Девочка находилась сейчас в том пограничном состоянии, когда ребёнок становится подростком. Фигура её уже немного вытянулась, появилась угловатость, но при этом в Алисе пока было больше от маленькой девочки, нежели от подростка.

– Сколько тебе лет? – с интересом спросила она, глядя на мои косички.

– Уже шесть годков как восемнадцать, – засмеялась я. Громов хмыкнул.

– Ладно, пойдёмте, девочки мои, – и мы направились к выходу.

Я уже давно не была в Царицыно. И с изумлением оглядывалась, не узнавая и половины пейзажей после реконструкции.

Максим Петрович остановился возле первой же палатки, чтобы купить всем мороженое. Я с улыбкой смотрела на него, вспоминая, как в похожий майский день мой отец остановился почти на том же месте, покупая мороженое маленькой Наташе. А потом я, уплетая рожок, вприпрыжку побежала дальше под мамин хрустальный смех.

Странно, но воспоминания о родителях не причинили мне привычной боли.

– Ты работаешь с моим папой, да? – услышала я голос Алисы. – Он о тебе рассказывал. Но я не ожидала, что ты настолько красивая.

Я посмотрела на девочку. Алиса рассматривала меня с непосредственным восхищением во взгляде.

– Разве я красивая? – улыбнулась я.

– Очень! Жаль, что я не вырасту такой же.

– Поверь мне, ты вырастешь ещё лучше. Смотри, какой у тебя папа, хоть сейчас на конкурс красоты. А ты вся в него!

Алиса зарделась.

– О чём болтаете, девочки? – спросил Громов, вручая нам стаканчики с мороженым.

– О красоте, – тут же доложила Алиса. – Наташа считает, что тебя хоть сейчас на конкурс красоты можно отправлять.

Я чуть не поперхнулась мороженым. Сдала как стеклотару! Максим Петрович бросил на меня ироничный взгляд, но, слава Богу, ничего не сказал.

В этот день я почти вспомнила, что значит – быть счастливой. Алиса заражала своим оптимизмом и непосредственностью, бьющей через край энергией. Счастливый ребёнок – это было видно сразу. И я даже немного завидовала ей…

Рядом с Алисой я чувствовала себя моложе. Словно возвращалась в прошлое, когда у меня не было никаких забот, кроме подготовки домашнего задания по нелюбимым школьным предметам. А когда она встала между мной и Максимом Петровичем и взяла наши руки в свои, я почувствовала что-то странное…

На миг мне показалось, что мы – семья. И я иду рядом со своей дочерью и мужем.

Это было так восхитительно нелепо, что я чуть не расхохоталась. Но к этому смеху можно было прибавить толику сожаления. Потому что они мне действительно очень нравились…

Весь день прошёл под весёлый щебет Алисы, и когда я вернулась домой, то всё ещё слышала её голос.

– Твоя тёзка оказалась удивительной, – прошептала я, обнимая свою кошку. – И это ужасно. Потому что теперь каждый раз, когда Максим Петрович будет брать меня за руку, я буду чувствовать себя виноватой.

А ещё, кажется, эта девочка навсегда расположилась в моём сердце, свив там надёжное гнездо.

За майские праздники я встречалась с Алисой и Громовым ещё дважды. И когда мы возвращались после грандиозных народных гуляний на девятое мая, Максим Петрович сказал мне:

– Знаешь, Наташа, кажется, моя дочь тебя очень полюбила.

Я посмотрела на спящую Алису. Девочка уснула, как только мы сели в машину. Ещё бы! Всё-таки гулять весь день – дело нелёгкое.

– А я – её, – тихо ответила я, сжимая ладошку девочки, которую она так и не отняла у меня даже после того, как уснула. – У вас прекрасная дочь, Максим Петрович.

Помолчав, я добавила:

– Интересно было бы посмотреть на её мать.

Выражение лица Громова меня поразило. Глаза из ласковых вдруг стали колючими, на губах появилась насмешливая улыбка.

– Когда-нибудь ты непременно её увидишь. В ноябре будет корпоративная вечеринка, посвящённая 15-летию издательства, Лена наверняка захочет туда прийти.

Я промолчала. Да, я хотела бы увидеть его жену… но не уверена, что это мне будет очень приятно.

