Рамона первой называет его «папой». За ней так, словно это вполне естественно, подобным образом к нему обращаются Рина, Триша и Йоун, и Белкет, откровенно говоря, теряется. Осторожно уточняет у Виктории, Анастасии и — на всякий случай — Мериха, которые проводят с серафимами едва ли меньше времени, помогая им адаптироваться в новой среде и занимаясь их обучением, не проскакивают ли подобные слова в обращениях к ним.
Мерих удивлённо фыркает; Анастасия и, что удивительно, Виктория тоже тонко и загадочно улыбаются. К ним и младшие, и старшие обращаются исключительно по именам, и это приводит Белкета в ещё большее замешательство. Внезапно, почему-то, очень приятное.
— Папа, — Рамона прижалась к твёрдому боку Ангела Смерти, ткнувшись в него, словно котёнок.
— Леди Анастасия рассказывала о душах, которые живут в наших телах, — с другой стороны к Белкету подтянулась Рина.
— Но госпожа Виктория говорила, что души умерших остаются неизменными только в том случае, если проходят специальный ритуал, — к Рамоне прижалась Триша, тулясь поближе к взрослому.
— Но этот ритуал позволяет живым становиться немёртвыми, как ты и леди Анастасия, и госпожа Виктория, и Мерих, — присоединился к обсуждению Йоун, прижимаясь к Белкету рядом с Риной. — Как тогда они уживаются в наших телах? Они же должны стать злобными призраками? — он завершил мысль, и четыре пары глаз уставились на Ангела Смерти, ожидая ответ.
Это была своеобразная традиция. Ночи, когда контроль родных душ над телами ослабевал, всегда были как для младших, так и для старших тяжёлым временем. И Белкет перед сном приходил к ним ко всем, укрепляя дух и прогоняя страх. Он вёл с ними разговоры, иногда что-нибудь рассказывая, иногда отвечая на вопросы. Ещё совсем младенцев, несмышлёных и тихих, брал на руки и прижимал к себе, баюкая и утешая. Давал понять, что никто из детей, сколько бы лет им ни было, не был одинок и забыт.
— Я не ведаю, как именно ангелы сохранили их, — Белкет вздохнул, отозвавшись негромко, и приобнял всех четверых, прижимая их к себе. — Но не всегда неушедшие души умерших превращаются в озлобленных духов или призраков. Однако различия эфирной нежити не самая удачная тема на ночь. Если вам будет интересно, мы поговорим об этом днём, — он мягко отказал детям в их любопытстве.
Рамона надулась, а бойкая Рина недовольно протянула:
— Ну па-апа-а!..
— Почему вы обращаетесь ко мне так? — переводя тему разговора, осторожно спросил Белкет, и девочка от неожиданности растерянно захлопала глазами, глядя на взрослого.
— Ты ангел, — загибая пальчики, деловито, словно это само собой разумеется, вместо неё ответила Триша. — Ты взрослый. Ты добрый. Ты о нас заботишься. Ты нас любишь. А мы любим тебя — конечно, ты наш папа! — она широко улыбнулась и обняла его тоненькими ручонками там, куда смогла дотянуться.
Остальные дети мгновенно последовали её примеру, облепив Белкета четырьмя маленькими комочками любви. Что-то внутри него дрогнуло, и замешательство сменилось искренней растроганностью, и Белкет осторожно обнял детей в ответ.
Он не собирался становиться отцом, но в конце концов, кроме самых младших, так стали именовать его и старшие. Даже совсем взрослые Мириам и Ниал, то ли в шутку, то ли всерьёз, теперь обращались к нему «отец». И Белкет оказался вовсе не против.
========== Хроника двенадцатая (антракт). Воплощение ==========
Отстранённая задумчивость, несколько рассеянный взгляд, молчаливое дистанцирование. Тихо шуршат белые перья на изящных крыльях, и Ниал будто бежит, прячется ото всех во внутреннем дворе цитадели Аль-Бетиля. Он всегда был таким, тихим и скорбным, и добровольно выбирал одиночество, уходя от других. Бежал не столько от них, сколько от самого себя — Белкету слишком хорошо знакомо это чувство.
— От чего ты пытаешься скрыться? — его голос негромко раздаётся из-за спины, и юноша вздрагивает от неожиданности. Страдание отражается на его красивом лице, и он опускает голову, а следом за ней поникают его плечи и крылья.
