– А теперь послушай меня, Эля. Я дам тебе несколько советов. Захочешь – выполняй, не захочешь – увольняйся. Запоминай, дважды повторять не буду. Во-первых, ни в коем случае не огрызайся на язвительные комментарии Ирины Матвеевны, что бы она ни говорила. Всегда будь идеально вежливой и тактичной. Во-вторых, ни одного опоздания. В-третьих, Ирина Матвеевна больше всего на свете любит яблочный зефир, мармелад и козинаки.

В этот момент девочка испуганно заёрзала.

– Записать хочешь? – уточнила я. Она кивнула. Я сложила пополам листок с заявкой, достала из кармана ручку и протянула Эле.

– Держи. Всё равно этой бумажкой только в туалете подтираться. Итак, пиши – яблочный зефир, мармелад и козинаки. Если расколешься, что это я тебе сказала – вылетишь отсюда со свистом. Дальше. Вот та бумажка, на которой ты сейчас строчишь, вообще-то типа важный документ. Скажи-ка мне, Эля, ты где учишься?

– В полиграфическом… – прошептала девочка.

– На каком курсе?

– На втором.

– Та-ак… Я уж и не помню, на каком курсе должны быть основы производственных процессов…

– Они сейчас есть, – Эля виновато опустила голову. – Но я там ничего не понимаю. А Мария Михайловна сказала, что у неё нет времени на какие-то заявки и чтобы я сама составила. И пробубнила мне технические характеристики, но так быстро и невпопад, что я ничего не запомнила, а потом спросить постеснялась. На меня ещё Ирина Матвеевна так смотрела…

Бедный ребёнок, попал в бочку с крокодилами…

– Послушай, Эля. Во-первых, то, что тебя попросила сделать Мария Михайловна, должны делать только редакторы. Не младшие! Поняла? Поэтому в следующий раз так и скажи – Наталья Владимировна запрещает. Не нравится – пусть идут к Громову обсуждать этот момент. Во-вторых, тебя попросили заполнить заявку на пополнение серии. Когда речь идёт о пополнении, ты можешь найти в базе технические характеристики и списать их оттуда почти все. И в-третьих, сегодня же пойдёшь к техредам, там есть такая замечательная девочка, зовут Полина, попросишь её объяснить тебе разницу между обычным и интегральным переплётом. Ну и пусть образцы бумаги и картона покажет. И лак обязательно. В общем, что сочтёт нужным, пусть покажет и расскажет. Всё записывай! И если будут вопросы, тоже подходи к Полине и спрашивай, не стесняйся, она тебя никому не сдаст. Тем более Ирине Матвеевне.

Эля смотрела на меня с немым восторгом в глазах. Я же говорила на последнем издыхании, сопротивляясь боли, пульсирующей в висках.

«Бедная Полина, – подумалось мне, когда Эля отправилась восвояси, и я, тяжело поднявшись, пошла к себе, – опять ей лекцию читать придётся».

Впрочем, если эта девочка сможет-таки удержаться в редакции детской литературы, Полина сама же её первой расцелует, ведь именно её зачастую просили разобраться в том хаосе, что царил в базе этой редакции. Меня всегда особенно умиляло то, что только у них почему-то бесследно исчезали некоторые технические параметры и аннотации. Бац – и нету! Я так и представляла, как в свободное от работы время Ирина Матвеевна включает базу изданий и с глупым хихиканьем стирает значения из некоторых полей…

Добравшись наконец до своего кабинета, я застала там Светочку, которая уже мирно пила чай, заедая его большой плюшкой с сахаром.

– О, привет, – она помахала мне чашкой, чуть не расплескав при этом всё её содержимое. – А мне уже доложили, что ты сегодня фурия. Приходила в детский сад и перепугала там всех.

– Да ничего я им не сделала, – я, поморщившись от боли, села на своё место. – Хотя следовало бы.

– Опять Мария Михайловна шалить изволит?

– Это называется не «шалить», а «гадить»… – буркнула я.

Светочка хихикнула. В этот момент из кабинета вышел Максим Петрович, поздоровался со мной и, сделав большие глаза, кивнул Свете. Последняя, ещё раз хихикнув, поставила на стол чашку и вышла вслед за Громовым из нашей комнаты.

Всё ясно. Сейчас будут поздравлять.

