Вечера в пустыне холодные. Даже в оазисе посреди стройки температура опускается ощутимо, и люди жмутся к кострам и друг другу, пытаясь согреться. Дети и взрослые, мужчины и женщины, некогда знатные богачи и простолюдины, мудрый Учитель и ангел-изгой — все равны в этом особенном магическом кругу, и каждый ищет поддержку в каждом, протягивая руки к огню и отдавая своё тепло.
Простые вечера и тихие. Они начинаются с молчания, пока кто-то не нарушает его неловкой шуткой или возгласом удивления, будто только что вспомнил поразительную историю. Все оказываются втянуты в это общение, в обсуждение и рассказы. Некоторые из них сопровождаются смехом, некоторые — искренней печалью, некоторые же — глубокой задумчивостью. Каждому за общим костром и общей трапезой есть о чём рассказать, и каждый, если хочет того, будет выслушан и услышан.
Белкет говорит мало, больше слушая. Но когда ему задают вопросы, он всегда отвечает на них. Учитель спрашивает его о древних войнах, о сотворении мира, о великом Отце; другие спрашивают об ангелах, о быте их и прекрасных городах. Некоторые вопросы для падшего ангела очевидны и ожидаемы, другие заставляют его удивляться их внезапностью — он не привык к вполне искреннему интересу к себе; к тому, что о нём могут беспокоиться и переживать.
— Если все ангелы — создания Света и у них белые крылья, то почему твои перья чёрные? — сидящая в этот раз рядом с ним девушка наконец-то набирается смелости и задаёт вопрос, и Белкет усмехается, ожидая его одним из первых, на самом деле.
— Свет не приемлет инакомыслия, — он вздыхает, прикрывая чёрные глаза; мысли и воспоминания отдают фантомной болью в основании крыльев. — А я всегда был неправильным. В конце концов я принял это — мои собратья назвали бы это падением. Эльрат окончательно отвернулся от меня — впрочем, он и без того никогда не отвечал на мои молитвы и воззвания.
— Должно быть, это было больно, — откуда-то напротив раздался полный понимания мужской голос, и Белкет пожал плечами:
— Мои перья сгорели и отросли вновь. Я умер и воскрес. Отринул Свет, и он отрёкся от меня. Я выбрал свой путь, и Тьма приняла меня. На своём пути я всегда был одинок — со смирением я принял одиночество и в этот раз.
— Ты не одинок, — девушка покачала головой и неловко улыбнулась: тонкие руки её вдруг обвились вокруг сильного тела, втягивая Белкета в спонтанное объятие.
Никакого подтекста не было в этом движении — лишь искреннее желание поделиться своим теплом. По-прежнему удивляющая Белкета человеческая спонтанность и бескорыстность, которую не ждёшь. И ангел улыбается в ответ, осторожно принимая хрупкий дар с благодарностью, на которую едва ли способны высокомерные бессмертные существа.
Люди не переставали удивлять его. И чем дольше он жил среди них, тем меньше не становилось это удивление. Со временем чрезмерное любопытство к его персоне утихло, и кажется, каждый и вправду воспринимал его как человека, пусть и крылатого. Но сам Белкет всё ещё открывал в детях Илата что-то новое, снова и снова изумляющее его.
Особенно то, что к нему абсолютно искренне тянулись дети. Их было пока немного, всего трое, и держались они вместе друг с другом. Успевали побывать везде — энергии им было не занимать, крутились между взрослыми, в любопытстве исследуя занятия каждого. И конечно, особенным вниманием они одаривали Белкета — ведь он был таким необычным взрослым!
Однако он был слишком мрачным и серьёзным, и видимо, это несколько отпугивало детей от него. Наблюдали они больше со стороны, но Белкет кожей ощущал их любопытство и распирающие их вопросы. Но даже самый старший из них, Тайиб, не решался просто так взять и подойти к величественному ангелу, чтобы поговорить с ним. Поэтому со своим интересом дети держались в стороне, и оттого он лишь рос с каждым днём всё больше и больше.
