– Тристан! Не будь тупым бревном, я знаю, что ты меня понимаешь! Не трогай его! Он может убить тебя!

В ярости Элиза выхватила сандаловую палочку и одним взмахом обвела весь зал, в котором кипела схватка. С легким хрустом онемение охватил всех, заставив их застыть в тех позах, в которых застигла их магия. Замерли расцветающие лепестки пламени. Черный леопард застыл в прыжке над полом, выпустив когти, протягивая лапы к визжащей растерзанной твари. Медведь, карабкающийся вверх по лестнице. Рассыпающиеся в прах Ротозеи и ее отец, посылающий убийственный луч в белого медведя, который почти достиг его, чьи когти уже рвали в броске темные богатые одежды старого мага.

– Стоять! – прокричала она, останавливая в  огромной сфере всех, кто попал под ее колдовство.

Это было просто – обойти весь зал и коснуться копьем сердца каждого чудовищного создания. От укола из тела каждого Ротозея тотчас протягивалась тонкая белая нить, словно белое молоко из сломанного цветка. На руку, подобно поводкам от Демонов, Элиза наматывала эти долгие, трепещущие на чуть заметном сквозняки нити. Их набралось преогромное количество; на ее руке был словно паучий кокон намотан, поблескивающий жемчужно-серебристым светом. Синее веселое пламя, карабкающееся по занавесям и коврам, по мановению ее копья затухало и исчезало без следа.

И самое главное – отец и Тристан. Их надо было развести. Развести их пересекающиеся дороги. Не позволить им сцепиться в последней схватке. Расплести впившиеся когти и одежду отца.  Обойдя Тристана, замершего в неуклюжем, но таком губительном прыжке, Элиза удивилась ярости, кипящей в его глазах. Она не увидела в них безумие битвы – только целенаправленную решительность.

«Видимо, зло охватило всю его душу, – с болью подумала Элиза. – И взывать к нему сейчас просто бесполезно. Он охвачен желанием убивать, и кого – ему все равно»…

Взмахом сандаловой палочки Элиза отправила яростного Тристана в начало его пути – на первые ступени лестницы, – а отца и его защитника отодвинула вглубь комнаты. Она хотела было уже закрыть за ними дверь, когда заметила то, чего раньше не видела – его волшебную палочку, почти полностью потонувшую во вспышке губительного света. Теперь заклятье, которое отец направлял на Тристана, разобьется о косяк двери. Но Элиза с замиранием сердца вдруг сообразила, что палочка необычна. Очень.  Она была длинной и сияла в руке ее отца как сине-зеленый клинок. И заклятье, срывающееся с ее конца – не что иное, как веление некроманта вернуться обратно в могилу.

«Отец знает, против кого дерется?! – в изумлении подумала Элиза, разглядывая темный отблеск проклятья. – Он понимает, что перед ним тот, кого давно похоронили?! Отец… некромант?!»

Все это пролетело в голове Элизы в долю секунды, а в следующий момент мир, остановленный магией  Элизы, вновь пришел в движение, вспышка магии с визгом врезалась косяк, опалив его, и Элиза ударила копьем по нацеленной на нее волшебной палочке.

От соприкосновения со святым копьем нечистая магия лопнула, искрошилась, как разбитое стекло, и отец отпрянул от Элизы, обезоруженный, сжимая в руке бесполезную красивую костяную ручку.

– Что ты натворила?! – яростно проорал он. – Ты погубила меня!..

– Об этом поговорим потом, – бросила Элиза, смерив его суровым взглядом. – О том, что ты занимаешься темной магией. О том, что мой отец – некромант. И о том, что я взяла копье Четырнадцатого Инквизитора. Ты знаешь, что может сделать с некромантом Инквизитор?

– Дочка! – изумленный, выдохнул маркиз. – Ты собираешься… убить меня?! Вот так запросто?! Потому, что я  посмел защищать свою жизнь пусть незаконным способом, но… ведь я защищался!

– Нет! – твердо ответила Элиза. – Но мы поговорим об этом позже.

По лестнице заскрежетали  когти медведя, и Элиза обернулась на этот зловещий звук, а  маркиз Ладингтон нервно сглотнул, ощущая сильнейшее в своей жизни déjà vu. В его ладонь из рукава привычно и удобно скользнул кинжал, и Четырнадцатый так вовремя и так удобно отвернулся… Кинжал жег ладонь, прося отведать крови Четырнадцатого… один удар в затылок, и все… Но за дверью ревел страшный зверь, враг, с которым теперь не справиться. А Элиза вполне могла защитить от проклятого Демона.

