Белкет наблюдает за этим со стороны и ожидаемо не может не задаваться вопросом «почему». Почему так происходит? И откуда утраченная надежда черпает свои силы? Как младшие расы, потерявшие всё, свою родину, свои знания и свои ценности, могут восстановить всё это вновь? Почему они не отчаиваются тем отчаянием, от которого опускаются руки, но вместо этого поднимаются с колен и идут вперёд, медленно и уверенно?
«А почему идёшь вперёд ты? — Белкет сам себе задаёт вопросы. — Чего ищешь ты? Куда хочешь прийти?»
Даже перед самим собой он уходит от ответов. Но упорно продолжает двигаться дальше, устало передвигая ногами. Его время, как и время этого мира, ещё не пришло. А значит, он должен исполнить то предназначение, которым наделил его Эльрат…
Нет, не Эльрат. Не Дракон Света, отец всех ангелов, вёл своего отверженного сына. Не было ему никогда дела до них, ушёл он от них, покинул… Но Асха, Великая Мать, Та-Что-Стоит-Выше-Других, она всегда зрит и прядёт каждому его неповторимую судьбу, и по её замыслу стоит и возрождается из пепла павший мир. Зарастают травой и мхом руины, предаваясь вечному забвению, и встают на их местах новые города и поселения.
И Белкет, отверженный и одинокий, обретает смысл своего существования.
Его скитания превращаются в путешествие. Он обозревает мир, ещё до конца не обновлённый, и новые вопросы рождает в его голове развитие и восстановление. Вопросы, на которые он теперь может найти ответы, ведь более его ничто не сдерживает и не сковывает. И он сам находит тех, кто так же, как и он, мечется беспокойно, не желая довольствоваться малым.
Семь Городов — в прямом смысле семь городов. Вернее, их следовало бы назвать семь поселений или семь сёл. Они едва-едва зарождаются, и Сар-Шаззар, энергичный и полный сил мужчина, один из тех хрупких потомков детей Илата, вместе с теми, кто поверили в него и разделили с ним его учение, таскает кирпичи для внешних укреплений. Позже, намного позже на глазах Белкета на этом месте вырастет величественный Аль-Сафир, который нарекут первой и нерушимой столицей, но а пока…
Человек сначала с удивлением смотрит на молчаливого падшего ангела, в чьих чёрных перьях запутывается горячий ветер безжалостной пустыни. После удивление сменяется любопытством, на место которого тут же приходит понимание — взглядом мудреца взирает на ангела человек перед ним и коротко кивает, жестом приглашая гостя к работе.
— Ты ученик Седьмого Дракона, — голос Белкета тих и спокоен, и растворяется он в песне песка и ветра, пока чёрные глаза со смирением смотрят на человека рядом с собой. — Ты мудрец, владеющей Мудростью своего Учителя. Возьми и меня в свои ученики так же, как когда-то Он взял тебя; так же, как ты сам стал учителем для всех тех, кто пошёл за тобой. Я пойду вместе с вами — лишь позволь мне остаться.
Сар-Шаззар улыбается с молчаливым пониманием, и в его ясных синих, словно сапфиры, глазах Белкет видит доброжелательность. Он хлопает ангела по плечу и приглашает к общему столу, где ученики и их семьи делят трапезу друг с другом и своим учителем. И здесь никто не упрекает своего соседа в том, кем тот является или, наоборот, не является. Все равны между собой за этим столом и с радостью встречают они нового товарища, с которым придётся пройти нелёгкий долгий путь.
Белкет колеблется лишь мгновение, прежде чем подходит к ним. Принимает приглашение и садится рядом с костром, разожжённым между камней. И обретает то пристанище, где наконец-то может стать своим.
========== 3. ==========
Аль-Бетиль мрачен и темен. Он вроде бы не отличается от других городов магов, но в то же время всякий прибывающий сюда чувствует этот незримый налёт отличия. Здесь будто бы темнее, чем в преисполненных солнечного света пустынных оазисах других Домов. Здесь будто бы холоднее, чем в купающихся в тепле и изнывающих от жары других городах. Здесь будто бы витает прямо в воздухе удушливый запах смерти, в то время как всё остальное государство магов чрезмерно пышет жизнью.
Аль-Бетиль отличается от них от всех. И Уриэль брезгливо передёргивает плечами, ступая на земли Дома Этерна без особой охоты, но гонимый собственной безумной нуждой.
