– Не благодарите, не надо, – произнесла она, управившись с этой работой.

Еще в железном шкафу были разные золотые предметы. Рубиновый глаз в золотой оправе – притом казалось, что с него, с его огранки, как будто спилили пару-тройку слоев, золотой точеный нос, хищный и аристократичный.

– Статую они, что ли, собирают, – пробормотала Ветта и ткнула в нос своей иглой.

Тот вдруг ожил, поморщился, и Ветта пискнула, увидев, как он к ней принюхивается. Жадно, хищно… Ветта ткнула его еще и еще раз, и золото сходило с него, нос становился ну абсолютно живым.

– Ай! – завопила Ветта, услыхав, как то чихнул. Она ухватила эту страшную вещицу и тоже бросила ее в огонь, что было равносильно тому, будто она от души сыпанула в камин пороха. Пламя взметнулось, осветив ярко комнату, загудело в дымоходе и снопом алых языков и искр вырвалось из трубы. Через миг один старый безносый демон обнаружил, что нос его цел и на месте, но Ветта того знать не могла.

Несмотря на то, что со своими находками Ветта натерпелась страху, любопытство ее было не удовлетворено, и она снова залезла в странный шкаф.

Там, в самом темном углу, в маленькой красивой шкатулке, она отыскала то, что ввергло ее в восторг и трепет. Прекрасное хрустальное сердце, ну совсем как живое, лежало там, на бархатной голубой подушечке.

– О, чудо! – прошептала Ветта, осторожно взяв сердце в руки.

Она всего лишь хотела его рассмотреть как следует, но сердце в ее руках вдруг вздрогнуло и забилось. Поток белого света родился в нем и хлынул безошибочно в крохотное оконце, прошил мутное стекло и сверкающей дорогой потянулся куда-то над городом, словно дорога словно указатель к чему-то.

– А-а-а! – заорала Ветта не своим голосом, швыряя сердце обратно в коробку и захлопывая ее понадежнее. Свет исчез, отрезанный крышкой шкатулки, но там, куда он стремился, его все же успели увидеть…

К ужину Ветту выпустили из тесной душной каморки, в которой она сидела до сих пор. Она вышла тихая, чинная и благонравная, как девочка к воскресной службе. Ее отряхнули от пыли и паутины, нацепили на нее нарядный передник, чтобы прикрыть грязные пятна на платье, усадили за стол, дали серебряную ложку и на этом как будто бы позабыли напрочь о ее существовании, чему она была даже рада.

Свою новую иголку Ветта аккуратно подколола к воротнику и прикрыла ее рюшечками и кружавчиками, чтобы никто не увидел.

Благородное семейство ужинало словно свора собак – с общего блюда вилками хватали куски и ели их, мало заботясь о чистоте своей одежды.  Ветта, недолго поразмыслив, последовала их примеру, решив, что от церемоний и этикета только портится аппетит. И только один Артур, прежде чем приступить к трапезе, наложил еды себе на тарелку.

К тому факту, что в его доме, за его столом сидит его несостоявшаяся невеста, Артур отнёсся абсолютно равнодушно, как и к тому, что Ветта теперь видела изнанку его блестящей жизни и знает о том, что их семья не чинная аристократическая, а сборище жулья.

Разумеется, что теперь и у Ветты к Артуру трепетных чувств поубавилось. Он оставался все таким же лощеным красавчиком, но теперь девушку отчего-то не влекло к нему.

– Я же говорил тебе, что нашёл Швею, – с набитым ртом сообщил Артуру папаша. От него пахло гарью, хотя, кажется, он переоделся в чистое. Но вот умыться не подумал. – Не будешь ли любезен отдать наперсток?

Артур мельком глянул на Ветту, молча таращащую на него глаза, и изящно заорудовал ножом и вилкой в своей тарелке.

– Но зачем он вам, – спокойно поинтересовался Артур, отправляя в рот кусок ветчины, – я же говорил, что не действует больше. Даже не знаю, как мы теперь будем без него.

Папаша его злобно окрысился.

– Мало ли, что ты говорил, – рыкнул он. – Наперсток больше не помогает с картами, но с шитьем-то должен работать! Давай его сюда! Мне нужна новая рожа, да поскорее!

– Да возьми, пожалуйста, – все так же беспечно и спокойно произнёс Артур, извлекая из кармана наперсток и пододвигая его к папаше. – Но я не понимаю, почему ты мне не веришь...