Белкет делает шаг вперёд, и его холодная рука в жесте поддержки сжимает крепкое плечо. Ниал отводит взгляд — пусть он самый старший среди всех, в глубине души он продолжает оставаться растерянным одиноким ребёнком. Белкет слишком хорошо понимает его и в этом.
Он молчит долго, собираясь с мыслями. Страдания и вина когтями раздирают полотно его души, и Ниал не знает, как говорить об этом. Тот, второй, холоден и отстранён, сам, добровольно, закрылся в чужом разуме и молчит. Даже он разочарован им. Что уже и говорить о тех ангелах, что нарекли его ошибкой.
— Я первый, — Ниал нарушает застоявшуюся тишину хриплым от долгого молчания голосом. — И если бы не я, всех этих загубленных душ и сломленных судеб не было.
Длинный взгляд из-под капюшона в изучающей задумчивости скользнул по юноше. Взрослый молодой полуангельский мужчина — но в глубине души он действительно был травмированным ребёнком. Неудивительно, впрочем, ведь в том месте, откуда Анастасия забрала их всех, не было ни заботы, ни сострадания. Дети были предоставлены сами себе, и от своих воспитателей, а лучше сказать надзирателей, они получали только презрение и напоминание о том, какие они все разочарования.
Белкет горько хмыкнул, прикрыв глаза: он понимал Ниала даже лучше, чем ему хотелось бы. Прежде чем появилась Мириам, он был один. Одинокий запертый ребёнок, чьим преступление являлось само его рождение. А потом… А потом ангелы не брезговали напоминать, что именно с него всё началось, и Ниал не был ни слепым, ни глухим, ни глупым для того, чтобы не замечать и не понимать, через какие страдания проходят его невольные братья и сёстры. Он ведь и сам жил также.
И тогда вина начала пожирать юное сердце, и чтобы хоть немного уменьшить её, Ниал решил закрыться и отдалиться от других. Ведь если бы не он, ангелы не ставили бы такой жестокий эксперимент.
— Это не твоя вина, — холодные пальцы в жесте поддержки крепче сжали юношеское плечо. — Поверь моему опыту, парень. Рано или поздно им бы всё равно пришла в голову эта идея, и тогда первый ребёнок, подобный вам всем, родился бы не от большой любви, а из хладнокровного расчёта. И он был бы ещё более несчастен, чем ты, — глаза Ниала чуть округлились от удивления, и он вопросительно наклонил голову, глядя на Белкета.
История, которую ангелы хотели бы забыть — таких историй много, на самом деле. Белкет знает на собственном опыте, каково быть одной из таких историй. Теперь, помимо него, такой историей стал Галаэль, сияющий сын Эльрата с сердцем сына Илата — Ниал похож на него даже больше, чем думает. Если думает об этом вообще.
Белкет помнил своего собрата. Он до сих пор помнил многих, и ушедших безвозвратно, и ещё живых, и даже тех, кого пытались вернуть. Они не были близко знакомы, но Белкет помнил, что Галаэля любили многие и считали примером для подражания. Он служил под началом самого Михаэля, был доблестным ветераном Войн Древних, блистательный, сиятельный ангел, несущий свет.
Он был одним из тех, кто спустился в новообразованную Священную Империю и остался среди людей, наставляя их на путь праведный. Блестящий оратор, прекрасный ликом и могучий статью — он не мог не вызывать восхищение и трепет в хрупких детях Илата. Но и они прочно поселились в его сердце, и Галаэль узрел свой долг в защите и заботе о них. И таковой стала его судьба.
Элеонора была жрицей Света. Набожная, чистая, светлая, верная Эльрату всей душой — идеал послушницы, верующей женщины Священной Империи. Она искренне верила в Свет и Святость, и постулаты церкви были для неё неоспоримы. Ангелы тем более были недосягаемыми идеалами, наместниками божества на грешной земле. Они же, люди, едва ли были достойный смотреть на прекрасных детей Эльрата и поднимать склонённые в покорности головы, когда они были рядом. И это тоже стало судьбой.
Удивительны дороги Асхи, сплетающие друг с другом судьбы. Нетрудно было бы предугадать восторг, восхищение и любовь, которыми полнилось трепетное сердце Элеоноры по отношению к прекрасному Галаэлю. Но то, что в сердце ангела взойдёт росток искренней любви к смертной женщине, предвидеть не мог никто. Но именно так всё и случилось, и Галаэль сделал шаг, протягивая Элеоноре руку.
