Эшли и Джордж заставляют меня чувствовать себя любимым. Равно как мои родители, и Марк, и Кристал. Но Хадсон дает мне то, чего я не могу получить ни от кого больше. Он заставляет меня чувствовать себя особенным. Таким, каков я здесь – где я не прячу свои руки в автобусе, когда мимо проходят какие-то качки, чтобы они не разглядели лак на моих ногтях, и где у меня всегда есть ответ на все, что мне скажут, – и каким я могу быть где угодно.

И я знаю, Хадсон вовсе не обращается ко мне лично, но мне все же кажется, что это так. Думаю, он говорил бы то же самое, если бы вся его аудитория состояла из меня одного. Думаю, он верит в меня, и потому внутри у меня тысяча ярко сияющих звезд – целая галактика.

– Так что стройтесь, разбирайте яйца, и побежали! – кричит Хадсон, и я вскакиваю, издаю ликующий вопль и бегу, чтобы принять участие в первом этапе эстафеты.

Танцы в домике сменяются, в конце концов, надеванием купальных костюмов для «свободного плавания» в бассейне всех, живущих в лагере. Я горжусь своими плавками. Они черные с белой отделкой и немного малы мне. Достаю их, а Эшли смотрит на меня и говорит, положив руку на мое плечо:

– Послушай, не хочу сказать, что одобряю твой безумный план, но если ты собираешься осуществить его, то должен действовать правильно.

– В чем дело? – удивляюсь я. – Что не так с моим купальным костюмом?

– Плавки, – отвечает Эшли. – Твои плавки и шлепки.

– Мне нравятся эти шлепки.

– Это первый признак того, что они тебе не подходят. Ты создаешь образ этакого вульгарного натурала. Зачем тебе плавки, напоминающие то, что было на Шоне Коннери в одном из ранних фильмов о Бонде? Создается впечатление, будто ты играешь роль гетеросексуала в некоем спектакле.

– Можно изъять квира из театра, – подхватывает Джордж, подходя к нам, – но не театр из квира. – Он в белых плавках «спидо» с радугой на заднице. Рубашки на нем нет, и я вижу, что те волоски, что я углядел прежде в вырезе его майки, – часть густой поросли на груди и животе.

– И как это исправить? – интересуюсь я. – У меня есть такие плавки в черном, красном и синем цветах. И все.

– Они, должно быть, сгодятся, – произносит Эшли. – Но давай просмотрим весь твой гардероб.

Подвожу их к своему шкафчику с аккуратно сложенной и разложенной по цвету одеждой.

– Так, – говорит Эшли. – Кое-что из этого может сработать. Просто надо подобрать другое сочетание. Менее продуманное.

– Мы что, собираемся устроить показ мод? – вопрошает Джордж. Остальные ребята в домике, готовящиеся к плаванию, замолкают и таращатся на нас.

– Показ мод? – переспрашивает Монтгомери, худой рыжий семнадцатилетний парнишка, который, рассказывая о своей учебе в Лос-Анджелесе, четыре раза назвал себя «та еще сука».

– Не надо дразниться, – предостерегает Паз. Ей тоже семнадцать, у нее обритая голова и темная кожа.

– Показ мод! – скандируют остальные. – Показ мод!

Эшли улыбается, они с Джорджем начинают перебирать мою одежду и бросают мне одну вещь за другой.

– Монтаж! – кричит Монтгомери, и в течение следующих двадцати минут я демонстрирую им разные прикиды под комментарии вроде «О да, детка, красавчик!». Даже Марк, которого поначалу раздражало все это, в конце концов, вступает в игру, хотя, похоже, он подстебывает меня, когда включает «Как хорошо быть женщиной». Но, может быть, это просто название песни из спектакля. Несмотря на в высшей степени неподходящее музыкальное сопровождение, мне нравится демонстрировать одежду, соответствуя тому мужественному образу, который я вырабатывал целый год: широко расставленные при ходьбе ноги, бедра вперед, кивки подбородком. Я даже поигрываю мышцами брюшного пресса и хвастаю бицепсами, что умудрился нарастить. Некоторые мальчики смотрят на меня теперь немного иначе – словно я не я, а какой-то новый для них человек. Собственно, именно этого я и добивался.

