Странным образом он навевает на Анастасию тоску и уныние.
Улицы встречают немёртвую женщину торжеством жизни и кипящей деятельностью. На них как всегда не протолкнуться, как всегда не развернуться, и Анастасии, за столько лет отвыкшей от чрезмерной оживлённости за мрачными укреплениями Аль-Бетиля, первое время некомфортно от излишка шума и света вокруг. Она морщится, с трудом пробираясь мимо торговцев и мещан, и отводит взгляд, если он случайно падает на золотые блестящие купола церквей Эльрата.
Магия Света теперь для неё равносильна смерти.
Анастасия минует улицы и переулки, выходя из нижнего города, трущоб, в верхний, где квартал знати и церковников, где стоит сам императорский дворец.
— Стой! Кто идёт? — гвардейцы-стражники преграждают Анастасии путь, как только она приближается слишком близко. Женщина откидывает с лица скрывающий его капюшон и отвечает ровным спокойным голосом:
— Я Анастасия Грифон, жрица Культа Паука и младшая сестра принца. Он желал видеть меня в эти дни, и я прибыла так скоро, как смогла.
— Да, миледи, — один из гвардейцев в почтении склоняет голову, но в его голосе Анастасия слышит отголоски затаённой печали. — Принц уже давно ждёт тебя…
Просторные коридоры императорского дворца тоже мало меняются с тех дней, когда Анастасия ступала по ним в последний раз. Она вздрагивает против воли, глядя себе под ноги, не желая оглядываться по сторонам — старые воспоминания вдруг оказываются всё ещё слишком свежими и яркими картинками встают перед глазами.
Здесь её рукой был убит её отец; этими коридорами её вели как преступницу и отцеубийцу на верное заклание; здесь её брат, нынешний принц, принял самое тяжёлое, но в то же время самое необходимое решение; здесь…
— Анастасия? Это ты? — лакей кланяется низко вечно юной жрице, открывая перед ней дверь.
Анастасия колеблется несколько мгновений, с болью и печалью глядя на больного старика, лежащего на широкой кровати. Лакей, меж тем, закрывает всё-таки двери, и гостья делает несколько шагов вперёд.
На старческом, покрытом морщинами лице её брата расцветает почти по-детски искренняя улыбка.
— Я знал, что ты придёшь ко мне, — голос Антона слаб и почти неслышим; он смотрит из-под полуприкрытых век глазами, потерявшими остроту зрения, и протягивает к своей вечно юной гостье старческие иссохшие руки, обтянутые морщинистой дряблой кожей.
Анастасия смотрит на своего брата и не узнаёт его; не узнаёт того пышущего жизнью и силой решительного юношу, которым он был. Острая боль пронзает всё её естество, но она всё же заставляет себя подойти ближе и опуститься на стул рядом с кроватью.
— Я здесь, Антон, — голос её горчит сожалением и тоской, и её старший брат улыбается с безмятежным пониманием. Ловит слабыми руками ледяную руку сестры и с дрожащей в сухих ладонях силой сжимает её.
— Не печалься, сестра моя, — смотрит прямо на неё, но не видит её подёрнутыми дымкой глазами. — Кто, как не ты, знает цену и красоту жизни и смерти.
Антон тяжело, судорожно выдыхает и замолкает надолго. Анастасия с болью и принятием смотрит в лицо своего брата. Некогда молодое, красивое и волевое, теперь оно теряет свой цвет, черты сглаживаются, а кожу прорезают глубокие впадины морщин. Старость не щадит никого, даже сияющего принца, и Старуха накладывает на него свою печать, потихоньку укорачивая нить.
Она же, навсегда молодая и юная, действительно как никто чувствует это. И в то же время ей самой никогда не дано будет познать это на собственном опыте.
Вся её семья, все кого она знала и любила, рано или поздно уйдут. Отправятся к Асхе, оставив после себя лишь прах да кости, в то время как Анастасия будет продолжать жить.
— Я прожил долгую и счастливую жизнь, — в тяжёлые мысли внезапно вновь врывается слабый тихий голос угасающего принца. — У меня была прекрасная любимая жена и трое детей. Они уже давно выросли и стали прекрасными молодыми людьми… Мне хочется верить, что мы правили достойно и поступали по чести Эльрата, следуя его заветам… Мне хочется верить, что я прожил хорошую жизнь…
— Так и есть, — Анастасия улыбается слабо, сжимая в своей холодной руке ладонь Антона и накрывая её сверху своей второй рукой. — Ты принял много верных решений, брат мой, и благодаря тебе Империя Сокола процветает.