«Пусть идет вперед, – подавляя панику и почти истеричное желание вонзить нож в девушку, узнавшую его главную тайну, подумал маркиз. – Пусть защитит… может, медведь ее уничтожит…»

Элиза рывком открыла двери, и столкнулась нос к носу с Тристаном. Безумный кровожадный медведь взобрался по ступеням в один миг, и перед Элизой стоял беснующийся монстр, готовый рвануть ее своими клыками, изломать своими мощными лапами.

– Нет, – так же твердо произнесла Элиза, демонстрируя рычащему, ревущему медведю поводки, намотанные на ее кулак. – Помни о том, кому подчиняешься! Отойди.

Тристан заревел злобно и яростно, но подчинился, отступив назад, и Элиза вышла из комнаты, заперев дверь и заслонив ее собой от Тристана.

Ротозеи снова шли в атаку, но Элиза лишь взмахнула рукой, на которую намотала жемчужно-белые нити, и одним этим рывком вытряхнула жизни изо всех разом. Нечисть рассыпалась на сухие кости и улыбающиеся черепа. Один миг – и все кругом стихло. И черный леопард выпустил из лап свою добычу, рассыпающуюся трухой.

– Идем, – Элиза положила руку на загривок медведя. Зверь дрожал всей шкурой от ран и не утоленной жажды убийств, крови. – Тебе надо прийти в себя.

Нехотя, зверь подчинился, да он и не мог не подчиниться – Элиза крепко держала в руках поводок. Вместе они спустились по изломанной, искрошенной его лапами лестнице, и леопард, глядя на них синими мерцающими глазами, послушно уселся у ног девушки.

– Мы победили, Эрвин, – тихо произнесла Элиза. – Мы не дали им убить моего отца. Только вот… кто-нибудь видел Артура? Обидно будет упустить Короля, когда все Ротозеи мертвы…

Она хотела сказать что-то еще, но не успела; стена под лестницей взорвалась, словно в нее ударил огромный каменный шар, выплюнула тысячу острых осколков и обломков, и огромный носорог, раскидывая все своим рогом, окованным металлом, выбрался из разлома.

Эрвин успел; Элиза и пискнуть не смогла, как оказалась далеко от чудовища, выбирающегося на свет, потому что Эрвин в прыжке сшиб ее, и они покатились по полу, подальше от непонятно откуда взявшегося нового врага.

А Тристан – нет.

Носорог поддел его рогом и отшвырнул прочь так легко, будто медведь был крохотным щенком. И тот упал посередине зала и не двигался.

– Первый!

Оставив Элизу, Эрвин рванул вперед, между поверженным Первым и носорогом, готовым растоптать и добить поверженного противника. Магия содрала с Эрвина кошачий образ, и перед сопящим, злобно фыркающим носорогом развернулись, пугая, черные крылья Тринадцатого Демона, закрывая неподвижно лежащего медведя.

– Ты не победишь, Эрвин, тринадцатый, отчаянный воин!

На носороге, сжимая его бронированную шкуру оголенными коленями, сидела хохочущая женщина с растрепавшимися волосами. Та, которую Артур называл матерью на людях, та, чье имя Эрвин выдохнул сейчас с ненавистью.

– Марьяна! Дочерь и мать греха!

– А ты думал, – издеваясь, ответила Марьяна, натягивая узду, которой она сдерживала своего ездового монстра, – что Король Ротозеев сам решился на то, что он совершил? Нет, милый мой Эрвин; грех заразен. Я долго совращала его сердце. Долго, по капле, вливала в него яд, желание убить, уничтожить чистоту. Посмотри, как велика моя мощь! Ты ничто в сравнении с ней. Тебе не победить меня, не увернуться, не справиться! Даже твой неуемный дружок не выстоял. А тебе и подавно не удастся. Отступи, маленький мой Эрвин, или примкни к нам.

Эрвин злобно скалился. В его чертах все еще проступало нечто нечеловеческое, темное, хищное, и казалось, что рокот голоса леопарда вырывается из его груди.

– Я всегда был более удачливым воином, чем Первый! – рыкнул он рокочущим голосом, явно с усмешкой. – Для начала попробуй совладать со мной… женщина, сидящая на горе собственных грехов! Ты интриганка, а не боец! Все и всегда за тебя делали собственными руками доверчивые дураки, а ты всего лишь пожинала лавры! Так что не приписывай себе чужих побед… Марьяна!