Когда показ мод заканчивается, у меня имеется другой набор образов. Они… не фонтан, если честно. Хотя готов признать: они сексуальны на некий небрежный манер. Но цвета сочетаются плохо, все какое-то неаккуратное и нелогичное. Если тут и может идти речь о стиле, то я не углядываю его или, по крайней мере, он вовсе не мой. Но все уверяют меня, что дело сделано. И, в общем-то, что такое одежда по сравнению с любовью?

– Ну, повеселились и пора к бассейну, – говорит Марк. – Вперед! Никто здесь не остается.

Я переодеваюсь в черный купальный костюм, беру полотенце и вместе со всеми иду вниз по лестнице к нижнему ярусу лагеря. Отсюда хорошо видно, что наш лагерь очень большой. Не знаю точно, насколько он велик, но простирается он на несколько миль в разных направлениях. С лестницы увидеть реку нельзя – она на дальнем конце территории. Но, думаю, из театрального домика видна столовая – хотя она и домик тоже расположены на двух других противоположных концах овала, в который заключен лагерь. Бассейн находится прямо у лестницы, и в нем уже полно вскрикивающих и плещущихся ребят. Вода, похоже, превосходная. Когда мы подходим ближе, Эшли хватает меня и Джорджа за руки. Я смотрю на нее. Она смотрит на спасателя. Я тоже смотрю на этого человека и наконец узнаю ее.

– Дженис, – шепчет Эшли.

– Дорогая, все в порядке, – пытается успокоить ее Джордж.

Почти весь персонал лагеря «Открытая страна» – квиры, кроме спасателей и работников кухни, которые должны иметь сертификаты местного штата, а найти среди местного населения работников, да еще и квиров, трудно (по крайней мере, так объяснил нам это Марк несколько лет тому назад), вот Джоан и прибегает к услугам компании по подбору кадров. Разумеется, она наблюдает за этими работниками. «Она способна распознать гомофоба за сто ярдов, – утверждает Марк. – А иначе как объяснить ее постоянно усталый вид?»

Потому многие спасатели – натуралы. Даже Дженис Анкэс с ее длинными лавандовыми кудрями и кольцом в губе, которая старше нас всего на год. Прошлым летом Эшли была достаточно близка с ней. Не в сексуальном смысле, а просто слегка влюбилась в нее. А небольшая влюбленность в девушку-натуралку означает, насколько я могу судить, большие страдания в течение всего лета.

– Да все в порядке, – заверяю я Эшли. – Она – твой друг. Ты же пережила свое увлечение, верно? – В ноябре Эшли прислала каждому из нас длинное письмо с рассказом об этом.

– Ну да, – соглашается Эшли. – Просто… я не думала, что она опять будет здесь. Думала, она проведет лето с бабушкой и дедушкой в племени мохеганов. Так она мне сказала.

– Ну, наверное, обстоятельства изменились, – предполагаю я.

– Она машет нам, – говорит Джордж. – Давайте помашем ей в ответ.

Сделав это, мы идем дальше.

– Просто я не хочу повторения, – жалуется Эшли. – Собираюсь сохранять дистанцию. Буду с ней вежлива, но не стану ее лучшей подругой, как в прошлом году.

– Хороший план, – одобрительно киваю я.

– Мы поддержим тебя, – обещает Джордж.

– О’кей, – Эшли подтягивает лямку черного купальника с изображениями черепов. Мы минуем ограждение бассейна и раздевалки, подходим к воде, и Джордж ныряет. Я тут же замечаю Хадсона. Он в синем купальном костюме, то есть, я хочу сказать, плавках. Я прыгаю в воду прежде, чем он замечает меня, и потому он не видит мои не вполне соответствующие моему новому имиджу плавки. Вода чуть холодновата, но воздух теплый, находиться в бассейне очень приятно, и скоро я погружаюсь в воду по шею.

– Дорогой, продемонстрируй свои мышцы, – советует Джордж. – Он направляется сюда.

Хадсон действительно плывет к нам, его темные волосы прилипли ко лбу. Рядом с ним Брэд, и очень скоро они предстают передо мной, Эшли и Джорджем. Я довольно долго лицезрею Хадсона без рубашки – выступающие, но не слишком, кубики брюшного пресса, сильные плечи, на которых, должно быть, очень хорошо спать, – а он, в свою очередь, изучает меня, проходясь взглядом по дорожке волос, идущей от пупка вниз. Я краснею и ныряю, а несколькими секундами позже снова оказываюсь на поверхности.