Я потерла виски кончиками пальцев. Боль разгоралась в них, как большой и жаркий костёр. Начинало тошнить. Когда меня начинало тошнить от головной боли, это означало, что я дошла до грани. Ещё чуть-чуть – и я не смогу работать.

Я встала, решив сделать себе чаю.

В этот момент отворилась дверь, и в кабинет вошёл Громов. Огромный букет ослепительно белых роз выделялся на фоне его чёрного костюма, как выделяется снег на голой земле.

Боль в моей голове взорвалась миллионами колюще-режущих предметов, к горлу подступила тошнота. Я с ужасом смотрела на белые розы, а перед глазами стоял совсем другой букет.

Почти четыре года назад. Два гроба, кладбище, море цветов, сдерживаемые всхлипы со всех сторон, и мерзкий дождик, умывающий моё лицо…

Темнота, пришедшая следом за этим воспоминанием, стала для меня настоящим спасением.

Медленно, очень медленно ко мне возвращались чувства. Первым вернулся слух.

– Отойдите! – кричал кто-то. – Не мешайтесь!

Потом я почувствовала, как мне приподнимают голову. Моментально затошнило.

Я распахнула глаза. И первым, что я увидела, был злополучный букет, который валялся неподалёку.

Захрипев, я отодвинулась от человека, сидящего на полу рядом со мной, отвернулась и склонилась над полом, сотрясаясь в сухом рвотном спазме.

– Наташа!!

– Я вызвала скорую, Максим Петрович, – этот голос я узнала. Светочка. А рядом со мной Громов.

Спазм прошёл, и я, облокотившись на пол, прохрипела:

– Букет… уберите его из комнаты…

Топот ног, грохот открываемой двери, чей-то громкий крик…

– Наташа… – Максим Петрович дотронулся до моей руки. – Пожалуйста, позволь мне отнести тебя на диван в мой кабинет. Не нужно сидеть на полу.

Я кивнула, не в силах говорить. Боль по-прежнему пульсировала в висках, но уже не такая режущая, как раньше.

Громов осторожно подхватил меня и легко, как будто я ничего не весила, отнёс на диван. Перед глазами всё расплывалось. И я отвернулась лицом к стене, прячась ото всех, в том числе и от Громова.

Больше мне никто ничего не говорил до самого приезда скорой помощи. Врачи меня ощупали, послушали, посмотрели, и вынесли вердикт.

– Нервное перенапряжение. А головная боль из-за очень низкого давления усугубила общее состояние. Впрочем, если вы хотите, можем госпитализировать и проверить…

– Нет-нет, – поторопилась уверить я врачей, – я в порядке.

Светочка, стоящая рядом с дверью, скептически хмыкнула. Насупленный Громов недовольно сложил руки на груди, но ничего не сказал.

Мне выписали каких-то таблеток, витаминов, наказали больше отдыхать и гулять на свежем воздухе и наконец оставили в покое.

Вместе с врачами ушла и Светочка. Я осталась с Максимом Петровичем наедине. Осознав то, что лежу перед ним на диване, я попыталась встать, но потерпела сокрушительное поражение – голова кружилась так, как будто я только что слезла с карусели.

– Куда ты… – Громов моментально подскочил ко мне и помог улечься обратно. – Ты чего, дурочка? Лежи.

– А…

– Без «а». Попробуй поспать.

Погладив меня по волосам, Громов ушёл к своему рабочему столу. Я же послушно закрыла глаза и почти сразу провалилась в тяжёлый, будто свинцовый, сон.

Проснулась я от холода. Открыв глаза, я обнаружила, что в кабинете темно, как в склепе, и только на фоне открытого окна – чья-то тёмная фигура. Приглядевшись, я узнала Громова.

– Максим Петрович, – позвала я его. – Сколько уже времени?

Он обернулся и быстро подошёл к дивану. Сел рядом и положил руку мне на лоб.

– Тебе не холодно?

Я повела плечами.

– Немного. Но вы не ответили на вопрос…

– Ты хочешь знать, сколько ты проспала? – Громов снял с себя пиджак и накрыл им меня. – Сейчас полседьмого. Я боялся тебя будить.

– Почему?

Несколько секунд Максим Петрович молчал.

– Просто хотел, чтобы ты отдохнула подольше. Ты очень напугала меня сегодня.

Громов встал с дивана, подошёл к своему столу и включил маленькую лампу. Я поморщилась, но зато теперь я видела его лицо. Пусть он сидел спиной к свету, всё же глаза разглядеть я могла.