркиз Ладингтон?! Да в тебе нет ни капли его крови! Когда ты родилась, он два года как лежал в могиле, а твоя мать блудила! И ты поверишь каким-то проходимцам, Проклятым, которых уложили в их могилы за грехи, а не мне, человеку, который тебя принял, любил и воспитывал, несмотря ни на что?! Несмотря на предательство твоей матери, несмотря на ее неверность?!

Элиза отшатнулась от человека, которого называла отцом. По щекам ее текли слезы, целые потоки, лунные блестящие дорожки, и перламутровое копье клонилось к полу.

– Я не могу, – всхлипнула она. – Я не могу убить отца! Даже если он виновен, даже если все так – он отец мой, в этом он прав! Он растил меня. Я любила его!

– Святая душа, – выдохнул Эрвин злобно. – В этом слабость самых сильных! В бесконечной доброте, которой это гнилье, эти грешники не заслуживают!

Его голос загрохотал яростно под сводами Инквизитория, и Элиза закрыла лицо рукой.

– Не могу!

– Я смогу.

Этого голоса, ослабленного ранением, никто сейчас не ожидал. Но он раздался.

Тристан выступил из бархатной темноты, белым призраком вынырнул из небытия.  Непривычно строгий,  опрятный, с гладко причесанными волосами, собранными в длинный жгут, он словно готов был сам уйти навсегда. Под подошвами его сапог с треском ломались какие-то осколки, словно ступал не хрупкий молодой человек, а тяжелый, огромный монолит, каменный Голем. И силой от него веяло, словно он был могучим воином, а не болезненным королевским бастардом.

Неспешно он снял старую шляпу с потрепанным пером, сорвал с плеч иссеченный дождями плащ.

– Ну, – произнес он, разводя руки, будто собираясь обнять маркиза, – вот я и догнал тебя, навозный ты червяк. Пусть через век, но догнал. Ты рад меня видеть? Знаешь, зачем я тут? Узнал? Узнал! Ты, конечно, постарел и  стал похож на висельника, забытого в клетке на солнце лет этак на пять, но это все еще ты, Весельчак Арти. От тебя, как и прежде, воняет страхом, – и Тристан страшно рассмеялся, показав хищные зубы. – Что, и сердце мое не помогло?.. Твой страх больше моей отваги.

И он снова расхохотался, поражаясь тому, какой жалкий человек смог в свое время привести его орден сильных Инквизиторов к краху.

– Элиза, дочка! – неуместно радостно вскричал маркиз Ладингтон, отступая с видом перепуганного насмерть и беспомощного человека. –   Ты разве позволишь меня тронуть этому негодяю?! Посмотри на него! Убийца и грешник! Обезумевший юродивый, он сжег половину города в свое время! Он принес столько горя людям! Неужто ты поверишь ему больше, чем собственному отцу? Вот о чем я тебе говорил, вот чего боялся! Он запросто попросит у тебя мою голову, а затем и матери!

– Собственному отцу? – раздался тихий спокойный голос, и все обернулись к говорившей. – Хорошо сказано!

Маркиза Ладингтон, красивая дама, печальная и молчаливая, неспешно спускалась по лестнице, ведущей на галерею, опоясывающую внутренний дворик. Ее лицо было бледно и торжественно, словно она восходила на плаху.

– Что ты знаешь о силе крови, человек, назвавшийся моим мужем? – произнесла благородная дама, так же неспешно приближаясь, словно страшный призрак карающего прошлого. – Мой муж был чудовищем. Ему нравилось мучить и избивать меня. С ним я не знала ни дня счастья и покоя. Он довел меня до отчаяния. Я не могла иначе. Я позвала Демона.

– Что?!  – вскричал в ужасе Ладингтон.

– Я позвала Демона, – повторила маркиза уверенней и громче. – Чтобы он покарал гордеца. Мы встретились с Тристаном ночью, на опушке Вечного леса, и я полюбила. Я полюбила его.

Она подошла к Первому и преклонила колени, так, как это делают знатные дамы перед Королем. Благоговейно взяла его руку и поцеловала, и Первый ее не отнял, благосклонно позволяя выказывать себе почтительные знаки внимания.

– Он – отец Элизы, – громко сказала маркиза Ладингтон, глянув с ненавистью в глаза маркиза, онемевшего от всего происходящего. – Тристан, Инквизитор-Пилигрим. Он обратился в чудовище и ушел в лес, убил моего мужа. А потом явился ты. Я думала, ты призрак, призванный терзать мою совесть. Каждый раз после ночи любви Тристан по моей просьбе шел убить моего мужа… Кто ж знал, что ты самозванец! И что Тристан искал мертвеца в темноте!

– Так вот как ты выбрался из могилы, проклятый демон, призрак ужаса… – простонал несчастный маркиз. – Чертова шлюха! Ты нас всех погубила, призвав его!

Эрвин в изумлении смотрел на Первого. Тот даже бровью не повел.

– Это правда?! – выдохнул Эрвин. – Элиза… твоя дочь?!

– Ну, разумеется, – так же спокойно ответил Первый. – Кто, кроме меня, мог начертать на  плече Элизы знак предназначенности тебе, Эрвин? Это мой тебе подарок. Моя плоть и кровь. Благородная девица, в чьих жилах течет королевская и инквизиторская кровь. Я признал ее своей дочерью. В день, когда она родилась, я ее благословил.

– Как ты можешь благословлять, Проклятый?! – заорал, издеваясь, маркиз,  и Тристан внезапно с грозным звоном вынул из ножен тонкий длинный меч, хищный острый эсток с изящно перевитой гардой.

Старый инквизиторский меч; он словно прятался до этого момента под складками плаща, прижимался к телу хозяина, чтобы остаться незамеченным до этого самого момента, когда злодею уже некуда было отступать, и спастись – невозможно.

– Я могу и благословлять, и наставлять, – грозно ответил он, глядя опасным взглядом исподлобья. – И карать. И посвящать в Инквизиторы. Мог бы догадаться, как только Элиза взяла копье… Потому что я ни на миг не оставлял Служения. Умирая, я не отрекся. Я принял проклятье за свои грехи, я наступил на горло своей гордости, я просил испытаний, страданий и смиренно клялся все перенести – и забвенье, и ничтожность, и страдания, – лишь бы мне было дано добраться до тебя. И сегодня ты умрешь. Защищайся, если хочешь умереть, как мужчина.

Со страхом Король Ротозеев глянул на старинный клинок, на меч Инквизитора.

– Этого быть не может! – выдохнул он. – Ты не можешь убить меня! Ты погибнешь сам!

– Ты правда думаешь, что меня это остановит? – усмехнулся Тристан, наступая на маркиза. – Скажи лучше, безумец, о чем ты думал, желая мое сердце себе? Зачем тебе оно?