Белкет едва заметно улыбнулся уголками губ, прикрыв глаза. Неугомонная троица снова вилась поблизости, наблюдая за тем, как ангел украшает резьбой чёрный камень, вырезая на нём магические таинственные символы оборонных заклинаний. В конце концов, пусть Белкет и ученик Сар-Шаззара, сейчас в магии он всё же умелей многих. Одна из черт, которая немало помогает другим, в том числе и учителю, чья магия направлена на создание сложных барьеров и коммуникаций с поселениями, на местах которых великим городам только надлежит появиться.
Дети наблюдали за ним, неумело спрятавшись за укрытием из сложенных друг на друга каменных блоков. Вытянув шеи, в любопытстве они следили за тем, как ловко орудуют ангельские пальцы инструментами каменщика, вырезая аккуратные символы. Белкет в конце концов отложил их в сторону и поднял взгляд, глядя прямо в том направлении, где прятались дети.
— Идите сюда, — он негромко позвал их, поманив рукой, и смущённые, неловко улыбаясь, они покорно вышли, приблизившись к падшему ангелу.
Первым шёл Тайиб — самый старший из них, и было что-то трогательно-милое в том, как за ним семенили его младшие друзья. Белкет вновь улыбнулся, и лёгким лукавством блеснули его чёрные глаза.
— Ты будешь ругать нас, господин? — втянув голову в плечи, виновато спросил Тайиб. — Мы помешали твоему занятию.
— Едва ли я стал бы ругать детей за то, что они просто хотят у меня о чём-то спросить, — Белкет одарил мальчика снисходительным взглядом, и лицо того заметно просветлело. Он переглянулся со своими младшими друзьями, и все трое воспрянули удивительным энтузиазмом. — Не все взрослые смогли спокойно принять меня, так что могу представить, сколько удивления и любопытства я вызываю у вас, — ангел хмыкнул, устремив на своих юных собеседников терпеливый взгляд.
— Ты прав, — Тайиб смущённо улыбнулся в ответ, взлохматив тёмные волосы на затылке. — Просто… ты здесь совсем один, разве тебе не грустно? Почему ты ушёл от своих друзей? Ты не скучаешь по ним? — мальчик выпалил на одном дыхании, и вопросы его повергли Белкета в замешательство. Впрочем, он уже давно должен был прекратить удивляться людской непредсказуемости — особенно детской.
— Боюсь, чтобы скучать по кому-то, неплохо было бы иметь такое существо, — отозвался ангел. — А мои собратья… Здесь я куда больше чувствую себя на своём месте. Здесь я нашёл свой дом и товарищей, которых могу назвать друзьями, — он улыбнулся, глядя в задумчивое лицо ребёнка.
— Потому ты ушёл? — из-за спины друга раздался тоненький девичий голосок, и следом выглянуло пухленькое лицо Асийи, одарившей падшего ангела взволнованным взглядом. — Потому что тебе было одиноко? — от этого вопроса брови Белкета озадачено поднялись вверх, и он вновь опешил — на сей раз от того, как точно этот ребёнок попал в цель.
Удивительно было, как в одном простом детском вопросе вместилась вся суть и вся боль Белкета. Он никогда не был понимаемым, никогда не был принимаемым. Всегда был один, всегда был в стороне — не то чтобы его это действительно беспокоило, но в конце концов отличие толкнуло его на побег и поиск. Он был одинок — и стоило признать, ему было одиноко, иначе вряд ли сейчас всё было бы именно так, как было.
— Ты очень наблюдательна, — Белкет прикрыл глаза, принимая своё поражение, и волнение на личике девочки стало заметнее.
— Но разве у тебя совсем-совсем никого не было? — забеспокоилась она. — Там же твой дом и семья…
— К сожалению, дом — это не всегда то место, где мы рождаемся и живём, — покачав головой, терпеливо вздохнул ангел, стараясь отвечать как можно мягче. — Необходимо время, чтобы найти его. Как и найти тех, к кому хочется возвращаться.
Асийя забавно наклонила голову, и серьёзная задумчивость отразилась на её ещё по-детски пухленьком личике. Задумался над словами ангела и Тайиб, отчего между детьми и взрослым повисла тяжёлая пауза. Которую нарушил голос самого младшего члена детской троицы, Карина.
— А можно потрогать твои перья? — широко улыбаясь, простодушно спросил он, тем самым нарушая тягостное и мрачное молчание. Белкет негромко рассмеялся, прикрыв глаза, оценив невольную детскую находчивость.