— Но я не смог уберечь тебя, — старческий голос надламывается. — Я не смог уберечь Ирину. Я не смог уберечь Кирилла. Вся наша семья рассыпалась на осколки, словно витраж, и вы, мои младшие, прошли через боль и страдания. Я никому из вас не смог помочь… — тихо текли по дряблым щекам жгучие слёзы сожаления и раскаяния, и губы Анастасии дрогнули.
— Не печалься, мой брат, — с ласковостью матери отозвалась младшая дочь Грифонов. Чуть подалась вперёд, ледяными пальцами вытирая горячие влажные дорожки. — Никто из нас никогда не держал на тебя за это зла. Наши дороги определило предательство, и каждый из нас вынужден был сам взять в свои руки свою судьбу. Мне хочется верить, что все мы достойно справились с этой задачей… Как и подобает истинным Грифонам.
Анастасия улыбается слабо, с пониманием и принятием глядя на то, как просветлело лицо её брата. Немощный старик на смертном одре — лишь одно сожаление больше всего терзало его.
— Я бы так хотел когда-нибудь снова увидеть вас всех… — с мечтательностью ребёнка протянул он, выдыхая так, словно с его груди свалился огромный камень. — Чтобы как в детстве… В нашем саду пели бы птицы, Ирина о чём-то спорила с Кириллом, мы с Сандором упражнялись на деревянных мечах под чутким руководством отца… А ты плела бы вместе с мамой венки, а после вплетала в волосы Ирины цветы… Ты помнишь?.. Она всегда так смешно возмущалась, но с особым трепетом берегла заплетённую мамиными руками косу… Ты помнишь те дни, Анастасия? Те дни, когда мы были одной семьёй…
— Конечно, я их помню, — печаль подступающими слезами отражается на вечно молодом лице немёртвой жрицы, когда она смотрит в чужое безмятежное лицо.
Антон улыбается отстранённо, и взгляд его ослепших глаз устремляется куда-то лишь в ему одному видимую и известную даль.
— Хотел бы я когда-нибудь снова вас всех увидеть… — голос его слабеет с каждым словом всё сильнее и сильнее, пока не замолкает, на этот раз навсегда.
— Ты увидишь, — жгучие слёзы тихо катятся по холодным щекам Анастасии, когда она подаётся вперёд, отпуская ослабевшую руку. Протягивает свою ладонь, прикрывая остекленевшие глаза, и опускается обратно, глядя на спокойное лицо улыбающегося брата. — И мы опять соберёмся в нашем саду, и я опять буду плести венки, а Ирина будет спорить с Кириллом, а ты — упражняться с Сандором на деревянных мечах. И в нашем саду опять будут петь птицы, и будет светить солнце, и будет ветер мягко колыхать траву…
Анастасия глотает слёзы, такие живые и по-человечески жгучие слёзы, падая на колени, сжимая безжизненную руку брата. Прячет свою боль и печаль на его смертном одре — спокойно и смиренно принять и осознать уход родного человека оказывается не под силу умудрённой годами повелительнице смерти.
— Это будет твой самый лучший и счастливый сон, мой брат, — она выдыхает судорожно, всё-таки беря эмоции под контроль.
Усмиряя боль в давно не бьющемся, пробитом сердце, она смотрит с горькой печалью на умиротворённое лицо принца и улыбается, провожая его в последнюю дорогу.
— Спи спокойно, Антон из рода Грифона…
========== Хроника одиннадцатая. Отверженные ==========
Он всегда был одиночкой. Среди собственных собратьев он всегда был белой вороной. Они поглядывали на него косо и старались держаться подальше, за глаза и не только клеймя странным.
Не то чтобы Белкета это действительно смущало или напрягало.
Он уже давно привыкает к своему одиночеству. Не считает его чем-то дурным и необычным — скучная серая обыденность, такая же, как у любого другого народа необъятной Империи. В конце концов это даже превращается в определённый стиль жизни, который во многом делает из Белкета… Белкета.