Белкет ожидаемо встречает его без радости и распростёртых объятий. Он так же мрачен, как и город-цитадель, воздвигнутая его стараниями, хмурится и смотрит тяжёлым взглядом — даже его глубокий капюшон не в силах скрыть неприязненную осторожность.
В то время как сам Уриэль с трудом может подавить собственное брезгливое пренебрежение.
— Уриэль, — глубокий голос Белкета отдаёт усталой констатацией факта, и неохотное принятие сквозит во всех движениях падшего ангела.
Пять сотен лет отрёкшиеся и презирающие его собратья не тревожили его. На пять сотен лет они забыли о его существовании, вычеркнули его из всех списков, где значилось его имя, стёрли из памяти и истории… Уриэль был среди них первым. Самым яростным и непримиримым, самым фанатичным, дольше всех не соглашавшимся с необходимостью мира и больше всех ненавидящим его.
Ненавидящим вообще всё, что так или иначе отклонялось от его собственного восприятия Света и Святости.
И вот теперь он здесь. Не скрывает своей неприязни, своего презрения, но он приходит сам, приходит к Белкету, и падший ангел находит это странным образом ироничным.
Разумеется, он знает, зачем бывший собрат находит его.
— Пять веков пролетели словно одно мгновение, не правда ли, Белкет? — в чужом голосе слышатся нотки ядовитого сарказма, но Белкет не намерен поддаваться на провокацию.
— Зачем ты здесь? — он спрашивает прямо, не желая увиливать и затягивать надолго эту неприятную им обоим встречу, и Уриэль кривит губы в надменной усмешке, пытаясь взирать свысока.
Щенок, мнящий себя великим Спасителем и Избавителем. Одержимый местью эгоистичный безумец, ослеплённый Светом и собственной гордыней.
— Ты знаешь ответ на свой вопрос, — Уриэль отрезает резко, и деланная безмятежность мгновенно вспыхивает яростью. — Ты знаешь, что это необходимо.
— В этом никогда не было необходимости, Уриэль, — Белкет вторит ему, и голос его полон твёрдой уверенности. — Было безумие, но никогда — необходимости. Как и не было её в принципе в той бессмысленной войне, павших воинов которой ты пытаешься вернуть.
Глупец! Он, как и подобные ему, не имеет понятия о нерушимости и неразрывности священного цикла. Вмешиваться в него — всё равно что вмешиваться в сам Порядок, установленный Асхой. Ценность смерти не менее велика, чем ценность жизни, и не стоит беспокоить тех, кто уже ушёл. Их судьба свершилась, и Прядущая уже уготовала им другую дорогу, которой им придётся пройти после перерождения.
Но Уриэль…
Он свято верит в правильность всех своих действий. Он истинный фанатик, такой, каких когда-то давно было много. Такой, который и начал ужасную войну, ценой которой стало уничтожение мира. И теперь он хотел её повторения. Хотел раз и навсегда искоренить «скверну», уничтожить, рассеять тьму и оставить вокруг лишь свет.
Слепящий… Обжигающий… Уничтожающий… Уходящий сам в себя и теряющий всякий смысл.
— Тьма должна быть развеяна, Белкет. Асхан не место для лжи и интриг безликих, — его голос категоричен, а убеждения ошибочны, и Уриэль натыкается на ту же ошибку, что и тогда. В собственном невежестве он не может понять одну элементарную истину, на которой базируется всё мироздание.
Свет — ничто без Тьмы, равно как и наоборот. Порядок — ничто без Хаоса, равно как и Хаоса не существует без Порядка. Но Уриэль…
Пять веков он плавится в яде собственного безумства. В горечи и боли утраты, которые он не может и не хочет отпустить. И ради мимолётного блаженства и такого же мимолётного триумфа он готов положить на заклание весь мир так же, как это случилось пять веков назад.
— Нет, — спокойный голос звучит тихо, но твёрдо и уверенно, и Белкет видит, как поджимает Уриэль губы, прожигая его скрытое капюшоном лицо чистейшей яростью и ненавистью.
Ангел Смерти знает, почему младший брат Михаэля приходит к нему. Он знает, что пять сотен лет обезумевший фанатик вынашивает в своём разуме жестокую месть, которая всё никак не может свершиться, потому что у него не получается. Технология и ритуал, которые Уриэль выбирает в качестве своего главного оружия, несовершенны, а все эксперименты проваливаются, так и не успев начаться.