Папаша схватил жадно золотую вещицу, нацепил её на палец и пристально уставился на него, поворачивая руку так и этак. Артур все так же невозмутимо ел, а Ветта... О, она сразу поняла, что папаша подозревает, что наперсток не тот. Он вертел его так и этак, считал завитушки у кольца, крепко обнимающего палец, пузырьки воздуха, застывшие в янтаре, царапины на ярком желтом металле.

"Ну и женишок у меня был, – изумленная, размышлял Ветта. – Неужто надул папашу, неужто не тот наперсток? Себе, что ли, в единоличное пользование прикарманил? Ну и семейство! Жулик на жулике! Пожалуй, это даже хорошо, что Артур нашу помолвку разорвал. На черта мне такой муж, картежник, обманщик и плут?! Таскал бы у меня деньги и сережки… Только если он богат, да ещё и хитер, как сам черт, зачем ему Элиза? В жизни не поверю, что он в неё правда влюбился! Значит, какая-то выгода у него быть должна... "

Но вслух Ветта ничего такого не сказала, побоявшись привлечь к себе внимание.

Не успел папаша Эйбрамсон налюбоваться своим сокровищем, как в столовую буквально ввалились какие-то странные люди, при виде которых Ветте отчаянно захотелось залезть под стол.

В отличие от чистеньких, нарядных Эйбрамсонов, прибывшие к столу пятеро неизвестных  были похожи то ли на прокопченных жаром над наковальней кузнецов, то ли на отощавших, высохших на солнце тропиков пиратов. Предводитель их был ещё и бородат и одноглаз для пущего сходства. Одежда на них, когда-то красивая, теперь была старая, равномерно коричневого цвета, словно на ней осела въедливая ржаво-красная пыль

– Так-так, – зловеще протянул он, обводя взглядом семейство. – Пируем?

– Ты чего притащился, Жареный Зад, – недобро поинтересовался папаша. – Ещё и без приглашения?! Совсем одичал в своем хлеву?!

– В этом хлеву, – хриплым голосом рыкнул тот, кого обозвали Жареным Задом, – появляются артефакты, которыми ты потом пользуешься! Так что побольше уважения к нему и к его обитателям!

– Всё мы или пользуемся, – резонно заметил папаша. – И ты тоже. И, между прочим, твою работу оплачивает сам Король, и весьма щедро. И отчета о том, на что ты спускаешь денежки, он не требует. Чего тебе ещё надо, неумытая рожа?!

– Мне надо то, что было обещано изначально, – зло ответил мастер. – Спасение. Новая чистая душа. А теперь я узнаю, что артефакт, который я сделал из пальца Первого, не работает, потому что какой-то болван вздумал играть на девок!! И теперь новой души мне не видать! Как будто нельзя себе купить шлюху подешевле или умерить свои аппетиты!

Голос мастера сорвался на истерический крик, но почти сразу захлебнулся, потому что рядом с ним оказался Артур, и его волшебная палочка была прижата к горлу мастера так же опасно, как нож.

– Я не пойму, – зловеще и очень спокойно произнёс Артур, – что это ты тут кричишь? И кому это ты советуешь умерить свои аппетиты? Неужто мне? Ты правда думаешь, что я мог променять все на какую-то девку?? Хочешь, я сейчас заставлю тебя блевать твоими непочтительными словами? Или заморожу кровь в твоих жилах? Какой смертью ты предпочитаешь умереть?

– Я все расскажу Королю, – прохрипел мастер, скосив единственный глаз на волшебную палочку Артура. – И ты ответишь перед ним о том, что сделалось с артефактом!..

– Будь так любезен! – ответил Артур холодно. – Расскажи. Расскажи о том, что ты сжёг в своём горне не одну волшебную палочку, чтоб перековать палец Первого, и что теперь эта вещь не действует. Это ты её делал. Возможно, ты её и повредил. Волшебство в ней кончилось. Король не простит тебе такой расточительности.

«Ого! – подумала Ветта. – Бросать в огонь волшебные палочки, чтобы их магией разогреть металл?! Какая злобная и страшная магия! Если у мага украсть палочку, он недолго протянет, умрет. А вместе с ней в горниле сгорит и его душа… Вот, значит, как они делают такие штучки, как иголка!»