– Наташ, – Алиса вдруг подняла голову и посмотрела на меня сонными глазами.

– Что?

– Мне в июле будет двенадцать. Придёшь на день рождения?

Я от изумления раскрыла рот.

– Конечно, Лисёнок! – в конце концов выдавила из себя я, улыбнувшись девочке. – Обязательно приду.

Успокоившись, Алиса опять закрыла глаза. А я смотрела на этого темноволосого лисёнка и думала, размышляла, анализировала…

Я ведь могу к ней привязаться. И как тогда будет больно, когда она забудет обо мне. А она забудет – дети всё забывают со временем.

Ну и пусть. Хотя бы ненадолго вновь почувствую себя той живой девочкой, которой я когда-то была.

Майские праздники пролетели, будто их и не было. А потом я заболела.

Болезнь, как это всегда бывает со мной, подкралась неожиданно. Вечером я ложилась в постель совершенно здоровой и бодрой, только пару раз чихнула. А утром…

Я еле открыла глаза. Мне было жарко и холодно одновременно. В горле будто кто-то лезвием ножа водил по нёбу, нестерпимо хотелось пить. А ещё – в туалет. Но встать я была не в силах. Как только я приподнялась, началось сильное головокружение, в глазах замелькали белые и чёрные искры. И я легла обратно, слыша, как с хрипом входит воздух в лёгкие.

Как просто и легко болеть, когда рядом родные и близкие люди! Которые могут сказать тебе: «Лежи, я сейчас тебе чай сделаю и лекарства принесу». Которые могут поправить сбившееся одеяло, помочь дойти до туалета, да и просто пожалеть.

Но я потеряла этих людей. У меня не было надежды ни на кого, кроме себя. Я понимала, что нужно предупредить Максима Петровича, что я не приду на работу, но… я не могла толком встать, не говоря уже о том, чтобы искать мобильный телефон. Я совершенно не помнила, где он может быть… Зря я вчера звонок выключила…

Собрав в кулак остатки сил, я всё-таки поднялась. Под оглушительное мяуканье Алисы по стеночке добрела до туалета, где долго сидела, просто набираясь сил. И отправилась в путь на кухню.

Лекарства? Где они? Что мне выпить, чтобы сбить температуру? Алиса, не мешайся под ногами, я же могу упасть… Ах, я ведь не кормила тебя. Где твоя еда, девочка моя?

Не в силах искать контейнер с нарезанной курицей, я сыпанула Алисе большую горсть сухого корма. До вечера должно хватить…

Всё плыло перед глазами. В аптечке я нашла аспирин и таблетки от горла. Согрела себе чай, выпила его и отправилась в очередное путешествие. Только теперь я должна была дойти до кровати.

Я не помню, как шла и укладывалась. Помню только сильнейшую слабость, охватившую всё тело, огонь, который жёг меня, боль в груди, сильную и тупую, а ещё – искры, кружащиеся перед глазами. Они не давали мне уснуть и провалиться в спасительную черноту.

А потом я тонула. Мне было мокро, очень мокро, и почему-то ужасно жарко. Глаза заливало водой, которая, как мне казалось, лилась прямо изо лба.

И вдруг… Кто-то нежно поцеловал меня в макушку, и я почувствовала родной запах персиков и весенней зелени совсем рядом…

– Тише, доченька моя, – звук этого голоса принёс мне больше боли, чем все простуды, которые я когда-либо перенесла.

Я открыла глаза.

– Мама! – вырвался из груди хриплый крик.

Она была здесь. Улыбаясь, сидела рядом. В домашнем платье, таком родном и почти забытом. И осторожно вытирала влажным полотенцем пот с моего лба.

– Мама! – воскликнула я и, откинув одеяло, подалась вперёд и обняла её.

Это было так… реально. Я действительно обнимала маму, я чувствовала её руки, запах её волос, её дыхание щекотало мне шею. Господи!

– Тише, доченька. Ты очень больна, – мягко сказала мама и уложила меня назад на подушки. Такими знакомыми, заботливыми прикосновениями она продолжила протирать моё тело, стирая лихорадочный пот. А я… я просто тонула в глубине её лучистых синих глаз. Таких близких, таких реальных.

– Мама, – прошептала я, – мне приснился кошмар…

– Я знаю, – в её глазах промелькнуло что-то очень печальное.